Николай Эрдман. Две интермедии к спектаклю «Пугачев»

Публикация С. Сидориной

Интермедия 1

Екатерина и ее статс-секретарь Александр Васильевич Храповицкий. В руках у него папка для бумаг в сафьяновом переплете. Он раскрывает ее и протягивает государыне первый лист.

Екатерина. Это что?

Храповицкий. Список ваших великих деяний, ваше величество.

Екатерина. Прочти.

Храповицкий. Учрежденных губерний –двадцать девять, построенных городов – сто сорок четыре, заключенных…

Екатерина. Ты с ума сошел, зачем заключенных?

Храповицкий. Заключенных договоров и соглашений, ваше величество…

Екатерина. Ах, ты об этих…

Храповицкий. Тридцать. Одержанных побед – семьдесят восемь. Указов о законах – восемьдесят семь. Указов, облегчающих участь народа – сто двадцать три. Итого – четыреста девяносто одно великое деяние.

Екатерина. Как дойдет до полтыщи, перепиши начисто, пошлю Вольтеру. Что там еще?

Храповицкий. Сообщение генерал- полицмейстера о пожаре на Васильевском острове.

Екатерина. А велик ли пожар-то?

Храповицкий. Изрядный, ваше величество. Пока что сгорело сто двадцать четыре дома.

Екатерина. Отстроимся. В шестьдесят-то втором году пожар посильнее был и то отстроились. Я тебе, Александр Васильевич прямо скажу, пусть мы в Европе и чаще других горим, зато мы в Европе быстрее других строимся. Еще что?

Храповицкий. Сообщение князя Вяземского о прививке оспы своим малолетним отпрыскам.

Екатерина. А еще говорят, что мы отстали. А я полагаю, что ежели так и дальше пойдет, то мы по прививке скоро всех перегоним. Вот испанский инфант не привил себе оспы и помер, а Костя и Саша привили и живы. Стало быть, Испанию-то мы уже перегнали [1]? Все, что ли?

Храповицкий. Еще несколько сообщений ваше величество

Екатерина. Читай, только побыстрей.

Храповицкий(скороговоркой). Сообщение о наводнении в Твери, сообщение о наводнении в Риге, сообщение о моровой язве в Туле, сообщение о моровой язве в Серпухове, о побеге из Казанского острога купца Дружинина и казака Пугачева.

Вынимает последнюю бумагу и смущенно замолкает

Екатерина. А это что?

Храповицкий. Куплеты, ваше величество.

Екатерина. Какие куплеты?

Храповицкий. Для вашей комической оперы, ваше величество

Екатерина. И что у тебя за привычка, Александр Васильевич, самое интересное всегда под низ класть. Дай-ка куплеты.

Храповицкий. Куплеты без музыки, ваше величество, все равно, что цветок без запаха. Соблаговолите прослушать, ваше величество, совместно с музыкой.

Екатерина. А где же она?

Храповицкий. Ванжура с Мартини ждут у дверей ваше величество.

Екатерина. А кто там еще?

Храповицкий. Смешанный хор, ваше величество, и французский посол.

Екатерина.  Впусти всех, пусть и посол послушает. По крайней мере не будет мне голову турками заморачивать. Он, как француз, в куплетах-то должен лучше разбираться, чем в турках.

Храповицкий впускает Ванжуру и Мартини. У первого в руках флейта, у второго скрипка. За ними артисты хора и граф Сегюр. Все кланяются.

Здравствуйте, господа. Здравствуйте, граф. Чем я обязана столь раннему посещению?

Сегюр. Ваше величество, мой министр, обеспокоенный последними событиями на русско-турецкой границе, обратился ко мне с настоятельной просьбой…

Екатерина. Ах, граф, вот странное совпадение: и у меня к вам просьба.

Сегюр.  Приказывайте, ваше величество.

Екатерина.  Давайте послушаем вместе куплеты, которые написал Александр Васильевич, к моей новой опере. Сама-то я, как ни странно, стихи писать не умею.

Сегюр. Ах, ваше величество, зачем вам уметь писать стихи, когда вы, как никто, умеете управлять государством!

Екатерина. А вот китайский император умеет писать стихи.

Храповицкий. Стихи-то он умеет писать, ваше величество, а вот государством управлять — не очень.

Екатерина. В этом я не могу согласиться с тобой, Александр Васильевич, по-моему, и стихи не очень.

Храповицкий. Разрешить начать, ваше величество?

