Немного о жизни Юрия Петровича Любимова

Юрий Петрович Любимов родился 30 сентября 1917 года в Ярославле. Как он сам скажет позднее, «за несколько дней до революции все-таки я успел проскочить» (Юрий Любимов. Рассказы старого трепача. М., Новости, 2001. Далее: «Рассказы…». С. 87).

Дед по отцовской линии, Захар Петрович Любимов, был из крепостных крестьян. Получив свободу в 1861 году, он создал крепкое хозяйство в деревне Абрамово под Ярославлем. Там же, в Абрамове, содержал маслодельный завод. Захар Петрович был набожным человеком, служил старостой в деревенской церкви и пользовался большим уважением у земляков. Любимов вспоминал: «У него был великолепный сад, его руками сделанный. Дом стоял — хороший сруб в два этажа, крытая железом крыша, хорошо прокрашенная. Мы любили по ней бегать, а дед гонял. … Дед оставался главой семьи. Все садились за стол, и только с разрешения деда, после молитвы, все начинали есть. И отец деда всегда называл на “вы”, так же, как я отца всю жизнь: “папа, вы”… Дед носил окладистую бороду, имел иконописное лицо и мне всегда напоминал Николая Чудотворца» («Рассказы…» С.87).

Когда Захару Петровичу было 86 лет, а его жене Агафье Никифоровне – 84, их обоих выгнали из дома как «кулаков» и «лишенцев» (т.е. лишенных избирательных прав), конфисковали все имущество. Юрий Петрович вспоминал: «Я хорошо помню трагическую участь деда, как его глубоким стариком выгнали из дома, и он ничего не понял, он думал, что это просто хулиганье, бандиты пришли его грабить. Он был сильный старик, стал их прогонять из своего дома, взял коромысло, ему было восемьдесят шесть лет. Они его выкинули на снег, и с ним был инсульт. С трудом его все-таки родственники отходили, посадили в поезд, и он приехал с бабушкой в Москву. Отец в это время сидел, и встречал деда на вокзале я, мальчишкой совсем. Сколько мне было? Лет 11 — коллективизация начиналась, 29-й — 28-й годы — 10–11 лет. И я помогал носить вещи деду, он плохо ходил после удара, рука не работала, и я до сих пор помню, как за то, что я ему помог перетаскать на третий этаж все их нехитрые пожитки, он дал мне большой серебряный рубль. Я был удивлен и пролепетал: “Что вы, дедушка!” Дед наставительно произнес: “За всякий труд надо платить. Вот они не платят, и ничего у них не получится. Запомни, внучек”» («Рассказы…» С.86).

В Москве Захар Петрович прожил недолго. Его большой, добротный дом, тот самый, по крыше которого мальчишкой бегал Юрий Петрович, впоследствии перевезли из Абрамова в город Данилов, где он стоит по сей день.

«Мой другой дед — по линии матери, — вспоминал Юрий Петрович, — был чистый цыган, но оседлый. Он очень любил лошадей и на выезд держал двух лошадей всегда. Просто из любви к лошадям, хотя не был богат» («Рассказы…» С.91). Семья жила в Рыбинске. Будущая мать Юрия Петровича Анна Александровна Бородашкина (ок. 1890 г.р.) вышла замуж за Петра Захаровича Любимова (род. 15.02.1891 г.), одного из сыновей Захара Петровича.

     
Петр Захарович окончил коммерческое училище и стал купцом. Его отец, Захар Петрович был недоволен браком сына из-за цыганского происхождения невестки. У Анны Александровны и Петра Захаровича родилось четверо детей: Ирина (умерла в раннем детстве), Давид, Наталья и Юрий.

В 1922 году семья Любимовых переехала в Москву. Отец Любимова держал магазин в Охотном ряду. Юрий Петрович писал: «Папа работал в какой-то шотландской компании, которая торговала рыбой. Рыба, икра, сельдь. Потом у папы в Охотном ряду был магазин. С купцом Головкиным. Соления: огурцы, грибы, сельдь — все мочености: яблоки моченые, арбузы, всевозможные капусты — магазин солений…. Очень чисто все. Это где сейчас гостиница “Москва”. … Это сперва был магазин их вместе: “Головкин и Любимов”. … Я помню, что у отца были большие склады, огромные бочки-дошники, где солили капусту, и как сидели эти бабы, а мы ребятишки все туда бегали есть кочерыжки. Когда капусты разгар, засаливали на всю зиму эти огромные кадки» («Рассказы…» С. 94 – 95).

