Франк Рич. Театр: «Преступление и наказание» (Frank Rich. Theater: «Crime and Punishment»)

The New York Times, 9 января 1987

8 января, Вашингтон. Когда бывший студент Раскольников совершает убийство в адаптации «Преступления и наказания» Юрия Любимова и впадает в безумие, он не просто мечется или отчаивается: он практически теряет рассудок. Раскольников (в исполнении Рэндла Мэлла) стоит у измазанной кровью белой двери на месте преступления и корчится от боли, точно его пытают. Тонкая вертикальная полоска света как будто пригвоздила его к месту, и как раз в тот момент, когда его агония достигает предела, дверь отрывается от рамы и все еще корчащийся Раскольников несется вместе с ней по затемненной сцене. Точно пассажира мрачного аттракциона в парке развлечений Раскольникова подстерегают другие ужасы — жуткое эхо, качающиеся двери, неведомые призраки его подсознания. Но для него нет света в конце туннеля, нет возможности пробудиться от кошмара вины.

Любимов, руководивший знаменитым московским театром на Таганке до тех пор, пока советское правительство не лишило его работы и гражданства в 1984 году, долгое время считался одним из величайших режиссеров мира. Посетители Вашингтонского театра «Арена Стейдж» поймут почему, посмотрев «Преступление и наказание» — американский дебют режиссера. Подобная свободная трактовка Достоевского, зародившаяся в Москве и в последний раз сыгранная в Лондоне в 1983 году, предлагает новое фантастическое видение романа, никогда не знавшего недостатка в театральных интерпретациях и экранизациях. То, что актерская труппа «Арена Стейдж» ужасающе плохо подготовлена для удовлетворения художественных требований Любимова, делает это событие еще более увлекательным. Режиссер задумал «Преступление и наказание» как отвержение советских попыток оправдать преступление Раскольникова революционным ударом по капитализму.  В Вашингтоне постановка произведения также становится невольным ответом на практику американского театра.

Даже в слабом исполнении взгляд Любимова на Достоевского — это настойчивый призыв к честности.  Начинаясь и заканчиваясь зажжением ритуальных свеч, переполненная призраками, преследующими Раскольникова, эта постановка «Преступления и наказания» — в чистом виде история о христианской морали. Громче всего за вечер звучит реплика следователя Порфирия: «Жалейте преступника сколько угодно, но не называйте зло добром». Любимов отвергает моральную «арифметику», пропагандируемую Раскольниковым и впоследствии сталинским режимом, которая оправдывает одно неизбежное убийство сотней последующих добрых дел. Возрождение Раскольникова не может произойти без наказания — только через исповедь, каторжный труд в Сибири и любовь к Богу.

Если в прочтении романа Любимовым мало поразительного с точки зрения философии, то его театральное воплощение полно неожиданностей. Вместе с соавтором Юрием Карякиным режиссер разделил и перетасовал сцены романа, как будто он грезил о собственном, наполненном сновидениями прочтении Достоевского. Некоторые эпизоды и персонажи вырезаны, но большая часть романа сохранена, хотя и в радикально переработанной форме.

На месте большей части текста Достоевского — квинтэссенция звуков и метафорических образов. У большинства персонажей есть собственный музыкальный лейтмотив (композитор Эдисон Денисов); каждое крупное событие оставляет характерный след фантасмагорическим шумом. Ослепляющие прожекторы, мигающие огни (и сопровождающие их тени) усиливают атмосферу страха перед полицейской инквизицией, водоворота грязных трущоб Санкт-Петербурга 19-го века, или даже молниеносность полета пули. В этой постановке, скромной с точки зрения декораций и реквизита, двери решают все. Дверь убитой процентщицы и ее сестры становится эмблемой совести Раскольникова; двери, которые превращаются в смертные одры и гробы, двери, которые открываются во всевозможные кошмары человеческого подсознания.

Называть технику Любимова «авангардной» было бы ошибкой. Его «Преступление и наказание» напоминает нам русский авангард шестидесятилетней давности, головокружительный футуристический театр, который расцвел в короткий период свободы между учением Станиславского и консерватизмом Сталина. Многие приемы Любимова знакомы американской аудитории. Он придерживается той же традиции, которую в последние годы популяризировали такие разные западные режиссеры, как Роберт Уилсон и Тревор Нанн, Джоанна Акалайтис и Ричард Форман, Гарольд Принс и Питер Селларс (и многие другие). В «Преступлении и наказании» Любимов напоминает нам, насколько простым может быть такой театр.