Екатерина (Сегюру). Заранее прошу снисхождения к моим артистам — конечно, им еще далеко до ваших. Вольтер мне на днях писал, что французские танцовщицы так вскружили головы парижанам, что они даже не заметили, как их обложили новым налогом.

Сегюр. Не буду скромничать, ваше величество, действительно Франция страна очень больших артистов.

Екатерина. И очень больших налогов. Но дайте нам время, граф, и мы вас догоним. Можно начинать, господа.

Хор образует хоровод, один из артистов хора отходит в сторону и ложится на пол.

Александр Васильевич, возьми мою рукопись и прочти графу мою первую ремарку.

Храповицкий. (читает по рукописи) «Действие первое. Явление первое. Театр представляет двор или луг возле дома Локметы; на дворе игрище и пляска (показывая на артиста, который лежит на полу). Горе-богатырь, скучая игрищем и пляскою, валяется на траве; потом, воткнув булавку на палку, таскает ею изюм из погреба сквозь окошко; после чего играет в свайку».

Екатерина. Свайка — это любимая игра русского поселянина. В нее играют при помощи гвоздя и веревки.

Сегюр. Право, просто теряешься, ваше величество, чему удивляться больше? Вашему тонкому знанию законов театра или вашему глубокому знанию русской жизни.

Екатерина. Что-что, а народ свой я знаю. (Дает знак музыкантам).

Мартини взмахивает смычком. Музыка, игрище, пляска.

Хор.

Оставя хлопоты работы,

Забудем слезы и заботы;

Себя мы станем утешать,

Играть, резвиться и плясать.

Храповицкий. С трепетом жду, ваше величество, вашего художественного совета.

Екатерина.  Я тебе прямо скажу, Александр Васильевич: если бы я умела писать стихи, я бы написала лучше. Ну-ка повтори, как у тебя начинается.

Храповицкий. Оставя хлопоты работы, забудем слезы и заботы.

Екатерина.  Ну вот, слезы. Неужели тебе самому это слово не режет ухо? Денно и нощно пекусь я о счастье своего народа; и не только пекусь, а даже учреждаю о его счастье медаль. (Вынимая медаль из коробочки.) Вот посмотрите, граф, чем я награжу сегодня своих депутатов. (Читает.) «Счастье и благоденствие — удел каждого россиянина». Это с одной стороны, а с другой стороны, по-моему, еще лучше… «И бысть в России радость и веселие». А у тебя — слезы, где ты их видел? (Показывает на хор плакальщиц.) Я тебя, Александр Васильевич, спрашиваю: где ты их видел?

В это время докладывают, входят  депутаты . Они выстраиваются, и она вешает им медали. Повесила несколько. На одного повесила, потом остановила его.

Ты, дружок мой, откуда?

Депутат. Из Казани, ваше императорское величество.

Екатерина. Недовольна я вашим городом.

Депутат. Чем мы вас прогневили, ваше императорское величество?

Екатерина. Плохо тюрьму содержите. Кто у них там намедни сбежал-то?

Храповицкий. Купец Дружинин и казак… простите, ваше величество, запамятовал (быстро достает нужную бумажку)…. и казак Пугачев.

Депутат. Поймаем, ваше императорское величество

Екатерина. (снимая с него орден). Вот когда поймаешь, тогда и получишь.

 

Интермедия 2

Генерал и дворянство

Генерал. Господа, из приказа Светлейшего явствует следующее: для проезда всемилостивейшей государыни нашей и сопровождающих ее лиц необходимо соорудить от Петербурга до Киева семьдесят шесть станций. На каждой станции приготовить по пятсот петдесят лошадей.

Первый дворянин. А всего-то до Киева сколько значит?

Генерал. Лошадей? Сейчас прикинем. (Чиновнику со счетами). Клади!

Чиновник. (прощелкав костяшками). Сорок одна тысяча восемьсот.

Второй дворянин. Это что же, в один конец, ваше превосходительство.

Генерал. В один.

Второй. А сколько же в оба конца получается?

Генерал. Сейчас прикинем (Чиновнику) Клади.

Чиновник. (прощелкав на счетах). Получается сто десят тысяч лошадей ровно.

Третий дворянин. Сто десят тысяч! Ох, не много ли, ваше превосходительство?

Генерал. Так ведь ехать-то им и туда и обратно.

Третий. Ох, господи, осилим ли?

Генерал. А кто не осилит, сам поедет…

Третий. Это куда же, ваше превосходительство?