Мать Юрия Петровича работала учительницей младших классов. На будущего актера и режиссера она оказывала большое влияние: приучала его к книгам и музыке —  точнее, как он говорит, «пыталась» обучать игре на фортепьяно. Петр Захарович тоже был не чужд книжной образованности. «Очень любил историю. От него осталась библиотека прекрасная. Там и Карамзин, и Соловьев, и Костомаров, — вспоминал Юрий Петрович. —И много других хороших книг. Отец любил их читать и приучал и нас читать. Нам не всегда хотелось, но что-то, даже Карамзина, я помню» («Рассказы…» С.94).

Петр Захарович водил детей в Художественный театр, в отдельную ложу. «Пожалуй, самое сильное мое первое театральное впечатление, — писал Юрий Петрович, —  это когда папа привел нас во МХАТ смотреть “Синюю птицу” Метерлинка.

Папа привел меня, старшего брата Давида и Наташу. Почему мне это запомнилось очень? Я был ребенком, Наташа совсем маленькая, и я помню, как там появился Огонь и начал махать языками пламени; там же персонажи все такие — Пес, Кот, Огонь, Ночь — и так далее. Там летали такие птицы. И она испугалась и под стул полезла, а старший брат стал ее успокаивать: “Что ты, это же глупости”, — но она все равно забилась под стул и плакала. Мне тоже было страшно, но я сидел и делал вид, что я не боюсь. Я как старший смотрел спокойно, и я ее, позоря, вытаскивал из-под стула.

Мне запомнилось: вся атмосфера, как папа привез, в ложу посадил нас, все это чинно, капельдинеры — это совершенно другой мир, который сейчас потерян.

Он водил и в Большой, и в Художественный театр нас, детей. … Потом еще один спектакль я до сих пор помню. Когда я видел, как Станиславский играл “Горе от ума” — Фамусова. Там играл и Качалов — целая плеяда блистательных старых мастеров — Москвин, Качалов, Лужский, Репетилова. И важно, что я все помню детально: полукруглая печь дровяная, вокруг нее диван красного дерева, и Станиславский в сцене со Скалозубом просил его:

— Сюда, сюда садитесь, вам тут удобней. — И залезал на диван и открывал отдушничек — оттуда, казалось, вырывался жар. И меня поразило, какое все было натуральное: настоящая медная заслонка, которая открывалась, оттуда тепло шло» («Рассказы…» С.100 – 101).

Старший брат Давид имел большой талант к живописи, это тоже повлияло на будущего режиссера: «Он водил меня на этюды, приучил всматриваться в природу, я полюбил ее красоты, свет и тень, цвета, как они меняются, солнце и так далее. … Он… выбирал красивые пейзажи и всегда обращал внимание мое: “Смотри, какой красивый свет!”» («Рассказы…» С.108). Юрий Петрович считал, что именно благодаря брату в дальнейшем всегда сам ставил свет в театре, хотя обычно это делает специальный человек, режиссер по свету. Давид Петрович всю жизнь много работал, стал начальником Главного управления полиграфической промышленности и культтоваров Мосгорисполкома.

В первый раз отца Любимова арестовали в 1926 году (всего арестов было два). Юрий Петрович вспоминал: «Когда мама сказала мне, что папу арестовали, — это я помню, потому что мне стало нехорошо, и я упал в обморок. И мама очень строго сказала: “Встань! Мальчик не может так себя вести!”. Потом арестовали и маму, и отослали ее в Рыбинск – по месту рождения» («Рассказы…» С.104). Старшему Давиду в тот момент было 13 лет, Юре – 9, Наташе – 5.  «Держали совет, кому маме передачу везти в Рыбинск… Брат хотел; я говорю, нельзя, тебя тоже возьмут. Наташка маленькая. Поехал я. Сала достали, сахару, буханку черного хлеба, белье теплое. Помню только, долго стучал я в ворота, меня не пускали, отгоняли. Потом сжалились, открыли ворота и повели к следователю. Помню, стол с зеленым сукном, красивый, наверно, отобрали у кого-нибудь, лампу под зеленым абажуром, как у декабристов, и молодого ладного военного с малиновыми петлицами на воротнике перепоясанной гимнастерки хорошего габардина. “Ну что, мать приехал выручать, боишься? Вот и скажи ей, чтобы все отдавала”. Привели мать, она громко заплакала и бросилась обнимать меня. Я утешал и все приговаривал: мама, не надо, не смей при них плакать. На что тип заявил: “У-у-у! Гаденыш”» («Рассказы…» С.60).

