Заметка 2. О «новой женщине»

Анна Гудкова, Надежда Шмулевич

В основополагающей работе «На рубеже столетий. У истоков массового искусства в России 1900—1910 годов» (1975) Н. М. Зоркая доказывает, что ранний кинематограф обнаруживает в себе фольклорные структуры, а фильмы, посвященные судьбе женщины, в основном группируются вокруг традиционных сюжетов об обольщенной девушке и покинутой жене. Однако новая книга английской исследовательницы Рэйчел Морли “Performing Femininity: Woman as Performer in Early Russian Cinema” (2017) убеждает в том, что образ женщины в дореволюционном кино, как и само отношение к гендеру в кино-нарративе, гораздо сложнее. В раннем кино действуют не только «бедные Лизы», но и экзотические танцовщицы, актрисы, оперные певицы и даже хирурги, получившие шанс творческой и профессиональной реализации в мужском мире.

«Мара Крамская»

Среди дореволюционных фильмов о женских судьбах особенно интересны переходные случаи, где героиня совмещает в себе привычное раннему кино амплуа брошенной жены с чертами «женщины завтрашнего дня». «Кинодрама о передовой женщине наших дней» «Мара Крамская» («Жрица свободной любви») режиссера Владимира Изумрудова (Гарлицкого) – фильм о балерине, стороннице разводов и гражданских браков. Примечательно, что сценарий к картине написала актриса Московского Художественного театра Ольга Гзовская, сыгравшая в ней главную роль. Этот факт критикой был осмыслен иронически: «Первый признак, по которому можно узнать пьесу, написанную артисткой для себя самой, это изумительное обилие эффектных положений и трюков для героини. Она должна быть и талантливой танцовщицей, и прекрасной наездницей, и недоступной графиней, и Матрешкой с Хитрова рынка, — и добродетельной, как ангел, и порочной, как самая последняя проститутка. Словом, — надевают сразу на одну голову и платок, и капор, и шляпу с эспри. "Мара Крамская" — типичное произведение подобного типа» (Гранитов. Гзовская и Полевицкая // Пегас. № 2. 1915. С. 66 — 67). Образ героини будто бы строился как набор узнаваемых масок.

В «Маре Крамской» по-прежнему живы старые схемы: героиня Гзовской оказывается брошенной женой и отвергнутой возлюбленной, а в конечном итоге «находит свой конец на дне». Однако виной тому не привходящие обстоятельства, а взгляды Мары, ее образ жизни и маргинальный статус «жрицы свободной любви». Тривиальный сюжет становится социальным.

Либретто:

С участием О. В. Гзовской. Кино-драма в 6-ти актах с эпилогом. Жизнь Мары Крамской в доме отца протекала беззаботно и весело. Но однажды она стала невольной свидетельницей свидания матери с молодым человеком Волошиным, и Мара поняла многое. Она беззаветно любила отца и глубоко скорбела за него. Она настояла на том, чтобы отец разошелся с женой, после чего жизнь в доме потекла скучная: отец горевал и болел. В это время за Марой ухаживал Неверов, и она заявила ему: «Я не признаю законного брака и не понимаю, как люди могут дать клятву и так спокойно ее нарушать». И отец перед смертью сказал ей: «Что же, Мара, может быть, ты будешь счастливее меня, чем я в моем законном браке». Для Мары началась новая жизнь в доме Неверова. Она стремилась на сцену и добилась известности: она стала популярной балериной. Однажды должен был состояться спектакль в доме князей Протасьевых. Мара была приглашена на спектакль и имела крупный успех. Но там Неверов познакомился с балериной Шатовой, полюбил ее и оставил Мару. Мара поняла, что люди не понимают ее стремления и осуждают ее за ее образ жизни, и она глубоко скорбела. «Неужели есть преступление, что я живу в гражданском браке». Она была сильно потрясена поступком Неверова и долго болела, но заботы друзей – Савина и особенно князя Протасьева – быстро восстановили ей здоровье. Князь Протасьев сделал ей предложение, и она приняла его. Но старая княгиня решила порвать эту связь сына, и в этом ей помог пианист Панов. Когда она согласилась ехать с ним за границу и писала письмо князю Протасьеву, в котором просила его простить ее за причиненное ему горе, неожиданно получила письмо от Панова, который уже раз оскорбил ее в ресторане, выступив с тостом за жрицу свободной любви, Мару Крамскую, что он не может с ней ехать, и все это сделал, чтобы спасти от нее князя Протасьева. Прошло много лет. Князь Протасьев остался холостяком и все еще скорбел о Маре Крамской. Однажды он читает в газетах заметку следующего содержания: «Некогда известная Мара Крамская, имевшая успех на сцене, после личной трагедии опустилась на дно. Последнее время ее даже видели на Хитровке, и вот прошлой ночью ее нашли убитой». Перед нашими глазами проходит тяжелая трагедия конца Мары Крамской. Эта одаренная натура нашла свой конец на дне.

