Ирина Алпатова. Видение Гамлета: Урок Аллы Демидовой

Оптимист во всем ищет положительную сторону. Вот наконец-то довелось ощутить себя зрителем шекспировских времен, привыкшим выстаивать все представление на своих двоих. Измученных беспредельной олимпийской программой и, кстати, заблаговременно аккредитованных критиков в Театре А. Васильева, где шел спектакль "Гамлет-урок", толпой загнали на ярусы и великодушно позволили постоять. Вместо ощущения Храма пахнуло "ароматом" вокзальной давки. Дело было ближе к ночи, усталость и раздражение накапливались параллельно спектаклю и, вероятно, скажутся в рецензиях. Алла Демидова, впрочем, не виновата.

Актриса, как известно, всегда мечтала сыграть Гамлета. Не стоит видеть здесь женские притязания на мужскую роль. Гамлет давным-давно стал фигурой почти сакральной - Образом, Героем, и половая принадлежность - дело десятое. Сама же шекспировская пьеса - не меньший театральный Символ, играть ее можно в одиночку, с куклами, на лошадях, нимало не заботясь об исторически-национальной принадлежности. Что, кстати, и самого Шекспира заботило крайне мало. Притом объемность и масштаб трагедии, да и сама трагедия как жанр, ускользают почти всегда. Остаются опыты, фрагменты, намеки, даже если текст звучит в полном объеме.

Алла Демидова часто говорит о том, что никогда не спорит с режиссерами. И в то же время, кажется, каждый раз выстраивает свой параллельный спектакль. Иногда мысленно, иногда - на бумаге. Потребность в подробном предварительном толковании будущего действа, вероятно, исходит не столько из собственно актерской неуверенности Демидовой (это с ее-то богатейшим опытом!), сколько из сомнений в правильности выбранных экспериментальных путей и из стремления быть если уж не до конца понятой, то хотя бы услышанной зрителями и критиками. А это, говоря по справедливости, в последние годы случается нечасто.

Вряд ли мечта Демидовой умерла, растворившись в данном конкретном воплощении. Постановка Теодороса Терзопулоса (совместная работа греческого театра "Аттис" и Театра "А", созданного самой Демидовой) не случайно называется "Гамлет-урок". Здесь есть нечто от мастер-класса (причем его, скорее, дает Терзопулос Демидовой, нежели актриса - зрителям), фрагменты монодрамы, порывы к трагедии, обрывающиеся ироническими апартами в зрительный зал. И очень много от того жанра, что называется "фестивальным спектаклем", который не грешит тщательной продуманностью и отделкой деталей, но дышит незавершенностью эскиза. В общем, видение Гамлета, не более.

Безусловно, это действо "для своих". Потому что, как бы мы ни стремились к иному, российскому зрителю потребно прежде всего нащупать ниточку сюжета и персонифицировать пластически-интонационные метаморфозы актрисы. Хотя для создателей спектакля это далеко не главное. В результате выделить "главное" сложно. Увиденное странным образом двоится - на жестко выверенную западную режиссерскую конструкцию и кажущийся произвол русской актрисы, стремящейся вольно или невольно расшатать эту конструкцию эмоциональными всплесками. Демидова играет не Гамлета, Гертруду, Офелию поочередно - это, скорее, сон Актрисы о "великой трагедии", где видения наплывают друг на друга, наслаиваются, как разноцветные кимоно - "грезы"-атрибуты то Гертруды, то Офелии. В зазеркалье сна все перемешано и хаотично: монолог обрывается, едва начавшись, скульптурность канонической позы Востока перетекает в нервно-пластическую динамику и обрывается долгой безмолвной паузой. "Проснувшись" же, можно запросто поклониться "великим" (тому же Тадаши Сузуки, например) - неизвестно, от чьего лица, от самой ли Демидовой или ее "образов". Или попросить о снисхождении - то ли реального Терзопулоса, стоящего за режиссерским пультом, то ли мифическую публику "Мышеловки". Или, минуя всяческие образы, прочитать пастернаковское "Гул затих, я вышел на подмостки...", передав все тот же зазеркальный "привет" Гамлету Владимира Высоцкого.

Но вот в чем вопрос. Могло ли это действо быть замешано, скажем, не на "Гамлете", а на любом другом таком же Символе? Вероятно. Привязанность общей конструкции к изначальной "идее" кажется слабой и в общем-то номинальной. В этом сказывается отсутствие Судьбы, которая все же, наверное, должна лежать в основе любого события, выносимого на публичную встречу. Здесь же смутно угадывается только судьба большой актрисы, которая, несмотря на все последние работы, контакты и фестивали, почему-то все равно кажется одинокой.