Ксения Андреева. «Пиросмани, Пиросмани...»

ИЛЛЮЗИЯ ДОМА:

Дом бедняка чье гостеприимство — лишь слова и несбыточные мечты? или

Дом художника физически не способного предложить гостю ничего кроме своего радушия?

ИЛЛЮЗИЯ ПРИЗНАНИЯ:

закономерное отношение мира к художнику чье самомнение превышает его талант? или Отрицание обществом не понятого гения, который опередил свое время?

ИЛЛЮЗИЯ ДРУГА:

Другу не важны заслуги и признание, он просто любит потому что не может не любить?или Единственный человек, который верит в художника и признает его талант?

КУДА СМОТРЕТЬ?

Оказавшись на два часа в компании эксцентричного, беспрестанно философствующего художника, зритель погружается в глубины личной драмы человека, которому суждено дарить искусство людям, оставаясь несчастным и непонятым до самой смерти. Здесь герои картин приходят в дом живописца, чтобы посетовать на то, какими он их изобразил. В дом болезненно бедный, непозволительно бедный для бесконечно убежденного в своем таланте творца. Здесь газетная вырезка с рваными краями, содержащая лишь пару слово Николае Пиросманишвили — ценнейшая реликвия признания. Однако очень скоро начинают закрадываться подозрения, что Някрошюс в своем спектакле предлагает нечто более глубокое, чем историю о борьбе творца с миром, где его творчеству нет места. А точнее, за историей о непризнанном гении скрывается довольно двоякий образ главного героя, нечеткий и открытый для трактовок и интерпретаций, а также жестокий и навязчивый вопрос:“а гений ли?”

ДОМ И МИР

Пиросмани Някрошюса рисует свою реальность словами более, чем красками. Мозаика мира неблагодарных, неспособных понять людей, собирается в сознании зрителя посредствам богатых монологов художника. Нам не покажут этот мир, не выпустят из пыльной комнаты, но облекут в слова и нежно вольют в уши все то прекрасное и ужасное, что окружает Пиросмани. Эту странную жизнь, где “за картины суют гроши”, где солнце не перестает светить из-за того, что творца избивают на площади как обычного вора. Где женщина, “красивая, как ангел”, “с шеей длинной как у жирафа” готова вступиться за художника и подарить ему надежду. Пиросмани сокрушается о разъединении честных и добрых людей, что живут врозь, как разметанное бурей стадо, не имея возможности разделить друг с другом ужин и кубок вина. Он убежден, что мир полон лжецов и подлецов, имеющих единственную цель — не дать тем людям обрести друг друга. Но все они там. Снаружи. А здесь, за столом гостеприимного Николая Пиросманишвили, человека “о котором газета написала”, найдут пристанище все, кого он любит и все кто любит его. Пока верный Сторож собирает разбросанные по помещению столы и стулья, художник придается мечтам о новом доме, женщине и всеобщем уважении его статуса и таланта. И все же сердце, оказавшегося во власти харизмы Пиросмани, зрителя, уже убежденного в его таланте не меньше, чем он сам, начинают подтачивать сомнения, а глаза и уши все чаще цепляются за противоречия. Его мечты и мироощущение слишком расходятся с действительностью на сцене. Его гостеприимство — лишь красивые слова, которыми не насытишься и на хлеб не намажешь. Сам Пиросмани складно говорит, но практически ничего не делает, чтобы приблизить свою жизнь к идеалу, о котором мечтает. Он упрекает Сторожа, единственного друга и помощника в его неприглядном внешнем виде, будто не желая осознать, что ни он, ни Пиросмани иного позволить себе не могут. И, наконец, он тратит больше времени на сокрушения о мире и своей жизни, чем на само творчество и рефлексию о нем. Быть может зритель не разглядел гения в эксцентричном бедняке, а лишь вслед за ним обманулся его же иллюзией? Может мы просто попались в защищенную зону комфорта человека, погрязшего в самообмане, изолированную от внешнего мира, где люди привыкли называть вещи своими именами?

