Марина Давыдова. Роман в песнях

Юрий Любимов сделал спектакль по Пушкину ровно через год после того, как отгремели юбилейные торжества. И сыграл премьеру в день рождения поэта — 6 июня. Несложно догадаться, что главным героем представления стал экс-юбиляр, чьи многочисленные бюсты украсили не только сцену, но и фойе. В общем, Александру Сергеевичу — 201 год. Праздник продолжается.

Только желанием устроить праздник non-stop и можно по большому счету объяснить пафос любимовского спектакля. Выдающиеся деятели театра и прочих видов искусства по поводу Пушкина уже, как говорится, отстрелялись. В их юбилейных экзерсисах великий поэт столько раз становился предметом иронии и объектом соц-арта, что добавить к этому и нечего. Но Любимову вообще свойственно желание махать после драки кулаками: погрозить давно канувшему в небытие тоталитарному режиму, соскрести хрестоматийный глянец с гения, на котором и так уже живого места не осталось. Задора и темперамента маэстро по-прежнему хватает. С чувством меры хуже. Остроты вроде «Таганку долго я терпел, но и Любимов надоел» и майки с надписями «Мой Пушкин» или «Пушкин — наше все» — это и для капустника не годится.

Но главное — в другом. Крайне неудачно выбран сам объект приложения сил. «Евгений Онегин» — произведение хрестоматийное, и в этом (подчеркнем — только в этом) смысле для иронических забав подходящее, но для сценического воплощения он крайне сложен. Во-первых, у него почти нет шлейфа театральной традиции, что задачу постановщика всегда усложняет. Во-вторых, главное в «романе в стихах» не сюжет и характеры, а голос автора-комментатора, столь умного и самоироничного, что всякая ирония по отношению к нему заранее обессмысливается.

Автору, чей текст растаскан на строфы и словосочетания и вложен в уста самых диковинных созданий (от диск-жокея до деревенской простушки), в спектакле Любимова особенно не повезло. Он превращен в безликую массовку. То есть даже не многолик, как когда-то Пушкин в таганковском хите 70-х «Товарищ, верь…», а вообще лишен индивидуальности. В отличие, кстати, от главных героев, вполне персонифицированных (то есть сыгранных по принципу один персонаж — один актер). С текстом этого безликого автора можно делать все что угодно — скандировать как речевку, произносить на манер Авдотьи Никитичны и Вероники Маврикьевны, читать, отбивая чечетку, петь в духе джаза, исполнять на мотив частушек, выкрикивать в стиле рэп, мелодекламировать, подражая Борису Гребенщикову. Любимов по-прежнему — на все руки мастер.

Головокружительный монтаж аттракционов — от театра теней до цирковых реприз — иногда прерывается фонограммой: помимо присутствующих на сцене текст Пушкина читают Иннокентий Смоктуновский, Владимир Яхонтов, Цецилия Мансурова, Александра Яблочкина. Время от времени звучат набоковские комментарии к «Евгению Онегину». Еще чаще — арии из одноименной оперы Чайковского. То и дело в ход идут черновики. Даже в самые лирические моменты — например, чтение письма Татьяны — массовка не забывает напомнить зрителям варианты каждой строчки. Роман в стихах разъят как труп и помещен в анатомический театр — деревянную конструкцию, состоящую из множества ячеек, каждая из которых задернута поначалу холщовым занавесом. Вертеп, одним словом.

Финал у этой местами остроумной, местами изобретательной, но чаще безвкусной вакханалии, закономерен. Один из артистов выбегает в зал с микрофоном и предлагает зрителям прочитать любимые строчки Пушкина, затем он транслирует их на сцену, а там в экстазе, отбивая такт ногой, их запевают участники спектакля. Происходит всеобщее братание. Все оказываются с Пушкиным на дружеской ноге. Что, в общем, несложно. Потому что никакого Пушкина давно нет. И романа в стихах тоже нет. Есть всего лишь набор цитат, которые, как пословицы и поговорки, почти имперсональны. И почти лишены смысла.

После спектакля хочется прийти домой и перечитать «Евгения Онегина». Для того чтобы убедиться в обратном.