Сергей Афанасьев. Записки одного зрителя

Рассказать читателям о известных мне методах приобретения лишних билетов в театр я решился после долгих раздумий, вполне понимая, что сейчас на смену проблеме лишнего билета пришла проблема лишних денег, при наличии которых этот самый билет можно спокойно купить в кассе перед началом спектакля. Увы, давать кому-либо советы по вопросу зарабатывания денег я не имею никакого морального права. Грустно, но это так. Что касается добывания лишних билетов, то здесь мои успехи были куда весомее. Странно, если подумать... Ведь что такое билет в театр на Таганке во времена Ю. Любимова? Это самый что ни на есть дефицит.Дефицит, который я умел доставать. Значит, было, было во мне заложено природой пресловутое умение жить в условиях развитого социализма; жить и соответствовать всем стандартам советского благополучия. Так почему... Ладно, не надо о грустном. К теме!

Метод первый, тривиальный - спрашивать наугад в толпе у театра лишнего билетика - я упоминаю лишь в силу его неоправданной популярности. Этакая театральная рулетка с минимальными шансами на выигрыш.

Метод второй, психологический. Необходимо минут за двадцать до начала спектакля вычислить в толпе юношу, к которому не придёт сегодня приглашённая им девушка. Приметы горемыки: нервничает, то и дело смотрит на часы. Вы скажете - таких много. Выберите из них юношу, от которого веет подлинной б е з н а д е ж н о с т ь ю.

Если подобного рода психологический этюд вам не по плечу, то... пользуйтесь методом №1. Искусство покупки лишнего билета требует определённых способностей.

Если вы справились с поставленной задачей, то необходимо сразу же деликатно отметиться у этого горемыки,потому что вскоре его непременно вычислят ваши многочисленные конкуренты. Но: если вы отметились первым, если не надоели обладателю билета бестактными приставаниями (“Продай, всё равно не придёт, спектакль начинается - продай“), а напротив, всячески выражали ему своё сочувствие („ Не волнуйтесь - придёт, давайте закурим, погода сегодня...“ ), то ваши шансы на успех велики.

Метод третий, самый оригинальный. Встаньте незадолго до начала спектакля у ближайшего телефона-автомата. Заметив человека, который направится от театрального подъезда к этому телефону, последуйте за ним. Деликатно подслушайте его разговор. Если там будут фразы: „Как это не сможешь?”; “Я так и знал(а)”; “Ведь ты же обещал(а)“ - обратитесь к клиенту сразу на пороге телефонной будки. Билет вам продадут с удовольствием и по номиналу, приговаривая зловеще что-то вроде: “Лишнего билетика ? Вот именно, что лишнего... лишнего билетика...”

Овладев этими приёмами, я посмотрел в годы застоя многие известные спектакли театра на Таганке. Но планку на уровне „Мастера и Маргариты“ или „Преступления и наказания” взять методом лишнего билетика не удавалось.

И вот однажды у таганского театрального подъезда я заметил, что меня бесцеремонно разглядывает незнакомый юноша. Видом своим и одеждой он мало походил на любителя изящных искусств. Скорее в молодом человеке угадывался убеждённый противник движения абстинентов. “Странно”, - подумал я, но по инерции спросил его о лишнем билетике.

- Билета нет, а провести могу.

- Каким образом?

- Один портвейн. Топай к винному за углом, у „Звёздочки“. А я тебя здесь подожду.

Чувствуя, что напал на золотую жилу, я взял три бутылки вина. Увидев это великолепие, паренёк одобрительно хмыкнул, глаза его потеплели. „Павлик Морозов, - представился он. - Не думай, это не кликуха. Меня правда так зовут. Я - рабочий сцены в этом ... * театре. Вообще-то три флакона стоит „ Мастер“, а сегодня „Маяковский“ - он идёт за один. Но, хозяин - барин. Пошли!“

Через хозяйственный двор мы проникли в здание театра. Павлик завел меня в свою каморку и стал откупоривать бутылку. „Спектакль начинается. В зал бы пройти, - сказал я. - А вино - уж без меня“.

- У нас так не положено, - строго сказал мой новый знакомый. - Но где же эти ...* стаканы, где?

Стаканы куда-то запропастились. Павлик расстроился и молча повёл меня сложным путём в новое здание театра, но не в зрительный зал, а в пустую комнату рядом с осветителями, откуда из окна замечательно просматривалась сцена.

- Смотри свой ...* спектакль, а я к тебе ещё зайду.

Действительно, вскоре Павлик вернулся. С сумкой, из которой он извлёк бутылку и стакан.

- Порядок,- сказал он. - Теперь порядок. Пей! За дружбу.

- А курить здесь можно?

- Всё можно. - сказал Павлик. - После спектакля спустишься к нам. Посидим...