Юрий Петрович объяснял: «У отца хотели забрать деньги — это еще был период не политический. … А мать взяли, чтоб повлиять на отца, мол, “дети остались одни — раскошеливайтесь, тогда вернем мать”. Отец был гордый, сильный, он ничего не говорил им, и у него не было таких денег. Тогда мать не выдержала, конечно, и, когда они приехали к ней, отдала все свои драгоценности: серьги, кольца и так далее — она боялась, что мы останемся одни. Я помню, отец пришел из тюрьмы очень худой, по стенке он шел, но первые слова были очень строгие: “Зачем ты все отдала этим мерзавцам, Анна! Это же жулье, шпана”. После этого, по-моему, отца еще трогали. Но в общем, они удостоверились, что таких денег, которые они требовали, у него не было. Они требовали какие-то баснословные суммы» («Рассказы…» С.104 – 105).

Дети «лишенцев» тоже считались неблагонадежными. По воспоминаниям сестры Юрия Петровича, их старшего брата Давида выгнали из комсомола и отняли паспорт, якобы за то, что скрыл, чем занимался отец. Давид написал письмо Сталину, и паспорт вернули. Юрий Петрович был младше, поэтому пострадал меньше. Тем не менее, чтобы лучше вписаться в советский социум и иметь рабочую биографию, закончив семилетку, он отправился в ФЗУ (школа фабрично-заводского ученичества), где готовились квалифицированные рабочие для предприятий. Рабочий стаж в трудовой книжке шел с четырнадцати лет.

Учился Любимов на Таганке, где располагалась тюрьма. Театр драмы и комедии, который Юрий Петрович возглавил спустя несколько десятилетий, был построен тут лишь в 1946 году, когда сломали тюрьму. Место было опасное, и однажды Юрия Петровича сильно избили. В этот же период он занимался в хореографической школе, где учили по методу Айседоры Дункан

По окончании ФЗУ Любимов получил высокий разряд и собирался поступать в Энергетический институт, чтобы стать инженером-электриком. Но планы резко поменялись, когда он прочитал объявление в газете о том, что Второй МХАТ объявляет набор в свою студию. На вступительных испытаниях Любимов читал речь Олеши на Первом съезде писателей. Позднее рассказывал, как хохотали экзаменаторы и как он серьезно и мрачно сказал: «Ничего смешного тут нет», а когда они стали смеяться еще больше, добавил: «Мне жаль вас». Как потом не увидел себя в списках, хотя поступил, но не верил, что его примут. Сестра Наталья Петровна вспоминала, что слышала по радио: «бывший электромонтер оказался настолько способным, что он попал в Училище Второго Художественного Театра» («Рассказы…» С.119). В 1935 году Юрий Петрович впервые сыграл на сцене – это была эпизодическая роль помощника парикмахера в спектакле И. Берсенева «Мольба о жизни» по пьесе Ж.Деваля.

Юрий Петрович поступил во Второй МХАТ в 1934 году, а в 1936-м театр закрыли. В том же году Любимов стал студентом училища при Театре им. Евг. Вахтангова. Его первые роли в студенческие годы: Клавдио в «Много шума из ничего», связист в пьесе М. Погодина «Человек с ружьем» (реж. Рубен Симонов), слуга Феликс в «Соломенной шляпке» (реж. А.Тутышкин), наконец Любимов участвовал в знаменитой постановке Евгения Вахтангова «Принцесса Турандот» по сказке К. Гоцци (постановка 1922 года). Этот спектакль молодого актера поразил. «…о том, что это другая эстетика [т.е. не эстетика Станиславского, принятая тогда в театре], я тогда не думал, – писал Юрий Петрович. – Меня поражало это внутренне… меня все интересовало: вроде все не так, как в жизни, как в нормальных театрах, а почему-то публике нравится и мне нравится» («Рассказы…» С.157-158).

