Валерия Богдан. Достоевский Гинкаса в технике «сфумато»

«К.И. из «Преступления»» Камы Гинкаса — это прогрессирующее безумие, полтора часа в стенах белой комнаты, как бы пропахшей болезнью и отчаянием. Это не сумасшедший дом, не промозглая, полуразрушенная квартира в духе Достоевского. Это полная пустота, места в которой достаточно только на эти самые полтора часа метаний – больше не хватит ни кислорода, ни сил, ни нервов.

Сценическое пространство живописно, но не яркостью красок и степенью детализации, а тем, что все оно будто покрыто так называемой «сфумато» - воздушной сеточкой, выбеливающей и размывающей объекты на заднем плане, позволяющей главному герою полотна вырваться вперед. Дети, зрители, среда – все уходит на задний план, теряет телесность и плотность, позволяя магнетически притягательной Катерине Ивановне (Оксана Мысина) обрести не только монополию на внимание, но и дает власть выбирать, кто или что «выйдет в свет» вместе с ней. Раненная тяжелой судьбой, добитая смертью ненавистно-любимого мужа, женщина вызывает впечатление и странной незнакомки, подсевшей к тебе на условной вечеринке только для того, чтобы без каких-либо обязательств излить душу, и старой подруги семьи, чьи проблемы давно стали частью твоей судьбы и мировосприятия. Это чувство прекрасно вплетается в контекст «Преступления и наказания» в русской культуре. Будучи в большинстве своем хорошо знакомыми с романом Достоевского, мы вспоминаем о супруге Мармеладова далеко не в первую очередь. Однако, прокручивая сюжет в голове, испытываем горькое, липкое чувство тоски вперемешку с сочувствием к ней.

Обстановку рисует не столько сценография, сколько воображение Катерины Ивановны: переход из одного зала в другой мог бы стать кульминационным моментом, но он просто заставляет гостей переместиться в пространстве под безостановочную речь Мармеладовой. Так и скромная бутылка водки на столе для поминок и из ниоткуда возникающая скрипка – все они обретают ценность и форму только тогда, когда героиня решит, что они достойны внимания. Даже грустные раздетые дети в углу комнаты, словно монохромные элементы аскетичного интерьера, не способны вырвать зрителя из пут больного сознания Мармеладовой, рисующего параллельно этому совсем другие картинки. Кажется, будто их песни и танцы мы тоже себе придумали, как придумали, что один из сидящих в зале – желанный гость Родион Романович, а другой – почему-то очень раздражающая Амалия Людвиговна.

Мне кажется, что в радости слов больше, чем в рыданиях и возмущении – оттого в надрывной постановке Камы Гинкаса по пьесе Даниила Гинка все будет понятно в целом без знания контекста и даже без знания языка. По этой причине спектакль и возымел оглушительный успех и за пределами России. Кроме того, элемент иммерсивности не оставляет шанса зрителю остаться равнодушным: сидя в зале, ты либо соглашаешься играть по правилам Мысиной (и создателя спектакля, Камы Гинкаса), либо протестуешь, прячась в углу помещения или вовсе покидая его. Катерина Ивановна подсаживается к зрителям, начинает урывками рассказывать свою историю – с каждым говорит словно с глазу на глаз, как будто бы больше в зале никого нет. Она ищет среди них Раскольникова, активно всех приглашает на поминки... Такой режиссерский ход кажется мне глубоко психологичным: наконец-то мы не имеем возможности проигнорировать горе переживающей жены и матери, наконец-то по-человечески должны выслушать ее и постараться помочь (вниманием, советом, даже деньгами), а иногда нервно похихикать от неожиданности и в силу защитной реакции.

Спектакль тяжело прокрутить в голове после просмотра и структурно проанализировать. То ли потому, что в нем есть место хаотичности и импровизации, рушащей привычную четкость в порядке повествования, то ли потому, что для «переваривания» такой бури эмоций нужно не только время, но и большой жизненный опыт. Костлявая, вздымающаяся под огромным пальто, грудь актрисы, ее истеричные движения руками, крики вперемешку с заискивающим тоном, странные ухмылки, вечно падающий гребешок и, главное, нелепая косичка с вплетенным в нее цветочком – все это всплывает в памяти двадцать пятым кадром, прерывающим повисший в сознании как биллборд вопрос: «А пустили ли ее на небо?».

НИУ ВШЭ, Майнор «Театр с нуля» (для студентов 2 курса). Преп. Елена Леенсон