Никогда ещё портвейн из „огнетушителя“ и тридцатикопеечная „Ява“ не казались мне такими вкусными, как во время этого спектакля. Праздник омрачило лишь одно обстоятельство: впервые постановка Ю. Любимова оставила меня вполне равнодушным. Литературный монтаж с парой-тройкой „фиг в кармане“ - не более того. Одна, правда, помнится до сих пор:

М а я к о в с к и й. Хорошо у нас в стране Советов!

П у ш к и н. Можно жить ?

М а я к о в с к и й (после большой паузы). Работать можно. (Пауза). Дружно... (Смех, бурные аплодисменты.)

Но ведь и Павлик Морозов честно предупредил меня, что оценка у спектакля низкая: один „огнетушитель“. Так что всё справедливо, почти по Ломоносову: „Где в одном месте сколько ни прибудет, в другом столько же убудет“. Главный выигрыш того памятного дня - уникальное знакомство.

Действительно, благодаря П. Морозову мне удалось во время командировок увидеть практически все спектакли из репертуара театра на Таганке. С Павликом я подружился настолько, что он стал проводить меня в театр совершенно бесплатно, а портвейн я приносил ему просто так, из уважения. И это было хорошо, по-человечески... Но, поскольку количество принесённого портвейна спонтанно варьировалось мной от раза к разу,- я оказался отсечён от бесценной информации: подлинных расценок на каждый спектакль в стандартных для Морозова единицах измерения. Сведения эти доходили до меня лишь изредка, через третьих лиц. Мои прямые вопросы Павлик обрывал фразой: ”Для тебя - бесплатно”. И я деликатно менял тему разговора. Ведь в те годы информация о количестве портвейна, которым оплачивалось посещение того или иного спектакля, могла вызвать у настоящего театрала лишь снисходительную улыбку: “подумаешь, бином Ньютона!”

Заря капитализма над Россией помогла нам переосмыслить многое. Так, я понимаю сейчас, что классификация П. Морозова была интересна уже только тем, что базировалась на объективных законах театрального рынка, отражала всю совокупность обстоятельств вокруг опального театра. Переиначив известное выражение, скажу так: это народ определял подлинную стоимость спектаклей, а Морозов лишь переводил её в физические величины. И очень жаль, если эти ценные для истории советского театра сведения, пропали бесследно. Быть может, среди клиентов Павлика был человек, склонный, в отличии от меня, бережно относиться к любой информации, и где-то в его архивах ожидает своего часа пожелтевший театральный рейтинг-лист от П. Морозова.

Но, отдавая должное объективным, интегральным критериям той классификации, я остаюсь во власти собственных волюнтаристских суждений и оценок: мои любимые спектакли не входили в число самых легендарных постановок театра.

„Деревянные кони“ Когда я слышу сегодня, что театр на Таганке привлекал зрителей лишь вольнодумством, а подлинным искусством там и не пахло, то, в несогласии своём, в числе первых вспоминаю этот спектакль по произведениям Ф. Абрамова. Не исключено, что постановку отличали мастерски выстроенные мизансцены, а также наблюдалось „действенное стремление к достижению сверхзадачи“ - или наоборот - совершенно не наблюдалось... Право, не знаю - эти вопросы в компетенции профессиональных театроведов. Достоверно могу утверждать лишь то, что и сегодня спектакль помнится мне в деталях - ярким, берущим за душу зрелищем. Так вот, если спектакль пробудил в душе добрые чувства, поразил и запомнился, уверен, большинству зрителей на многие годы - не настоящее ли это искусство обитало в тот вечер на сцене театра на Таганке?

„ Товарищ,верь...“: литературная композиция по произведениям А.С. Пушкина. Ни сюжета, ни интриги, ни запоминающихся выпадов в адрес тиранов (а уж такого рода намёки читались таганской публикой на раз) Но Смехов, Золотухин и остальные участники спектакля играли в Пушкинас таким наслаждением, что переполненный зал явственно чувствовал, насколько все эти молодые актёры близки по духу друг другу, любят свою Таганку, свой особый мир, который дарит им в ответ редкую возможность приподниматься над неизбежными в любом театре проблемами, склоками, над всеми мерзостями нашей жизни и так вот красиво оттягиваться на глазах восхищённой публики. Ясно было, что после спектакля актёры не смогут просто разойтись по домам, а поедут вместе куда-нибудь бражничать, читать стихи... Лишь бы продлить это замечательное, от Пушкина, состояние свободы и вольнодумства. Помню пронзительное чувство зависти, с которым я ушёл со спектакля: так захотелось в этот вечер оказаться вместе с актёрами, по ту сторону рампы. Подобного ни в одном театре я больше не испытал. Подлинное ли искусство продемонстрировал театр этой постановкой? Не знаю. Если нет - то, думаю, тем хуже для подлинного искусства.

