Майя Червинская. Сплошные вопросы

Спектакль Эймунтаса Някрошюса «Гамлет» вызывает у меня кучу вопросов и кажется парадоксальным. Литовский режиссёр берет на главную роль рок-певца, непрофессионала, причем решается на это, всего раз увидев его по телевизору. Сценография в этом длинном спектакле тёмная, застывшая то ли в одном дне, то ли в одной ночи. Все декорации будто каркасные – это сундуки, деревянная замысловатая мебель и железные конструкции. Здесь нет смены суток, и время будто бы не течёт. «Гамлет» Э. Някрошюса – набор визуальных образов. Как один большой ритуал, он состоит из звериных шкур, криков, огня, бубнов, танца тени и света, источником которого являются два белый фонаря. Ритуал чёрной магии в большой черной коробке, задней стенки которой зрителям не видно, полный темной графики мизансцен. На этом фоне, практически не переставая, звучат вокальные напевы, свист и духовые - композиционные этюды, вышедшие из-подруки Фаустаса Латенаса. Первое время ты знакомишься с этим необычным языком режиссёра, даже будто бы немного дикарским. Не понимаешь, где же тут сам Гамлет? Потом, непонятно почему, вся эта игра начинает завораживать. Ты погружаешься в обряд и в конце концов понимаешь, какздесь всё на своих местах, всё играет свою роль. Тут больше танца, картинки и атмосферы, чем Шекспира. Э. Някрошюс умеет обращаться с визуальным языком театра, и это видно.

«Гамлет» Э. Някрошюса полон символов и метафор, но я не уверена, что все это нужно непременно расшифровывать. Большинство из них служат инструментами погружения в атмосферу магического ритуала, являясь особенным языком режиссёра. Другие же разгадываются легко. Например, золотой кубок Клавдия, из которого он сначала испивает сам, окрашивая зубы в золото, упиваясь новой властью и статусом короля Дании. Этот же кубок он приставляет к губам каждогоиз своих приближённых, помогая нам прочитать их образы. В руках остальных героев этот кубок символизирует их отношение к недавним переменам. Гертруда пьёт с осторожностью, но после смеётся, озираясь на нового мужа и короля. Горацио Клавдий отшвыривает на пол, а после предлагает кубок Гамлету, который стоит в зажатой позе и не отзывается ни на крики, ни на предложение, хоть до этого он скакал без штанов. В этой сцене мы можем обратить внимание насмятение и нерешительность главного героя вперемежку с его протестами против нового короля. Лаэрт же опустошает кубок и показывает Клавдию свои золотые зубы в знак послушания и верности.

Иной очень интересной метафорой в спектакле - может, даже самой яркой для меня - стали три комедианта, члены бродячей труппы актёров. Они не общаются ни с кем из персонажей напрямую, зато издают причудливые звуки, напоминающие птичьи перекрикивания. Да и появляются они в спектакле чаще, чем в оригинальной пьесе. В первой своей сцене они на деревянной декорации-скамейке “сидят” прямо, как птицы, – актёры стоят сзади и держатся за перекладину только тремя пальцами, и создается иллюзия птичьих лапок. Комедианты продолжают щебетать, чем мешают Гамлету сосредоточиться, так что он накрывает их черной тканью - что обычно делают с птицами в клетках - и они замолкают. Актёры также фигурируют в главной своей сцене, где Гамлет меняет сюжет спектакля, чтобы вывести дядю на чистую воду. Он измазывает их лица сажей, после чего комедианты ложатся на пол, трепеща условными крыльям, в то время как над ними зажигаются свечи, а Гамлет садится в кресло-качалку с горящей свечой и начинает раскачиваться. Такими действиями он будто погружает их в свой тёмный замысел, прибегая к неким магическим действиям. Эта сцена вызывает ощущение языческого обряда наиболее ярко и отчётливо. Есть в спектакле и более конкретные символы – деревянная двустороння скамейка со спинками, на которой Гамлет не один раз сидит лишь с краю, из-за чего она наклоняется и почти теряет равновесие, тем самым показывая его натуру, полную смятений. В сцене размышлений Клавдия о совершённом им грехе и прощении на столе перед ним стоят два бокала, он переливает воду из одного бокала в другой, показывая при помощи такой метафоры своё предпочтение то одной стороне, то другой.

