Валентина Брылова. Опыт «Гамлета»

Впервые я решилась прочесть «Гамлета» еще в детстве, потому что услышала, как кто-то назвал это гениальной вещью. И результат был удручающий, хотя ожидаемый: я не поняла, почему именно это зовут великим. Опыт был сродни первому прикосновению ребенка к искусству; как и положено, – ладонью, уверенно и неуклюже. История видений, междоусобицы и несостоявшейся любви вызвала долю сочувствия, но точно не потрясения.

Когда я решилась перечитывать «Гамлета», дело пошло иначе. Пришлось оглядываться на любимые стихи, в памяти мелькали Блок, Пастернак. Тогда взгляд падал на фразы, внимание сосредоточилось на форме: отдельные строчки легко запоминались («я жизнь свою в булавку не ценю», «ты повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты»), другие позволили свершиться мини-откровениям (ах, так вот что за Гертруда у Гребенщикова). Но на главный вопрос для себя я так и не ответила, и даже не смогла себе в этом признаться.

Третье чтение не было одной попыткой, это чтение длиной в несколько лет. Приходилось совершать отдельные набеги на текст в разных местах и в разное время. Удалось понять следующее: когда подступаешься к великому, не видишь дальше сложившегося мифа и собственных ожиданий. Потому в «Гамлете» было трудно рассмотреть нечто большее, чем отвергнутого героя, прекрасную Офелию и два великих монолога.

Но сейчас мне думается, что успех «Гамлета» заключается в его разнообразии. Эта пьеса – сплетение многих тематических нитей вокруг единого стержня, образа человека, который буквально противостоит всему миру. Шекспировский вариант истории о датском принце рассказывает, как много постепенно сваливается на плечи одного героя: смерть отца, предательское разрушение семьи (до отчаяния доводит Гамлета не только факт «кровосмесительного ложа», но и несоблюдения скорби по отцу). Далее рушится любовь, которая, неясно была ли, была какой? Все, что было раньше, рассказывает Офелия: и про клятвы, и про подношения что-то ясно из письма. Сам Гамлет лишь сказал, что не любил, а после её смерти признался в обратном («я любил Офелию, и сорок тысяч братьев, и вся любовь их - не чета моей»).

Образование не дает ему счастья и покоя, потому что вся череда событий, предполагаемая жизнью, оказывается разрушенной, а «под ударами судьбы» трезвость ума страдает в первую очередь. И, наверное, самый сильный удар пришелся на понятия доброты и чести: герою приходится испятнать свою душу, а затем и жизни многих людей, чтобы восстановить справедливость. Так, несчастье и личная трагедия становятся в конечном счете историей падения государства.

Множество проблем человечества сконцентрировались в одной жизни, в одной психологической картине – восприятия Гамлета. Пожалуй, благодаря искусству никогда не остановится познание человеком самого себя, поэтому до сих пор познается Гамлет, одна из самых сложных фигур литературы, которая вобрала в себя так много, что осталась не понятой, вот и прослыл он безумцем.

Современный Гамлет видится мне вполне отчетливо: это прозревший человек, в прогнившем (вставьте название) государстве. Эта пьеса ставилась тысячи раз, каждый раз отражая наиболее самый яркий и острый отрезок реальности, то, что сидит в головах у большинства, то, что можно назвать болезнью эпохи, и то, что читающий и ставящий увидел в этой истории.

Если бы меня попросили назвать то, что наверняка узнает мой друг, товарищ, современник, читая или смотря «Гамлета», я бы назвала постепенное «прозрение», которое сводит с ума.

Мне кажется, что когда люди переживают трудный период, называемый взрослением, они невольно оказывается на темной стороне жизни, связанной с политикой, обязательствами, чаще всего - смертью. Конфликт чувства и разума вынужден решаться в сторону второго, а первое остается за кадром (как любовь Гамлета к Офелии, о которой лишь упоминается). И бывает так, что некоторый герой хочет расти, готов сознательно столкнуться с миром вещей, сложившихся обстоятельств и принять участие в некоторой игре лицемерия. Как например было бы, если бы Гамлет был не собой, а был принцем, который после смерти отца лишь ждал королевской короны. Но есть люди, которые не согласны играть эту роль, а мысль о таком «театре» сводит их с ума.

