Валерия Богдан. «Вишневый сад» Адольфа Шапиро как символ театра

«Вишневый сад» Чехова в постановке Шапиро всей своей природой будто намекает на то, что зритель должен быть глобально включен в происходящее: перечислить поименно звездный актерский состав, быть регулярным посетителем МХТ, ясно помнить сюжет пьесы и точно знать, кто такая Рената Литвинова и какая она вне роли Раневской. Спектакль словно накладывает на тебя некое обязательство: «не оставайся равнодушным, ведь тебе хорошо знакомо и не может не быть важно все, что происходит на сцене! Ругайся или хвали, но не оставляй незамеченным, ведь тебе наверняка есть, с чем сравнить!» Так и получается – после просмотра либо идешь изучать то, что тебе должно быть очевидно, либо начинаешь распутывать клубок полученных в результате эмоций.

С первых минут спектакль вызывает легкое чувство дезориентации: нераскрывшиеся кулисы всегда вводят в напряжение, как бы нарочно скрывая сценическое пространство, оттягивая момент знакомства с ним. Этот прием напоминает клише из жанра ужасов, где одна только полураскрытая дверь заставляет сердце биться чаще: мы успеваем в красках представить то, что за ней прячется. Вот откуда-то из-под пола (а не из закулисья) появляется Епиходов, и, по знакомой из хорроров ситуации, кажется, будто после открытия занавеса нашему взору предстанет, по меньшей мере, многоуровневая декорация, пробивающая собою сцену. Однако тяжелые шторы, подобно воротам, раскрываются, и демонстрируют нам пространство, где нет ничего, кроме группы людей.

Занавес как отдельный герой – вот новшество, родившееся к столетию пьесы. Он неживой, довольно минималистичный, но принципиально отличающийся от других – не только нашивкой с чайкой. Он звездный актер МХТ, играющий здесь и дом, и сад. Он погружает в атмосферу, притворяясь обоями, но как бы намекает – вы видели его перед сотней других спектаклей до этого «Вишневого сада» и после; напоминает, что происходящее на сцене – игра, не по-настоящему. Примечательно, как элемент театральной условности выдвигается не на первый план, но определенно обретает вес больший, чем мы привыкли.

Помимо прочего, кулисы становятся дуальны: они и прячут нечто, и демонстрируют его. Так появляется старый шкаф, навевающий на Гаева и Раневскую чувство ностальгии – раздвигаясь, занавес привлекает внимание зрителя к невидимому прежде предмету. Благодаря этому и первое появление Пети Трофимова в спектакле не остается незамеченным: кулиса работает сообща с освещением, принимая на себя светотеневой рисунок - и вот уже она даже немного притворяется человеком. Таким образом обыгрывается утилитарность занавеса, и простой процесс движения по рельсам утрачивает условный характер.

Второй, особенный и отличный от остальных герой – Рената Литвинова, природе которой, в противовес кулисам, театр не столь свойственен. Основное сходство, что можно выделить между ними – это некоторое нарушение театральных устоев в условиях вполне классической (говоря не о стиле, а о современном представлении) постановки. В привычном понимании актер прячется за маской, ровно так же, как и кулисы – всего лишь ритуал сокрытия сценического пространства. Однако Литвинова – личность, харизма которой никак не может заслониться образом драматической героини. Срежиссированный Шапиро «Вишневый сад» демонстрирует существование инопланетного «существа» (как актрису называл сам режиссер) среди не менее блестящих артистов, в контексте пьесы и театра, знакомых зрителям от мала до велика.

Она показалась мне противопоставленной другим героям изначально: вся в фиолетовом, слегка отрешенная, загадочная. Специфические интонации и узнаваемый необычный голос отличали ее от актеров с поставленной, почти автоматизированной за годы театрального опыта речью – однако разница эта была не в технике и никак не могла назваться непрофессионализмом Литвиновой. В ней проявлялась инородность женщины, говорящей на одном языке с другими жителями поместья, но неспособной быть понятой ими до конца. Ко второму действию этот контраст смягчился: Раневская, предавшись ностальгии, стала перенимать цвета дома (тона платьев сменились на спокойные, монохромные кулисам) и пылкость его постояльцев. Рената Литвинова подчеркнула особенности героини своей самостью, не потеряв контакта с другими действующими лицами и не исковеркав пьесу. Так еще одно «нарушение правила» не убило в авторском прочтении Шапиро общий смысл и идею оригинала.

«Вишневый сад» Адольфа Шапиро – не просто дань театральной среде и истории. Это спектакль, утверждающий статус чеховской пьесы как самостоятельного символа театра – наравне с образами кулис и темпераментной актрисы. Благодаря этому статусу она и может быть подвижной, прибегая к пусть небольшому, но эксперименту. Мне кажется, режиссер доказал: в постановку культовой пьесы можно вносить незначительные изменения, которые будут на инстинктивном уровне ощутимы любым зрителем: как приверженцем безопасной классики, так и любителем сложносочиненной абстракции.