Генерал. Куда? Куда повезут. И уж тут уважаемый, не туда и обратно, а только туда. Переходим к дальнейшему. На станциях построить дворцы с приемными и столовыми, кабинетами и буфетами, передними, передпередними и «маленькими апартаментами».

Четвертый. Это как же понять, ваше превосходительство?

Генерал. Простите, вы кто?

Четвертый. Предводитель дворянства, ваше превосходительство.

Генерал. Вот предводительствуете, а не знаете, что «маленьким апартаментом» называется нарядное отхожее место. Пора бы знать, что двор на двор не на двор ходит. Ха, ха, ха!

Все. Ха, ха, ха!

Первый (Второму). Тонкая штучка!

Второй. Столичная выучка.

Генерал. Люстры, зеркала, гардины, ковры, стулья, кресла, уксус для окуривания, а также щетки и крылья для сметания пыли везут из Москвы. В Харьков и Кременчуг послано за серою и селитрой для фейерверков.

Третий. Для фейерверков, ваше превосходительство, еще дрань нужна.

Генерал. Дрань, господа, снимете с изб. И снимете сегодня же.

Третий. А если начнутся дожди, ваше превосходительство?

Генерал. А вы держите дрань в сухом месте.

Третий. Я в том смысле, ваше превосходительство, что если заранее крыши снять, а начнутся дожди, то в жилищах все вещи промокнуть могут.

Генерал. Ну какие у крестьян вещи. И потом - не всегда же дождь, промокнут — высохнут. Все амбары и житницы наполнить мешками с пшеницей. Если пшеницы не хватит, сыпьте в мешки песок.

Третий. Как песок?

Генерал. Какая вам разница? Ведь не для еды, а для впечатления.

Первый (второму). Орел!

Второй. Столичная штучка.

Генерал. По всему следованию августейшего поезда соорудить триумфальные арки и ворота. Стены домов, что видны с дороги, какие побелить, какие покрасить. А те что ни от покраски ни от побелки лучше не станут, срыть, а на их месте поставить девок с цветами, перевязанных красной лентой. В деревнях, кои на тракте, в удобные места согнать народ. Эй, народ!

Подходит народ.

Генерал. (раглядывая подошедших) Неужели у вас другого народа нет?

Четвертый. Только такой, ваше превосходительство.

Генерал. А надо бы иметь на подобный случай. Не кто-нибудь — государыня едет (Мужику) И не стыдно тебе в такой рубахе ходить?

Мужик. Как не стыдно, конечно стыдно.

Генерал. А другой нету, что ли?

Мужик. Почему нету, есть.

Генерал. Так чего же ты в такой рванине ходишь? Одел бы другую.

Мужик. Можно и другую. Только та рваней этой, ваше превосходительство.

Генерал. В конце концов, господа, вы читали мои распоряжения?

Четвертый. А как же, ваше превосходительство! Подать венки!

(Вбегает человек, с венками из полевых цветов) Одень! (Человек надевает на себя венок). Да не на себя, дурак, а на них. (Человек надевает венок на ближайшего мужика). Да не на мужиков, а на девок.

Чиновник. (шепотом генералу) Разрешите напомнить вашему превосходительству подлинные слова Светлейшего: «Екатерининский путь должен быть подобен римским дорогам». А у римлян и мужики в венках ходили.

Генерал. Точно знаешь?

Чиновник. Вот (Проводит рукой под горлом).

Генерал. Надеть и на мужиков.

На мужиков тоже надевают венки.

Четвертый. Раздайте девкам и бабам ленты, бусы и травы. Ленты и травы всем, бусы через человека.

Генерал. (разглядывает) Ну девки еще куда ни шло, а бабы совсем плохие.

Четвертый. Девки, загородите баб. Ну как?

Генерал. Загороженные, они, конечно, лучше, но только девки-то у вас босые.

Четвертый. Босость тоже можно загородить.

Генерал. Чем это?

Четвертый. Детьми, ваше превосходительство. Тащите детей!

В ногах девок сажают детей.

Генерал. И где вы таких… Ну ладно. Баб вы девками загородили, девок — детьми, а детей чем загораживать будете?

Четвертый. Букетами, ваше превосходительство! Раздать им букеты! А что, ваше превосходительство, по-моему, при быстрой езде может сойти?

Генерал. Разве что при быстрой. А что с мужиками делать?

Четвертый. Сейчас сделаем. (Мужикам). Скидавайте рубахи!