Что до спектаклей - легенд театра на Таганке, абсолютных лидеров рейтинг-листа Морозова, то и здесь, кажется, не всё бесспорно.

“Гамлет“ с Владимиром Высоцким. Мне довелось увидеть эту постановку в самом конце её сценической жизни, когда канонизация шедевра уже завершилась, и утомлённая долгим атеистическим воздержанием театральная публика была едина в своём требовании к “Гамлету”: “Чуда! Нам обещано чудо!”. А чуда не было. Был спектакль: замечательный, оригинальный, но... обречённый уже никогда не дотянуться до гипертрофированных зрительских ожиданий. Диалектика...

Цитата № 1. В. Высоцкий. - Да, я наигрался, и я понимаю даже, что спектакль (“Гамлет” С.А.) идёт уже не тот... и публика уже не та идёт, и всё валится, и партнёры вне игры... 27. 03. 1976.

Из дневников В. Золотухина, ”Дребезги”, М. 1991г.

“Мастер и Маргарита”.Небольшое отступление. В разгар споров о высоком интеллекте дельфинов один известный учёный заявил, что у этих безответных животных разум никак не мог развиться до того уровня, который приписывают им азартные исследователи. Потому что дельфины изначально были слишком хорошо приспособлены к морской среде, а значит и объективной необходимости “умнеть” в процессе эволюции у них не было.

Я понимаю двусмысленность аналогии, которую собираюсь сейчас провести (и врагов у театра на Таганке всегда было в избытке, и творческая эволюция - кредо театра ), но, тем не менее, думаю, что спектакль “Мастер и Маргарита” настолько изначально был обречён на громкий, скандальный успех по причинам не творческого, а именно общественно-политического характера, всей запутанной ситуации вокруг диссидентствующего театра,что стать ещё и художественным событием не мог. Не было в том объективной необходимости.

“Мастер и Маргарита” ещё раз продемонстрировал ту, творческого плана, опасность, с которой театру постоянно приходилось бороться: искус успеха за счёт политической ангажированности, атмосферы скандала. Спектакль показал, что Ю. Любимов начал в этой борьбе сдавать позиции.

Цитата №2. ... Эфрос считал “Мастера и Маргариту” спектаклем поверхностным, художественно не принимал его.

Цитата №3. А. Эфрос (в ответ на просьбу труппы о восстановлении “Мастера и Маргариты”)- Пусть восстанавливают, если хотят, но ... спектакль мне - по искусству - не нравится.

Из дневников В. Золотухина, ”Дребезги”, М. 1991г.

С другой стороны, некорректно рассматривать сегодня “Мастера” лишь с позиций чистого искусства, вне контекста годов застоя. Вспомним убийственную рецензию в “Правде” под заголовком “Сеанс чёрной магии на Таганке” (такой эффективности реклама удалась газете повторно только через много лет, в случае с опальным Ельциным). После этой статьи каждый спектакль шёл в ауре самого последнего раза.И тут уже только усиленные наряды милиции могла хоть как-то сдерживать любителей муз в их настойчивом стремлении приобщиться к прекрасному. А если бы ещё и сама постановка была из числа лучших? Не сам ли провидец Воланд уберёг Ю. Любимова от очередной творческой победы?

Здесь я возвращаюсь к симпатичной мне системе оценок П. Морозова. И у него “Мастер” занимал совершенно особое место. От клиентов не было отбоя...

Когда после спектакля мне удалось дотащить Павлика до дома, его супруга, густо используя ненормативную лексику, объяснила, что только с этого ...* “Мастера” мужа её всегда приносят.С других-то спектаклей он обыкновенно своими ногами добирается.

“Вот оно, - подумалось мне,- подлинно народное, русское, пусть со слезами на глазах, но - признание успеха спектакля”. Я хотел было порадовать этой мыслью супругу Павлика, как вдруг, глянув на измученное лицо женщины, осёкся... А следом испытал стыд и раскаяние. За что так страдает Павлик и его семья? Да будь “Мастер и Маргарита” в постановке Ю. Любимова трижды шедевром - вправе ли я платить за вход в театр так дорого? Тут ещё вспомнился, на беду, Достоевский с его “слезой ребёнка”, и я решил: “Довольно! Отныне стану приносить Морозову в театр только фруктовые соки. А если наша дружба не выдержит столь сурового испытания - что ж... со мной моё искусство приобретать лишние билеты”.

Но затея с соками не удалась. Когда через пару месяцев я вновь приехал в Москву, Ю. Любимов уже покинул СССР, уволив незадолго до отъезда П. Морозова из театра. За пьянство.

Оба эти события остались в моей памяти равновелико горькими. И вместе и в отдельности они значили для меня прощание с той Таганкой, которую я любил.

* Ненормативная лексика.