Словно для того, чтобы противопоставить русское наследие, полное смелых экспериментов, преходящей и куда менее плодотворной американской театральной моде, режиссер показал свою постановку не на главной сцене «Арена Стейдж», а в зале «Театр Кригера» [1]. Точно также метко — пусть и непреднамеренно — он разоблачает слабые места в подготовке своих актеров.То, что требуется Любимову, — это представление, подобное таким постановкам, как «Кармен» Питера Брука, «Бальзам в Галааде» Степпенвульфского театра или «Дайте артистам умереть» польского режиссера Тадеуша Кантора. Ему необходимо предельное эмоциональное напряжение в сочетании с отличной физической и вокальной подготовкой актеров, которые могли быпоказать безумные, кипящие страсти Достоевского и беспросветную, бедную жизнь России 19-го века. За исключением Мэлла, чья интеллектуальная, энергичная игра обладает отдельными чертами (если не глубиной) противоречивого характера Раскольникова, большая часть актерского состава держится так, как будто на сцене реалистическая пьеса в духе Станиславского, действие которой разворачивается в пригороде Вирджинии.

Разумихин, лучший друг главного героя, кажется типичным приятелем из братства Большой Десятки [2], младшая сестра Раскольникова Дуня предстает рачительной хозяйкой, а его мать — простоватой героиней ситкома. Ричард Бауэр так мастерски владеет насмешливым тоном и двигается на сцене в роли безжалостного следователя Порфирия Петровича, что за его игрой лучше (и гораздо страшнее) наблюдать по тени на стене. Благодаря точной передаче режиссерского видения звукового сопровождения и сценического оформления, «Преступление и наказание» остается ярким впечатлением для глаз и ушей, а также прекрасным материалом для осмысления, — хотя без особых ощущений, которые обеспечивала бы надлежащая постановка, в спектакле не достает эмоций.

И виноваты в этом совсем не актеры. Легендарные московские театры, поддерживаемые государством, неслучайно так долго репетируют спектакли, в Соединенных Штатах этого не позволяют бюджеты. Возможно, проведя больше времени в Вашингтоне, Любимов мог бы найти или создать ансамбль, в котором нуждалась его постановка. Он мог бы собрать труппу в соответствии со своим творческим подходом вместо того, чтобы принимать участие во внутренних распрях уже существующей. Теперь Любимов планирует приступить к проектам в Кембридже и Чикаго, следуя пути свободного художника, который так необходим большинству режиссеров американского театра. Хотя мы благодарны за то, что этот блестящий советский эмигрант открывает новые двери на наших сценах, его работы не менее подвержены увечьям, чем работы наших собственных артистов, когда двери вращаются слишком быстро.

«Самообвинение» «Преступление и наказание» Федора Достоевского

Адаптация Юрия Любимова и Юрия Карякина; перевод Майкла Генри Хейма; режиссер Юрий Любимов; композитор Эдисон Денисов; художник Давид Боровский; костюмы — Марджори Слейман.

Дизайн воссоздан Дэвидом М. Гленном (декорации), Нэнси Шертлер (свет) и Сьюзан Р. Уайт (звук). Ассистент режиссера Александр Гельман; координатор постановки Гай Бергквист; режиссер-постановщик Марта Найт. Представители «Арена Стейдж»: художественный руководитель Зельда Фичендлер; директор Уильям Стюарт; заместитель художественного руководителя Дуглас К. Вейджер. «Театр Кригера», Вашингтон, округ Колумбия.

Родион Раскольников — Рэндл Мэлл;
Порфирий Петрович — Ричард Бауэр;
Человек с топором — Стивен Дон;
Горожанин и священник — Пол Уокер;
Петр Лужин — Март Халсвит;
Настасья — Кэри Энн Спир;
Соня Мармеладова — Кейт Фуглей;
Свидригайлов и Мармеладов — Кевин Тай;
Миколка — Джон Леонард;
Заметов — Томас Энтони Куинн;
Лебезятников — Джон Гегенгубер;
Катерина Ивановна — Хелен Кэри;
Поля — Эйприл Линн Латц;
Коля — Ральф Припстейн;
Лёня и Раскольников в детстве — Петр Любимов;
Мать Раскольникова — Гало Вайнс;
Разумихин — Том Хьюитт;
Квартирная хозяйка-немка — Вивьен Шуб;
Дуня — Хизер Элерс;
Старуха-процентщица — Беверли Бригам Боумен;
Лизавета и проститутка — Мэгги Уинн-Джонс

Примечания

[1] Зал в «Театр Кригера» меньше основной сцены «Арена Стейдж». Сценическое пространство выдвинуто вперед как подиум таким образом, что зрительские места расположены с трех сторон от сцены (ср. англ «thrust stage»).

[2] В оригинале «Big Ten frat-house buddy». Сообщество Big Ten объединяет студентов США, которые занимаются спортом.

Перевод с английского языка Стефановой Кристины, студентки ОП «Мировая экономика». Руководитель – Серафима Маньковская