Как-то после спектакля «Человек с ружьем» к Любимову подошел Всеволод Мейерхольд и сказал: «Молодой человек, вы хорошо двигаетесь.Запомните, тело не менее выразительно, чем слово» («Рассказы…» С.158). И пригласил его к себе на репетиции. Юрий Любимов успел побывать на нескольких репетициях Мейерхольда, посмотреть, как она ставил «Бориса Годунова».

В армию Юрий Петрович попал еще в 1940 году, во время финских событий. Служил в железнодорожных конвойных войсках, на себе испытал суровость армейской дисциплины: побывал в карцере, куда отправляли за малейшее ослушание, пятнадцать суток просидел на губе, то есть в армейской тюрьме. Через полгода Сергей Иосифович Юткевич, с 1939 года занимавший должность главного режиссера ансамбля песни и пляски НКВД, отбирал к себе в Ансамбль актеров и, в том числе, взял  Ю. Любимова, которого знал до войны как яркого, талантливого артиста. Подчинялся Ансамбль лично наркому внутренних дел Берии. Ансамбль выступал и перед Сталиным, но вообще-то создан он был для выступлений на передовой, и Берия, выслуживаясь перед главнокомандующим, не берег ансамбль – посылал его на очень опасные участки. «Войну я встретил на границе, – вспоминал Любимов. – Нас с ансамблем послали обслуживать границу, мы приехали с составом своим и с этим же последним составом, уже под бомбежкой немцев, мы возвращались» («Рассказы…» С.171). Ансамбль часто отступал последним, почти на виду у немцев. Он побывал и в осажденном Ленинграде, и в разбитом Сталинграде.

В Ансамбле Любимов попал в замечательную творческую среду. «Команда была немыслимая, просто фантастическая» («Рассказы…» С.168), – рассказывал он. Режиссировали программы Ансамбля Сергей Юткевич, Рубен Симонов, Николай Охлопков (каждый – свою программу), сценарии и репризы писали Николай Эрдман и Михаил Вольпин. За Любимовым был конферанс; однако он не только вел  программы, но и играл во всех интермедиях Эрдмана.Танцы ставил Касьян Голейзовский. В выступлениях танцоров участвовал Асаф Мессерер.Музыку писал Дмитрий Шостакович. Сотрудничал с Ансамблем и Карэн Хачатурян. Здесь был даже свой завлит – Иван Добровольский.Руководил Ансамблем Михаил Тарханов. С актерами работали также Владимир Белокуров и Валентина Мартьянова – «мои учители мастерству актера», – говорил о них Любимов.

После войны Любимов вернулся в театр им. Евг. Вахтангова и стал ведущим актером труппы. Первая роль – Олег Кошевой в «Молодой гвардии» Фадеева.  За роль Тятина в спектакле по пьесе М.Горького «Егор Булычев и другие» получил Сталинскую премию. Вообще играл много. «По 25 спектаклей в месяц, по 30 спектаклей в месяц. И все огромные роли. Я играл Бенедикта, Сирано, “Два веронца”. Один день  – Бенедикта, другой – Сирано, третий день – Шубина, четвертый день – Кошевого Олега, пятый день  – Треплева в “Чайке”.Иногда меня по ночам судороги сводили от перенапряжения» («Рассказы…» С.193).Параллельно еще снимался в кино – дебютировал в 1941-м, в главной роли принца-свинопаса у режиссера А. Мачерета. Сергей Эйзенштейн собирался снимать его в «Иване Грозном», Александр Довженко предполагал дать одну из главных ролей в «Тарасе Бульбе» – роль Андрия. Эти планы не осуществились, но в фильмах Довженко Любимов все-таки дважды участвовал: это были «Мичурин» (1949) и «Прощай, Америка» (1950). Кроме того, Любимов играл в фильмах А. Столпера, М. Жарова, А. Андриевского, И. Пырьева, А. Птушко, В. Пудовкина, С. Юткевича, Г. Александрова, Г. Козинцева и др.

В 1954 году Ю.П. Любимов получил звание заслуженного артиста РСФСР.

Юрий Петрович признавался, что в бытность свою актером не придавал те атру политического значения. Правда, однажды, будучи еще совсем молодым человеком и к тому же председателем молодежной секции Всероссийского театрального общества,на одном из совещаний он заявил, что «наши театры все подстрижены, как английский газон» – и немедленно потерял свой пост председателя.