ГЕНИЙ

Пиросмани Някрошюса, обладает значительными отличиями от своего прототипа из текста Коростылева. Художник из пьесы — исключительно возвышенная личность, с наивной, детской душой. Он не обременен бытом и всегда готов отстоять свое видение. Романтик с богатой фантазией, он живет и рисует так, как он понимает и чувствует, он просто “знает то, что знает”. Он — мечтатель и умирает мечтателем, став частью своей фрески. Он был счастлив тем, что имел. Из вдохновленных монологов Пиросмани Някрошюса вырисовывается образ потрясающего оратора, умеющего эмоционально вовлечь в свой рассказ. Его гнетет окружающая действительность, от которой он спасается в смелых планах на будущее и жалобах на общество, которое его не принимает. Всего раз за весь спектакль его можно увидеть за работой. Во время этой длительной сцены Пиросмани завороженно переносит копоть от свечи с пальцев Сторожа на холст, такой же мрачный, как его повседневность. В спектакле художник завершает свою жизнь в темном углу под лестницей. Неудовлетворенность остается постоянным спутником речей этого Пиросмани. В отличие от своего прототипа, он не идеализирован и создает впечатление скорее неудачника, чем непризнанного творца. Невротичное поведение и зацикленность на своих обидах и мечтах о личном признании (признании себя в первую очередь, а не своего творчества) и финансовом благополучии сложно сочетается с образом великого художника и достойного человека, которым Пиросмани так грезит. Его суетливая деятельность иной раз походит не на быт стесненного в средствах человека, а на мельтешение сумасшедшего. О, нет. Все же не может безумец обладать такой завораживающей речью. Постоянные метания от восприятия героя как мученика, обреченного приносить искусство в мир, оставаясь при этом совершенно несчастным и нищим, до идентификации подозрительных черт возможно бездарного бедняка, цепляющегося за свои иллюзии и мечты — опыт для зрителя определенно неожиданный. Особенно, когда речь заходит о признанном деятеле искусств. Пиросмани со сцены вроде и имеет задокументированное свидетельство своей известности, но на деле это лишь короткое упоминание в газете, которым художник практически неуместно гордится и дорожит. Вроде герои его картин — это аватары общественной критики и непонимания, но Пиросмани почти никогда не готов встретиться с ними лицом к лицу. Они начинают казаться непобедимыми отголосками критического мышления, которых художник осознанно избегает. Рыбак в красной рубашке приходит пока Пиросмани спит. Он ничего не говорит, лишь делает зловещие движения ножом и подпиливает ножку у и без того неустойчивого стола. Маргарита впархивает со своими цветами на сцену, когда художник уже покинул ее. Девушке приходится рассказать свои реплики в пустоту: про Париж, про розы, про толстящие голландские чулки. Садовник Григол успевает высказать недовольство своим портретом, однако Пиросмани усыпляет его раздражение газетной вырезкой и алкоголем. И все же на слова Григола и Маргариты у Пиросмани есть что ответить. В обоих случаях он разразится жарким монологом, но непременно когда герои покинут сцену. Когда ему уже некому возразить.

ДРУГ

Помимо Пиросмани на первом плане постановки практически всегда находится Сторож — выполняющий роль товарища и слуги герой картины “Дворник”. Второй, если не первый по значению персонаж истории, значимее любого гостя, важнее Маргариты и Ии. Сторож — до ужаса обаятельный человек, способный рассказать зрителю все о себе и о своем хозяине лишь улыбкой и глазами. Сторож безукоризненно выполняет поручения хозяина, занимается нехитрым бытом, готовит еду и избавляет от одиночества. Он верит харизме Пиросмани, видит его потенциал. Он верит в него независимо от того, чего художник добился и какое место в мире занимает. Верит беззаветно, как мать любящая свое дитя. Однако в этой самоотверженной любви кроется очередное противоречие. Почитание Сторожем Пиросмани отнюдь не является доказательством таланта последнего, ведь матери любят детей в первую очередь не за талант и личные качества, а просто, за то что они есть. Художник отвечает взаимностью и даже находит место для Сторожа в своих счастливых мечтах. Однако все же позволяет себе относиться к старику пренебрежительно: называть пугалом, позволять голодным сидеть за столом, пока сам ест, упрекать за то что ушел из комнаты, оставив Пиросмани одного. Но именно Сторожу в финале предстоит оплакать живописца и сопроводить его в вечность.

ИЛЛЮЗИИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ

Образ художника в постановке Някрошюса настолько противоречивый и двойственный, что сложно быть до конца уверенным, что ты понял его правильно. Чем больше вглядываешься в выстроенную на сцене реальность, тем более неочевидным становится в ней место Пиросмани. Режиссер заставляет зрителя ставить под сомнение гений своего героя, наделяя его неоднозначными чертами и практически полностью отделяя его от своего прототипа в первоисточнике. Перед нами не мир гигантских черешен и наивных фантазий, но вселенная неудовлетворенного, практически озлобленного на жизнь человека, страдающего от непризнанности. Возможно, Някрошюс не хотел, чтобы в глазах зрителя герой был очевидным. Возможно, правильной трактовки его поведения и действий вообще не существует. Возможно, художник, расходующий себя на людей “как старое вино” и человек игнорирующий жестокую реальность и тонущий в эскапизме — это две крайности одного и того же образа, не противоречащие друг другу...