Алина Бокова. Химера-горгулья по имени Медея

«Медея» Владислава Наставшева – спектакль, в котором с самого начала зрителя ставят перед фактом – месть «несчастной колхидской царевны» будет разрушительна. Режиссер опускает все подробности и предысторию: «приворот» героини Эросом, встречу возлюбленных, убийство брата Медеей, рождение детей, очищение от греха Киркой. Режиссер оставляет шестерых персонажей: Медею, Креонта, Ясона, Вестника и двух сыновей – и одевает их в современную черную одежду. Зрителю показывается лишь одно состояние Медеи – желание отомстить, когда весь мир делится надвое: на белое и черное, хорошее и плохое, справедливое и несправедливое. Вначале, когда поют дети, Медея кричит, но не «слышен ее вой» – ни физический, ни душевный.

Докричаться, доползти, добежать до других героине не удается в течение всей постановки. Все, что могут делать царь Креонт, муж и Вестник – это застывать в ужасе, держаться за горло, падать со стула, биться в конвульсиях от одного взгляда Медеи – настолько сильны чары волшебницы-чужеземки.

Чуждость героини проявляется во всем. В первую очередь, в выражении лица и движениях – в животной, львиной поступи, в «рычащей» мимике. Не зря в оригинальном тексте Ясон говорит ей: «Ты не жена, а львица». Кажется, что царевне тесно сидеть в коробке с невидимыми стенами (на самом деле на черной платформе-стилобате) – она, не оглядываясь по сторонам, ходит взад-вперед, как это делают хищники в клетках. Переходы между сценами просты – опускается и поднимается черный занавес, периодически к «львице» подсаживают новых жертв для отмщения.

Сценическое пространство заполняют только два стула на прямоугольной платформе-подиуме. Пространство задает рамки, строгие перпендикулярные направления, в которых Медее тесно, как было упомянуто ранее. По ходу спектакля мы узнаем, что фон меняет цвет – будто бы в зависимости от внутреннего состояния героини и последующих событий. Голубой и синий, как мне показалось, означают скорую гибель одного из героев, красный – кару, черный и розовый связаны с моментом самолюбования. Например, после слов Медеи «Пусть гибнет все» начинается сцена, в которой героиня при свете единственной лампы на черном фоне надевает платье (пеплос) и диадему, чтобы отравить их своим телом. Меня это поразило – будто звезда, жаждущая аплодисментов и славы, готовится к выходу. Еще немного, и героиня запоет: «Нет, я ни о чем не жалею» (Non! Je ne regrette rien),как Эдит Пиаф.

Пожалуй, еще один момент, который хочется отметить – это метафора надежности и безопасности, явленная в физическом объекте – стуле. Когда герои встают с него – они точно теряют опору, поэтому Ясон отчаянно за него держится двумя руками, когда с ног его сбивает жена силой одного взгляда. Для Медеи это тоже «островок безопасности». Это проявляется в сцене, где героиня сидит на полу, а над ней, как панцирь, стоит перевернутый стул. Сыновья должны оставить мать и вернуться к Ясону – они шагают по спинке стула, не касаясь Медеи, но это приносит ей невероятную моральную и даже физическую боль.

Атмосфера спектакля – очень тревожная, «пограничная», и создается она не только благодаря действиям актеров и сценографии, но и звуками. Дрожащие струнные отрывки и их прерывание детским пением, отсылающим к религиозной музыке, создают напряжение. Состояние Медеи меняется в зависимости от музыки – то окаменевает настолько, что муж не может ее ни поднять, ни повернуть, то оживает и начинает все разрушать. Этим она напоминает химеру-гаргулью, которая днем засыпает на крыше готического собора, а ночью волшебным образом пробуждается.

В финале трагедии бывшие муж и жена сидят с окровавленными руками. Ясон в состоянии отчаяния просит помощи у Богов, а Медея, совершив убийство собственных сыновей, с улыбкой на лице подкрашивает губы и смеется. Зрителя ставят перед фактом – месть разрушает.

Преподаватель - Елена Леенсон