О том, что Любимов испытывал некоторую неудовлетворенность своим положением и классической манерой игры, говорит, например, то, что уже будучи зрелым артистом, он два года ходил на семинар к режиссеру, педагогу и некогда ближайшему ученику Станиславского Михаилу Николаевичу Кедрову. Там досконально изучал метод Станиславского, который для советской сцены стал каноническим. Начало преподавательской деятельности Любимов объяснял неудовлетворенностью своего положения: «…последние годы, когда я играл, я почувствовал, что тупею, что мне очень не нравится, как я работаю. Я стал ощущать, что очень плохо обучен своему ремеслу. Ну и, может быть, это самомнение, мне стало казаться, что я все-таки могу помочь молодым своим коллегам — кто хочет заниматься этой профессией — все-таки на своем опыте я понял просчеты какие-то в образовании — в актерском, специальном. Хотя у меня были хорошие очень педагоги: Мартьянова, Белокуров, Чебан, Бирман, Гиацинтова, Тарханов, Толчанов, Захава, Щукин» («Рассказы…» С.204).

Так Любимов впервые оказался в роли режиссера. В 1959 году на сцене Театра им. Евг. Вахтангова он поставил спектакль по пьесе А.Галича «Много ли человеку надо». А в 1963-м со студентами третьего курса Щукинского училища сделал «Доброго человека из Сезуана» по пьесе Б.Брехта. После спектакля случился скандал. Прежде всего из-за зонгов, которые исполнялись в спектакле и которые, по мнению ректора училища Б.Захавы, могли вызвать ассоциации с советской действительностью. Но резонанс от этой постановки был огромен. Непривычная для советской сцены драматургия, практически полное отсутствие декораций, и крайне необычная манера игры артистов вызвали бурное обсуждение в прессе. За этим последовало и вовсе небывалое – Любимову предложили возглавить Московский театр драмы и комедии (в дальнейшем он стал для зрителей просто Театром на Таганке), а молодые вахтанговцы пополнили труппу этого театра. Старый новый театр открылся премьерой того же брехтовского «Доброго человека», произошло это 23 апреля 1964 года.

С этого момента начался совершенно новый период в жизни Любимова – покинув театр Вахтангова, где он добился больших серьезных высот, Юрий Петрович все начинал с белого листа. В афишах нового театра рядом с фамилией Любимова не указывались его регалии – ни звание заслуженного артиста РСФСР, ни Сталинская премия. Если не считать роли Сталина, которую Юрий Петрович сыграл в собственном спектакле «Шарашка» (1998), к актерской работе он обратился еще в 1973 году, когда А. Эфрос ставил телеспектакль «Всего несколько слов в честь господина де Мольера» по пьесе М. Булгакова «Кабала святош» и на главную роль пригласил Юрия Любимова. Не случайно, конечно. Не только потому, что Любимов – блестящий актер. В этой вещи Булгакова много автобиографического; страдания Мольера, который борется за свои пьесы и за труппу, во многом похожи на то, что пережил Булгаков. Но и художественный руководитель Театра на Таганке к этому моменту уже успел испытать на себе, каково это – бесконечно отстаивать судьбу своих работ, да и театра в целом. 

Мало сказать, что Театр на Таганке под руководством Любимова был необычен. Это была совершенно новая эстетика – режиссер по-своему воспринял принципы брехтовской драматургии, заимствовал некоторые элементы площадного театра, большое внимание уделял гармоничному соединению литературного, зрительного и звукового рядов, а в качестве литературной основы брал произведения, которые редко переносятся на сцену: стихи и прозу. При этом Юрий Петрович постепенно нащупывал свой собственный метод и стиль, которые отличали его театр. Но, несмотря на смелые эстетические эксперименты, на поиски новой выразительности, многие и часто небезосновательно находили в его постановках политические аллюзии. Неслучайно у Таганки то и дело возникали проблемы с властями. Провести спектакль через цензуру зачастую получалось с огромным трудом (иногда помощь ему оказывали члены Художественного совета театра), а иногда и вовсе не получалось. Так, спектакль «Живой», поставленный в 1968 году, смогли показать зрителю лишь в 1989-м, спустя 21 год. Закрыли «Берегите ваши лица» (1970) по стихам А. Вознесенского – В. Высоцкий спел здесь свою знаменитую «Охоту на волков», и этого оказалось достаточно.