Мужики раздеваются.

Одевайте эти.

Мужикам раздают длинные кумачовые рубахи.

Скидавай портки!

Надевают другие.

Чиновник (шепотом) Между прочим, ваше превосходительство, римляне без порток ходили.

Генерал. (подумав). А что, государыне это может понравиться

Чиновник. А вот графу Мамонову вряд ли.

Генерал. Думаешь, он поедет? (Чиновник проводит рукой под горлом).

Четвертый. (народу). Теперь слушайте меня внимательно. Сейчас я пройду между вами заместо лошади, потом заместо государыни. Карету государыни будут везти тридцать лошадей. Как только покажется первая лошадь, кричите «Ура!». Вот лошадь показалась.

Бежит, подпрыгивая, вдоль выстроенного народа. Народ кричит «ура!»

Лошади прошли, показалась карета императрицы. Тут уж вы кричите громче, чем лошадям, машите лентами и бросайте цветы (Первому мужику). Вот я мимо тебя проехал, сразу снимай с себя новые портки, новую рубаху и надевай старые.

Мужик начинает раздеваться.

Ты почему же молчишь? Ты пока раздеваешься, ура-то все-таки кричи, потому что государыня увидеть тебя уже не сможет, а слышать, что ты изъявляешь свое восхищение, все-таки будет. (Следующему мужику) Теперь я мимо тебя поехал, ты раздевайся, теперь ты. Вот ведь быдло, скорее, тебе говорят. Здесь ведь каждая минута дорога.

Генерал. А вы, собственно, почему так спешите?

Четвертый. А как же не спешить? До Ильинского двадцать верст, там ведь тоже во что-то народу одеться надо, пока им все эти портки да рубахи привезешь, пока там мужики разденутся, пока оденутся.

Генерал. А знаете что? Пусть они там для скорости уже голыми дожидаются.

Четвертый. Вот спасибо, вот надоумили. Итак, мы разденем, ваше превосходительство, то есть, вернее сказать, оденем весь наш народ до самых Гнилых Овражек. А за Овражками уже другая губерния начинается, пусть они сами и отдуваются.

Послесловие

Есенинский «Пугачев», поставленный в 1967 году Юрием Любимовым, стал одним из признанных триумфов в судьбе Театра на Таганке. Но история рождения этого интереснейшего спектакля не обошлась без привычных для того времени столкновениий с чиновничьими структурами «руководства культурой», без сколь оскорбительных, столь и мучительных для художника купюр в готовой постановке, обернувшихся для нее ощутимыми потерями. Жертвой самочинной «цензуры», осуществлявшейся руководящими инстанциями, оказались в «Интермедии», специально написанные для постановки «Пугачева» на Таганке Николаем Робертовичем Эрдманом.

Рассказывает Владимир Высоцкий

Очень памятный для меня период в жизни театра — это когда мы ставили драматическую поэму Есенина «Пугачев». Вообще, должен вам сказать, что это было довольно смело, потому что «Пугачева» уже собирались ставить раньше и не кто-нибудь, а сам Мейерхольд и еще тогда, когда был жив Есенин. Но… Николай Робертович Эрдман, один из последних могикан, прекраснейший человек и великий драматург, который дружил с Есениным очень близко, дружил с Маяковским… рассказывал нам историю о том, как расплевались Мейерхольд и Есенин. А было это так. Есенин, кроме того, что он был талантливый, милый и прелестный, но он еще был упрямый и скандальный человек, и он говорил, что ни в коем случае ни одного слова, ни одной буквы не даст выбрасывать из «Пугачева». Ну, а Мейерхольд требовал каких-то изменений. Тот не хотел, забрал пьесу да ушел. Но злые языки говорили, не только в том дело, что Есенин упрямился и не хотел ничего переделывать, но еще и в том, что сам Мейерхольд не особенно был уверен, что верно решил, как этот спектакль ставить.