Новые ленты // Сине-Фоно. 1916. № 7. С. 91.

Дореволюционный кинематограф не оставил без внимания и тему женского феминизма, которая осмыслялась не только в серьезном (как в фильмах по сценариям драматурга Александра Вознесенского), но и в комическом ключе. Здесь феминизм интерпретируется как бунт против навязанной женщине необходимости сохранять внешнюю изящность с помощью некомфортной одежды и аксессуаров – каблуков, париков и корсетов. Феминизм, отразившийся в представленных ниже либретто, это не борьба за равные права, а пока лишь только выражение недовольства женщин относительно восприятия их мужчинами. Такой феминизм только подчеркивает гендерные различия и непреодолимую границу между полами. Женщины-феминистки не создают нового мироустройства, а заимствуют чужую модель поведения – мужскую. Подобное подражание задается в кино мотивом «смены платья», буквальным примериванием на себя чужой роли, которое оборачивается полным провалом и осмеивается. 

«Женщины, будьте изящны!»

В либретто «Женщины, будьте изящны!» феминистки, стремящиеся подражать мужскому поведению, становятся объектом насмешек публициста Никудышкина. Это приводит его бурное воображение к переворачиванию модели феминизма и перевоплощению уже мужчины в женщину. Буквально находясь в женском платье, публицист осознает всю тягостность «изящности», которую приходится переносить женщинам. Однако переодевание мужчины в женское платье, очевидно, вводится в фильм для создания комического эффекта, тогда как основной акцент делается на гротескном образе феминисток: это опасные женщины, которые на пути борьбы за свои права готовы разделаться с порочащим их публицистом весьма нетривиальным способом.

Либретто:

Публицист Никудышкин деятельно работает над своим огромным ученым трудом, носящим название «Женщины, будьте изящны!» В этой книге Никудышкин высказывается ярым противником женского равноправия и «омущения» женщин, теряющих изящную внешность под одеждой суфражисток. Утомленный этим трудом, Никудышкин засыпает и видит страшный сон: группа поборниц женского равноправия решает подвергнуть его самым утонченным пыткам, чтобы он почувствовал, каково бывает женщине, когда она изящна. На него надевают корсет, затягивают его немилосердно, надевают ему на ноги башмаки с высокими каблуками, на голову тяжелый парик. Бедный Никудышкин не смеет возразить, не смеет бороться, так как на него наведено несколько револьверов. В женском костюме Никудышкин должен сидеть за столом и принимать своего жениха. Положение женщины для него становится все тяжелее и тяжелее, и, наконец, он бросается бежать…В этот момент он просыпается и с радостью видит, что все это, только что им пережитое, было тяжелым сном…

Новые ленты // Сине-Фоно. 1916. № 19-20. С. 150.

«Поборницы равноправия»

Еще один фарс, снятый в том же году тем же режиссером, В. Ленчевским, — это фильм «Поборницы равноправия», в котором феминистки вновь представлены  воинственными и даже агрессивными представительницами женского пола. После жарких заявлений своего оппонента – редактора Фертнера – они, разъяренные, гонятся за ним по городу, а он в страхе удирает. Но через смех в фильме изображается невозможность инвертированности гендерных ролей: женщины, взявшие на себя мужские роли, испугались обыкновенной лягушки. В либретто еще раз подчеркивается абсурдность попыток женщин «примерить чужое платье» и утверждается необходимость сохранения прежней модели гендерного деления.

Либретто:

Прочитав в газете, что в этот день состоится митинг поборниц равноправия, Фертнер и его верный спутник-секретарь решился отправиться на этот митинг. По настоятельной просьбе их впустили, наконец, туда, где шли горячие дебаты поборниц равноправия. Председательница, г-жа Халатова, горячо восставала против уродования женщин современными костюмами; корсет, высокие каблуки, шляпы – все подвергалось беспощадной критике. Плоские английские башмаки, талия без корсета – вот что воспевала председательница. Изящная душа Антоши не выдержала, и он произнес такую горячую речь, что… вся толпа поборниц равноправия набросилась на него. Едва-едва, после целого ряда приключений, удалось ему добежать до своего дома… А сзади гналась за ним разъяренная толпа. Как тут быть? Взгляд Антоши упал на игрушечную лягушку, и в уме мелькнула счастливая мысль… Вот что поможет ему. И действительно, когда бунтующие суфражистки ворвались в квартиру Антоши, они увидели то, чего боится каждая женщина, – лягушку, маленькую, безобидную лягушку, – и… позорно бежали.

Новые ленты // Сине-Фоно. 1916. № 19-20. С. 150.