Наибольшего накала противостояние театра и лично Любимова властям достигло в начале 1980-х годов. Сам Юрий Петрович объяснял причины опалы, в которую он попал, похоронами Владимира Высоцкого, когда во время проходившей в Москве летней Олимпиады 1980-го с актером и поэтом пришли проститься десятки, если не сотни тысяч людей. В интервью, данном на радио «Свобода», Любимов вспоминал: «Они хотели его тихо, быстро похоронить... а получилась довольно для них неприятная картина. Когда они наврали, сказали, что привезут гроб, чтобы проститься с ним, а очередь шла от Кремля… Видимо, их мышление было таково, что как такого типа провозить мимо Кремля на Ваганьковское кладбище. Поэтому они — раз, и в туннель юркнули. Стали выламывать его портрет, который выходит на втором этаже, поливочные машины стали смывать с асфальта цветы, которые люди берегли зонтиками, потому что была страшная жара… И вот эта толпа огромная, которая вела себя просто идеально, начала кричать на всю площадь: “Фашисты! Фашисты!”. Этот кадр обошел весь мир, и они, конечно, затаили».

            И действительно, у театра и лично у Юрия Петровича начались серьезные неприятности. Спектакль «Владимир Высоцкий» (1981), посвященный памяти поэта,  фактически запретили – при Андропове разрешили играть его только дважды в году: на день рождения поэта и актера и в годовщину его смерти, а потом и эта «милость» была отменена. Во время одного из обсуждений спектакля на заседании Худсовета Юрий Петрович сказал: «Я бы лицемерил, если бы сказал, что легко покину эти стены и уйду. Но я твердо решил для себя: если этого спектакля не будет, я не считаю возможным придти в театр и начать репетиции другого спектакля» (Стенограмма расширенного заседания Художественного совета от 31 октября 1981 года, посвященного обсуждению репетиции поэтического представления «Владимир Высоцкий». Архив Театра на Таганке). И все-таки он взялся за постановку «Бориса Годунова». Но и «Борис Годунов» был запрещен – было это в 1982 году. Появилась новая идея: инсценировать роман Чингиза Айтматова «И дольше века длится день…»; Любимов уже и художника для этого спектакля в Киеве нашел, Даниила Лидера. Еще он репетировал «Театральный роман» по М. Булгакову. Но репетиции приостановили, вызвали в ЦК партии и сообщили, что его ждет рабочий контракт в Англии, и это вопрос решенный.

В Лондоне, как это и предписывал контракт, режиссер ставил «Преступление и наказание» по Ф. М. Достоевскому. И тут произошло следующее: в ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года над Сахалином советской стороной был сбит южнокорейский пассажирский самолет с 269 пассажирами на борту. Это был мировой скандал. Лондонская газета «Таймс» обратилась к русскому режиссеру за комментариями. Естественно, комментарии были резкими и советским властям понравиться не могли. Реакции долго ждать не пришлось: сотруднику советского посольства Павлу Филатову поручили поговорить с режиссером. На премьере «Преступления и наказания», 5 сентября 1983 года, он произнес ту фразу, которая теперь хорошо известна: «Смотрите, Юрий Петрович! Было преступление, как бы наказание не случилось!». В устах официального лица это выглядело как угроза.

16 июля 1984 года бывший художественный руководитель Театра на Таганке Юрий Любимов был лишен советского гражданства. Кроме того, он был исключен из партии и смещен с поста главного режиссера Театра на Таганке. На афишах спектаклей Театра на Таганке имя художественного руководителя больше не значилось. А в издании 1984 года о Театре им. Евг. Вахтангова на старой фотографии, запечатлевшей эпизод из спектакля «Иркутская история», у фигуры Ю. Любимова оказалась голова другого известного актера. Позднее в своих записках, адресованных сыну Петру, говоря о событиях 1984 года, Любимов вспомнит знаменитый роман Джорджа Оруэлла: «Действительно, для меня год Орвела [так Ю.П. называл Джорджа Оруэлла]: выгнали из России, лишили всего, родных, друзей, Театра на Таганке – к сожалению, часто думаю обо всем этом, трудно отрешиться. Да и не выйдет у них ничего» («Рассказы…», С. 36).

