Валентина ФЕДОРОВА. Элегия по Чехову

«Планета КРАСОТА». № 6, 2011 год

Юрий Петрович Любимов не устает поражать и восхищать театральный мир. В свои 94 он ничуть не старик — энергичный мужчина, готовый к борьбе, спору, готовый крикнуть свое «Верую».
С регулярностью, которой могут позавидовать молодые, он выпускает премьеры.
И вот снова Чехов, к которому Любимов обращается не впервые.
«Три сестры» — в театре на Таганке, «Вишневый сад» и «Чайка» — в Греции с великой Катей Дандулаки.
Сегодня к Чехову ЮП обратился не в юбилейной суете, а в момент душевной потребности.
Любимов чужие тексты должен сделать своими, увидеть своим, особенным зрением.
Поэтому он собирает в спектакле все — рассказы, записные книжки, тексты из пьес, повести («Степь», например), и выстраивает по-своему, и поверх текста рисует свой сценический узор.
И снова, как всегда, ставит не конкретное произведение — всего автора, стремясь дойти до самой сути в его постижении. Открыть заново для себя и для нас, хрестоматийно известного автора. За маской увидеть душу. Не веселого Антошу Чехонте, не интеллигента, по капле выдавливающего из себя раба. Не автора пьес — одной из вершин драматического искусства XX века. Хотя, конечно, Любимов заставляет нас по-новому услышать известные тексты. Нет, режиссер ведет беседу со смертельно больным доктором Чеховым, который сам давным — давно поставил себе страшный диагноз и отмерил время, которого остается все меньше.
И оттого, что ему, обреченному Чехову, ясно то, что для обыкновенного человека за семью печатями, от того, что срок его жизни отмерен, с особой пронзительностью звучат его размышления — размышления его героев — о бренности всего земного, о том, как несовершенен человек, о смысле прожитой жизни и о том, что остается на земле…
Это спектакль о смерти, и это спектакль о жизни, потому что ценность каждой жизни особенно значительна в свете краткости человеческого существования, бренности человека.
Не всякий отважится на такой жестокий разговор не об абстрактном смысле жизни, а о цене и смысле конкретных прожитых дней, затраченных определенным человеком усилий.
ЮП идет на этот эксперимент и выигрывает.
В центре обнаженной до задника сцены — огромная кисть руки, где пальцы, гнущиеся в любом нужном направлении, как огромный забор, а ладонь становится площадкой, на которой оказывается главный герой и другие персонажи. Это, как рука Бога, на которой помещается человечек со всеми его амбициями, желаниями, стремлениями, порой такими незначительными в сравнении с бесконечностью и вечностью.
«В оформлении спектакля использованы: эскиз скульптуры Эрнста Неизвестного „Рука скорби“, зеркало „Солнце“ и модель маски Чехова скульптора Леонида Баранова, картины художницы Татьяны Назаренко» — это из буклета к спектаклю.
И два подвижных помоста-платформы, на которых, тесно прижавшись друг к другу, стоят небольшие группки.
Любимов не боится самоцитат. Вот — «Товарищ, верь…», а вот — «Послушайте!». По веревке, которая свисает с колосников, сверху, с грохотом скатываются кубики, на гранях которых буквы. И выходит — Мейерхольд. Новатор, знаковая фигура российского и мирового театра первой половины XX века, Треплев из первой чеховской «Чайки» в МХТ.
А как же без Мейерхольда — ведь Чехов нам давным — давно все объяснил — нужны новые формы… Долой рутину!
И сам Чехов появляется — худой, долговязый, вроде в портретном гриме, скорее всего в портретном костюме — длинное пальто, мягкая шляпа, пенсне (А. Смиреннов).
Название спектакля перекликается с названием книги Ф. Шаляпина «Маска и душа». Здесь все неслучайно: Шаляпин — мятущийся гений, фигура мощная и отмеченная печатью трагедии. Художник-реформатор… Да, в начале века XXI не грех вспомнить и о новаторах, и тех катаклизмах, которые подстерегали художников на рубеже веков, на переломе эпох и столетий.
Любимов соединяет несоединимое — бытовая сценка в купе («Пассажир первого класса») — и снова разговор о смысле жизни и о цене сделанного человеком и о бренности земной славы и жажде человека остаться во времени в памяти современников и потомков (Прекрасная работа актеров С. Ушакова и Р. Стабурова).
Вот экстатические танцы — какая энергетика, сколько страсти!
А вот и библейские сюжеты (фрагменты поэмы Дж Байрона «Каин») — вечно сомневающийся Каин (великолепная пластика, обаяние, особая надбытовая убедительность работы А. Марголина) снова и снова убивает своего брата, желая всего лишь понять тайну бытия. .. А рядом — «Дубинушка» (вспоминается блистательный спектакль «Мать» по книге М. Горького).
И, конечно, жанр спектакля не случайно обозначен как спектакль-элегия. Те, кто знает спектакли Таганки, помнит, что Любимов всегда создает свое произведение по литературному материалу для воплощения его на сцене. Его изысканный и страстный литературно-музыкальный коллаж позволяет точнее и выпуклее увидеть и услышать авторское слово.
И не случайны звуки шаляпинского голоса «Уймитесь, сомнения страсти…»
ЮП — натура страстная, ищущая… И в своих достижениях и даже в своей неправоте он убедителен и заразителен — как истинный художник, стремящийся открыть нам истину о нас самих.