У меня была мечта увидеть роман в «живаговском» духе, но про современную Москву. Написанный от лица мальчика или юноши, который видит из окна своего дома шествие на проспекте Сахарова. Который много чувствует, слышит, видит, но при этом вынужден и всему противостоять, и подчиняться против своей воли. Благодаря своей тонкой натуре и такому противоречивому воздуху времени, он ощущает себя потерянным. Потому что мне кажется, что есть в нашем времени что-то от чудного тысячелетия.

«Гамлет» нашего тысячелетия мог бы выглядеть похожим образом. Или даже читаться остро политически. Герой переживает смерть отца и видит, что мать не скорбит, а живет с его дядей. До этого мир казался ему устроенным справедливо: счастье, верные друзья, возлюбленная. Если мы представим, что лидирующей темой будет политическая, то Клавдий, вероятно, будет государственным деятелем, притом олицетворяющим прогнившую власть, маскирующуюся внешним лоском и стабильностью. Гамлет будет постепенно прозревать и видеть, насколько несправедлива власть, насколько однообразны и бездушны слова из телевизора (здесь бы мог быть диалог с Полонием о старых людях из книги, только книга сменяется телевизором и отражает абсурдность реальности: Гамлету все начинает казаться глупым, в то время как Полоний не видит ничего такого в обычном сообщении из новостей).

Современному Гамлету придется расстаться с девушкой, потому что она перестает его понимать. Он думает о борьбе, проходит мимо пикетов, но будто не находит душевных сил ни к чему примкнуть. Его мысли распыляются на сотни разных объектов реальности, везде его преследует чувство разочарования. Из-за своих переживаний он отстраняется от нее, что разрушает его еще больше.

Он видит, как дядя потакает беззаконию, но совершенно не знает, как ему противостоять, и искренне его ненавидит, потому что тот не может быть заменой его отцу. Отец здесь есть олицетворение и идеального правителя, и замечательного родителя; он выполняет функцию защиты внешней и внутренней, макро- и микро-.

Все остальные витки сюжета могут быть легко перенесены на наши реалии: отъезд Гамлета будет необходим и организован Клавдием по причине необходимости избежать уголовного наказания (разве не часто бывает, что такие вещи непременно решает родственник, стоящий у власти?). Но свести счеты с Лаэртом придется все равно: дуэль нашего времени может быть лишь спором, а оружием и коварным заговором – стремление запрятать нерадивого племянника в психиатрический диспансер.

Разрешение конфликта может оказаться, как реальным убийством, так и свершением правосудия (Клавдия могут арестовать).

Но на место Клавдия придет Фортинбрас, и изменит ли новый правитель то, что свело с ума Гамлета, останется неясным.

Описанное выглядит довольно комично (местами похоже на сериал «России-1», признаю), но мне думается, что современный Гамлет должен заболеть той мыслью о несправедливости мира и невозможности ей сопротивляться, не примкнув к злу.

Тревожит ли политика нынешних молодых людей? Чаще всего – очень. И как правило, глаза открываются резко, когда выходишь из-под родительского крыла (и скорее всего, не сам – так сложились обстоятельства), а смотреть вокруг становится иногда невыносимо больно.

Но если все-таки о смешном: две детали пьесы забавно впишутся в интерьер русского современного «Гамлета». Во-первых, Полоний, спрятавшийся за ковром, будет за тем самым русским настенным ковром квартиры отца. А последняя сцена (битва Гамлета с Лаэртом) уместна для семейного застолья, где как не там случаются политические дебаты и сражения...

Преподаватель – Татьяна Левченко