«Она – одна». Александр Абрамов о спектакле «Фауст» (2010)

Пространство портала Таганки уходит куда-то далеко — вглубь и ввысь. Эта даль, как на рисунках «Ступени» Гордона Крэга призывает к бесконечности фантазию зрителя — этого соучастника, сотворца спектакля и актера. И точно также, как на рисунках Крэга есть фигура человека, при беглом взгляде безликая и похожая на других, а при внимании, интересе и фантазии стоящая в особой, только ей присущей позе, смотрящая своим, только ей доступным взглядом и говорящая неповторимым по тембру и мелодике голосу, — точно также и в театре Юрия Петровича есть актриса, которая при первом знакомстве с ее исполнением не выделяется на общем фоне. Но стоит только появиться вниманию к ее индивидуальности, как она, эта индивидуальность, заиграет новыми красками и повлечет за собой интерес и фантазию. Этой актрисой является Александра Басова.
Назвать Басову актрисой, у которой чувствительность на первом месте, вряд ли возможно. Нет, здесь уместно вспомнить Дидро и сказать, что Саша идет к чувствительности через сознательную технику разума и пластики. Поэтому каждая ее роль, четко повторяясь от спектакля к спектаклю, волнует снова и снова, а значит, развивается, как героини фильмов Пазолини и как полотна Босха или Лепри, заставляя открывать в себе и рядом с собой что-то новое, которому, наверное, и конца нет. Эта бесконечность помогает мне воспринимать все, что она делает, как облеченную в строгую театральную форму загадку. Загадку эту можно назвать разностью в единстве.
Звучит адажио Моцарта из 23 концерта для фортепиано. На сцену выходит Маргарита. Эта героиня — одна из лучших в мировом театре. Наивность и любовь здесь закольцованы с сумасшествием, абсолютно не переходя в злобу. Когда-то именно о таком образе Офелии мечтал и Гордон Крэг в спектакле «Гамлет» 1911 года. Саша очень четко выдерживает эту линию героини. Потому ее Гретхен — чистая, с начала и до конца. Маргарита садится на край железной кровати и покорно замирает.
Продолжает звучать адажио, и на сцену вышагивает девушка из «Живаго», орудующая платком как бичом. Задушила, небось кого-нибудь:
любовника очередного или ребенка своего ненужного. Теперь вот платок на голову и смиренный вид, как в церкви. Саша точно показала этот переход от бесовщины к ангелу. Вот она, вседозволенность-то карамазовская и «вечная Сонечка, пока мир стоит». Девушка села на уходящий вверх помост и нервно вздрагивала.
Адажио подходит к концу, а на батут выпархивает Ласточка. Она грациозно двигается, изгибаясь, сообщая своему телу легкость и плавность одного большого крыла. Ласточка Саши — настоящая птичья простота, но простота эта — ее добро и любовь, которые и позволяют ей летать, не то, что те людишки, которые копошатся внизу, как куклы механические. Ласточка ложится на батут и больше не шевелится.
Адажио кончилось, и наступила тишина. Три разные героини, которых роднит индивидуальность актрисы, ждут ее. И вот она выходит с розой в руке. Кровать, помост и батут исчезают. Взмах розы — и три девушки устремляются к одной и растворяются в ней. Она остается и смотрит в зал добрыми и любящими глазами. В каждом своем исполнении она исследует любя, как писал Фрейд. Поэтому она — одна, разность в единстве, Александра Басова.

Ноябрь — декабрь 2010 г.