Еще до вынужденной эмиграции Любимов поставил за границей восемь спектаклей: четыре в миланском Ла Скала: «Под жарким солнцем любви»Л. Ноно (1975), «Бориса Годунова» (1979), «Хованщину» М. Мусоргского (1981) и «Страсти по Матфею» Баха (1985). Кроме того, им были поставлены «Четыре грубияна» Э. Вольфа-Феррари (Мюнхен, Штаатсопер, 1982), «Дон Джованни» В. Моцарта (Будапешт, Национальная Опера, 1982), «Саламбо» М. Мусоргского (Неаполь, Театр Сан Карло, 1983) и «Лулу» А. Берга (Турин, Театр Реджио, 1983). Вместе со Шнитке, Боровским и Рождественским Любимов готовил в парижской Гранд-Опера постановку «Пиковой дамы» П. И. Чайковского, но из-за опубликованного в «Правде» публичного доноса, в котором работа с оперой Чайковского называлась «разрушением великого наследия русской культуры», окончить ее так и не удалось. Позднее Любимов все-таки поставил «Пиковую даму» в Карлсруэ (1990), Бонне (1996) и, наконец, Москве (1997).

Эмиграция Любимова продлилась до 1988 года, и все это время он продолжал ставить спектакли в самых разных театрах мира: в Европе, Японии и США. Это были и драматические спектакли, и оперы – в шутку он даже назвал себя нашим «оперуполномоченным» за границей.

В Москву Юрий Петрович вернулся в мае 1988 года, а в 1989-м ему вернули гражданство. Он вновь возглавил Театр на Таганке и первым делом восстановил ранее  запрещенные спектакли: «Борис Годунов» (1988), «Владимир Высоцкий» (1989)  и «Живой» (1989). Поставил вещи, работу над которыми начал, но не завершил из-за запрета: «Самоубийца» (1990), «Театральный роман» (2000). Восстановил старые спектакли театра – «Доброго человека из Сезуана» и «Тартюфа».

Более чем за два десятилетия работы в театре после возращения Юрий Любимов поставил множество новых спектаклей, многие из которых стали знаменитыми. И это несмотря на то, что в театре ему пришлось пережить серьезную драму, которая завершилась расколом театра. Случилось это в 1992 году, когда часть труппы во главе с  Н. Н. Губенко ушла, предварительно обвинив Любимова в том, что он хочет «приватизировать» театр. Так некоторые участники труппы интерпретировали намерение режиссера перевести артистов на контрактную основу. Возникшее в результате отделения «Содружество актеров Таганки» заняло новое здание театра, которое строилось с расчетом на эстетику режиссера и составляло одно целое со старым зданием. И Любимов, и Боровский – оба принимали самое активное участие в строительстве нового театрального здания, причем не только на этапе обсуждения проекта. Любимов вспоминал: «…восемь лет строили новый театр. И  я …бегал на это строитель­ство инесколько часов в день вынужден был проводить как прораб»(«Рассказы…», С. 299).

У Любимова и оставшихся с ним актеров оказалась только маленькая старая сцена. Но главное, конечно, это то моральное потрясение, которое испытал Любимов. 6 января 1994 года Любимов отправил письмо на имя президента Бориса Ельцина, в котором писал: «В течение полугода Театр на Таганке не имеет возможности играть для москвичей. Театр разорен, закрыт. Мне 76 лет, из коих 71 я живу в Москве. Я глубоко оскорблен, и мой разум отказывается это принять и понять. Пока я не получу возможность работать в созданном театре, которому 23 апреля 1994 г. будет 30 лет, ни о каком продолжении работы в моем родном городе не может быть и речи…» (Архив Театра на Таганке). Немало переживаний выпало и на долю актеров. Такие раны долго не затягиваются, потому говорить о происшедшем тогда и сегодня можно только очень скупо.

Спустя 19 лет, летом 2011 года, Любимов оставил театр, созданный им 47 лет назад. Произошло это из-за конфликта с артистами театра. В следующие годы он поставил «Бесы» в театре им. Евг. Вахтангова (2012) и оперу «Князь Игорь» в Большом театре (2013), оперу-буфф «Школа жен» по комедии Мольера в театре «Новая опера» (совместно с И. Ушаковым, 2014).  

Юрий Любимов ушел из жизни 5 октября 2014 года.

Архивные документы, воспоминания, письма зрителей, рассказы о спектаклях, фотографии,  выкладываемые на этом сайте, посвященном жизни и творчеству Ю.П. Любимова, будут все более и более раскрывать его личность.

 О жизненном и творческом пути Юрия Петровича Любимова смотрите также:  https://fondlubimova.com/o-yurii-lyubimove/biografiya-yuriya-lyubimova/