Что касается интерпретации Э. Някрошюсом «Гамлета», интересно, как режиссёр показывает нам главные лица. Сразу же бросается в глаза, что каждый персонаж здесь немного безумен, и на этом фоне помешательство Гамлета проходит будто бы незамеченным. В некоторых сценах он наоборот предстаёт чуть ли не самым адекватным. И если же с Гамлетом всё понятно, и, по моему мнению, Эймунтас практически сохранил его каноничный образ, добавив инфантилизма и немного подростковости, то над Клавдием режиссёр основательно поработал, превратив его в тирана. Он пугающий и непредсказуемый, даже дикий. Он часто мечется по сцене, расшатывает или кидает реквизит или других актёров. Даже сцена его сомнений тревожная и пугающая. Гертруда будто в некоторые моменты боится его поведения, но в целом она довольно легко признаёт в Клавдии своего нового мужа и короля Дании. Сама же Гертруда по большему счёту чувствует себя комфортно в новой обстановке, но всё равно показывает своё трепетное отношение к сыну. Лаэрт и Полоний тоже не вызывают особого интереса. Лаэрт – классический мститель, не думающий идти против системы и принимающий за честь свою роль в плане Клавдия по убийству Гамлета. Необычен же образ Офелии. Она ведёт себя чрезвычайно по-детски. Даже в момент помешательства после смерти отца она напевает песенку и не показывает своих переживаний. Интересно будет заметить, что ее самоубийство не показано на сцене даже метафорически. Э.Някрошюс вообще не показывает ни одной смерти в этой пьесе, хоть от этого они не перестают ощущаться менее жуткими – особенно сцена с убийством Полония, где его обмякшее тело вываливается из чёрного сундука.

Офелия словно сделана под стать Гамлету – они будто подростки, и поэтому их влюблённость выглядит несуразной. И тут уже можно немного поговорить про тему отцов и детей в спектакле. Помоему мнению, Э. Някрошюс в своем «Гамлете» выводит на первый план эту проблему и таким образом немного упрощает основную мораль. Именно в его постановке мы можем наблюдать появление Призрака отца во второй раз – в самом конце спектакля. Акцент со сцены последних убийств был сильно уведён в сторону метафоричного прощания и скорби Призрака отца с Гамлетом. И заметим, Гертруды на сцене нет, что означает, что именно сын является приоритетом для бывшего короля. Кстати, эпизоду их первой встречи отводится большая часть хронометража спектакля, и именно в этой сцене множество метафор – лёд и настоящий огонь. И хоть мне кажется это решение упрощением сюжета, я уверена, что оно имеет место быть.

Спектакль Эймунтаса Някрошуса “Гамлет” парадоксален. Режиссер скуп на картины смертей, в нём лишь метафорично показаны главные сюжетные повороты пьесы Шекспира, он создает уже свою историю, смещая и переиначивая акценты. Можно всё свести к особому видению этого сюжета режиссёром, но я возьму на себя смелость утверждать, что постановка далека от оригинального Шекспира. Это не «Гамлет», и это первая часть парадокса. Вторая же часть намного условнее, но её тоже было бы интересно отметить. Это не спектакль. Звучит громко, но для меня в каком-то смысле это так. Как я уже говорила, это набор визуальных образов. Он построен на ощущениях и умело управляет нашими, какими-то низменными эмоциями. Он хорош как чувство, как затяжной аттракцион или очень долгий ребус. Но смысла в нём немного. После просмотра мне было интересно разгадывать в нём то, что разгадывается, например, какое значение имеют музыка или костюмы. Какой-то определенной идеи или темы для размышления у меня не появилось. Я думаю, такие постановки обязаны существовать, но в традиционном смысле этого слова это не спектакль, который доносит историю. В этом и есть противоречие, в этом отличие от традиционного спектакля. И, возможно, теперь я начинаю понимать, почему именно его нам дали в качестве темы эссе.

Майнор «Театр с нуля‎»‎‎, преподаватель Елена Леенсон.