Ну и вот прошло какое-то время, и мы решили поставить «Пугачева». Мы ничего не выкинули оттуда, наоборот, даже добавили. И у нас в спектакле были написанные Николаем Робертовичем Эрдманом интермедии и еще кое - что. Я вам должен сказать, что Любимов Юрий Петрович, наш главный режиссер… наделен и массой других талантов, потому что талант один не живет, а всегда с чем-то вместе. Он и пишет. Он много сделал инсценировок, которые идут не только в нашем театре, но и по всему Союзу, а теперь уже и по миру. Но он еще и рисует с двух рук: с правой и с левой. И вот несколько лет тому назад он мне на песке нарисовал декорации будущего спектакля «Пугачев». Они не изменились с тех пор. Он придумал помост, такой деревянный струганый помост, из грубых досок, которые спускаются метров с четырех от задника сцены вперед. Перед ним стоит плаха, настоящая плаха с воткнутыми топорами. Иногда эта плаха накрывается золотой парчой и превращается в трон прямо на глазах у зрителей, а топоры в подлокотники трона. И садится императрица и ведет диалог с двором…

Из фонограмм концертов (Москва, МВТУ имени Баумана, 1976; Дубна, 1978)

Рассказывает Юрий Любимов

Николай Робертович был удивительный человек. Даже умирая очень мучительно от рака, когда он приходил в сознание, он сразу говорил о театре. И я думаю, Константин Сергеевич просил его несколько раз читать свою пьесу для того, чтобы артисты поняли, как надо обращаться со словом. Когда он читал — в своей удивительной манере — все поражались глубокой правде, психологическим нюансам, чрезвычайно точным в его чтении. Неповторимость его интонации окрашивала текст и придавала нужные ритмы отточенной репризной прозе, замечательным его диалогам.

Мне Вольпин рассказывал, что Николай Робертович поразил его, когда пришел к Мейерхольду. Он вошел, сидела вся труппа и Всеволод Эмильевич. Смотрят, ничего у него нет — ни пьесы, ни ручки — вообще ничего, и говорят: «Сейчас дорогой автор прочтет нам свою новую пьесу… « И Николай Робертович начал читать всю пьесу наизусть. И нигде ни разу не споткнулся. Он тогда почти что не заикался. И мало того, какая пьеса, но как же он работал над ней, если всю ее знал наизусть! Ему не нужен был экземпляр. Как же он ее слышал, каждую интонацию, каждый нюанс. А ему было тогда лет двадцать шесть.

Недаром Гарин, замечательный артист, был настолько покорен этим человеком, что взял его образ как актерскую маску для себя. До встречи с Эрдманом Эраст Павлович был совершенно другим артистом. Он даже менялся вместе с Эрдманом как актер! Потому что он понял: у этого человека — поразительное умение владеть словом, поразительное!

Посмотрите, он интермедии пишет, какой это уровень! Как он работал - я же свидетель этому. Он взял все сочинения Екатерины, всю эту белиберду. Я с трудом это читал. А он сидел над ее упражнениями, пьесами, чтобы как-то понять весь аромат. Это был серьезнейший литератор и писатель замечательный. Таких уже и не бывает.

И когда эти интермедии вырезали из «Пугачева», Николай Робертович, может, единственный из литераторов, не корчил обиженной физиономии и потом не делал вид, что он оскорблен и не перестал здороваться со мною, а позвал к себе официально вечером и сказал: «И-йура, мне кажется, что у вас спектакль вышел. И я считаю, спектакль вы должны играть. И не надо делать глупостей и никаких поз принимать. Что же делать, такова моя судьба. Играйте спектакль без моих интермедий». Потому что я говорил, что без интермедий играть спектакль не буду.

Из стенограмм репетиций спектакля «Самоубийца» (Театр на Таганке, Москва, февраль, 1982)

Из архива Театра на Таганке

3 сентября 1967 года интермедии Эрдмана были отправлены в Управление культуры для посылки в Главлит.

Продержав их неделю, Управление культуры заявило, что одни интермедии в Главлит не посылают, что нужно напечатать всю поэму с интермедиями. 16 сентября были посланы три экземпляра требуемого текста с приложением, списки документов, книг, которые послужили основанием для этих интермедий. 14 октября Управление заявило, что в Главлит интермедии не пошлют по причине их художественной неполноценности. 17 октября на репетицию спектакля пришли т.т. Сапетов, Прибегин, Янсонс. 18 октября текст был послан в Главлит, а 21 октября отозван оттуда.

Примечание

[1] Медаль на прививание оспы: Лиц[евая] ст[орона]; Вправо обращенное поясное изображение императрицы.

Об[ратная] ст[орона]: СОБОЮ ПОДАЛА ПРИМЕР. Императрица держит за руку Наследника Престола; перед нею стоит Россия, окруженная детьми, вдали перед большим зданием лежит пораженный дракон. В Образе: октября 12 дня 1768 года.

Медаль эта работы Т. Иванова. (Прим. автора.)