Юрий Любимов. Ars Poetica

Юрий Любимов. 80 лет в сценическом искусстве. Сост. С. Сидорина. Вст. ст. Е. Абелюк. М.: «Три квадрата», 2014, С.6

Искусство театра лишь тогда вызывает живое эхо, когда оно рассказывает о самом волнующем и насущном. Я стремлюсь, чтобы каждый мой спектакль не оставлял людей равнодушными к жизни общества, откровенно смеясь над тем, что меня возмущает, и утверждая со всей искренностью то, что мне представляется правдивым и честным. Однако быть правдивым – это высокое мастерство. Искренность дается лишь благодаря граненой технике. Потому, каждый спектакль, каждый поиск того, как «мысль разрешить», неотделим для меня от поисков современной эстетики. На мой взгляд, в образном языке сцены должна найти выражение та конденсированность событий, которая характерна для нынешней жизни. Театр, который мне интересен, тяготеет к поэзии, с ее насыщенностью образами и щедростью воображения, смелыми сопряжениями далекого и близкого, исторического и интимного. Пастернак называл метафору «скорописью духа», мгновенным и сразу понятным озарением. Я также ищу метафорические, наиболее действенные приемы для выражения своих мыслей и чувств и рассчитываю на творческую активность зрителя. Художественное своеобразие, не оригинальничанье, а жизненная необходимость. Ромен Роллан был прав, предостерегая художника: «Если тебе нечего сказать – молчи!». Но как будет говорить тот, кто не знает, как сказать то, что ему хочется? Косноязычие в искусстве может обернуться пародией на те идеи, которые таким образом высказываются, так же, как буквальное перенесение реального явления на сцену может обернуться ложью. Когда Коклен заснул на сцене, критики написали, что он разучился правдоподобно изображать храпящего. Правда театра в вымысле: «Над вымыслом слезами обольюсь...». Искусство говорит образами, и я пытаюсь дать не точную, подобную посмертному слепку копию жизни, а ее сгусток, ее наиболее яркие грани.

Театр не для слепых, это искусство не только слышимое, но и видимое. Меня увлекает возможность найти в пьесе не только смысловой, но и чисто театральный, зрительный ход. Мысль выражается не только словом, но и телом. Театр – искусство синтетическое, он вбирает в себя не только литературу, но и живопись, скульптуру, музыку, игру света... Подобно тому, как в поэзии рифмуются, обретая единство, различные понятия, на сцене сочетаются свет и слово, ритм и пластика. И этот язык сценических композиций говорит очень многое.

Как известно, смешение угля и селитры дает порох. Я тоже стремлюсь к взрывчатым сочетаниям сценических элементов, желая, чтобы они дали вспышку, озаряющую все вширь и вглубь, бросающую яркий свет на душевную жизнь человека. Мне кажется, новое легче искать на стыке жанров. Творчество – это, как говорил Маяковский, «езда в незнаемое», открытие нового. За линией рампы вещи, явления, люди должны сбросить стертые оболочки, поражая нас своей новизной. Отметая привычное, искусство стремится к существенному. Форма – это наиболее выразительный способ говорить правду, это предельная острота идеи, способная пробить броню равнодушия. Быть может, мне еще потому чужды так называемые бытовые формы театра, что я не приемлю спокойно-созерцательное отношение к жизни. Не уступать обстоятельствам, не поступаться своими жизненными принципами ради стандартных норм, которые подчас диктует нам окружающий мир. Несмотря на трудности, твердо верить в свой путь. Только все это может дать удовлетворение в жизни, только это наполняет жизнь смыслом и содержанием. В поисках этого пути я и хотел бы прожить оставшиеся годы. Для меня являются единым целым высота помыслов и высота мастерства, глубина содержания и глубина формы. Повторяю, только зная, ЧТО говорить и КАК говорить, художник имеет право требовать к себе внимания.