Марина Гаевская. День рождения – мудрый праздник

«Сказки». Театр на Таганке.

Известное определение «день рождения — грустный праздник» к Театру на Таганке явно не имеет никакого отношения, ведь если и в 45-летний юбилей зал битком набит, то грустить не о чем. Хотя солидная дата, конечно, требует определенной серьезности. Потому праздник получился по-взрослому мудрым, но одновременно и по-юношески озорным, поскольку большинство участников премьерной постановки принадлежит к молодому поколению труппы. Да и сам жанр спектакля, заявленный уже в его названии, изначально настраивал на ожидание некоего доброго чуда. «Сказки», поставленные Юрием Любимовым, и впрямь оказались динамичными и задумчиво светлыми. В них меньше привычной жесткости, но все та же традиционная четкость формы, неизменно отличающая почерк коллектива.

В нынешней премьере значительная часть действия переносится на батуты, занимающие почти все пространство сцены. Соединенные под разными углами, они превращаются то в морские глубины, то в городскую площадь, то в крышу дома. В музыкально-драматическое действо вплетаются элементы циркового представления, так что молодым актерам приходится не только петь, танцевать и играть в импровизированном оркестре, но и осваивать сложные акробатические трюки. Оттого и форма одежды в основе своей спортивная, а узнаваемые образы создаются с помощью небольших деталей. «Сказочные туалеты» отличаются привычным минимализмом: строгий современный костюм рассказчика и золотистые «латы» принца; длинные серебристые волосы русалок и забавные одеяния «Святочных Духов»: от спиралевидного колпака с фонарем внутри до простецкой шапки-ушанки (костюмы Р. Хамдамова). Разумеется, не обходится без чудес, как и заведено в сказках. А потому на сцене регулярно появляется волшебник, демонстрирующий всевозможные фокусы с самовозгорающимися свечами или светящимися в бумажном пакете маленькими фонариками, с произвольно перемещающимися в пространстве предметами или весело летающими мыльными пузырьками и порхающими снежинками.

Между тем экстравагантная форма отнюдь не заслоняет содержание, а, напротив, придает ему дополнительный объем. Известные литературные произведения объединяются в сжатую, динамичную композицию. «Русалочка» Ханса Кристиана Андерсена, «Счастливый принц» Оскара Уайльда, «Рождественская песнь в прозе» и «Сверчок за очагом» Чарльза Диккенса компонуются в единое повествование, в котором пунктирно обозначаются основные повороты сюжетов. Из текстов отбираются лишь фрагменты, «работающие» на общую тему, которая прослеживается весьма четко. Во всех историях речь идет о любви и предательстве, жертвенности и равнодушии, преданности и недоверии, а также о становлении человеческой души, обретающей мудрость и просветление в преодолении себялюбия и стяжательства. Ощущение радости жизни порой окрашивается грустью от осознания неизбежного трагизма Бытия. И потому задорные или лирические мелодии сменяются тревожными аккордами (музыка В. Мартынова, А. Шнитке), а в начале и в финале появляется сломанная кукла, существование которой столь же хрупко, как и человеческая жизнь.

Страдает не столько от физической боли, сколько от предательства, Русалочка (А. Хлесткина), покинувшая свободную морскую стихию ради обретения любви и бессмертной человеческой души. С тревожным трепетом «порхает» над землей кроткая, бескорыстная Ласточка (А. Басова), тоже обманутая в своей доверчивости, но не утратившая способности к самопожертвованию и ценой собственной жизни исполняющая все обращенные к ней просьбы. Взмахнув напоследок «крыльями», она замерзает у ног ослепшего Счастливого принца (К. Любимов), запоздало осознавшего бессмысленность своего эгоистического существования и жертвующего всем ради помощи людям, прежде недополучавшим его доброты и участия. Между тем толпа тут же начинает презирать и мертвую птицу, и Счастливого принца, утратившего победный облик.

Жутковатые подробности и грустные финалы сказок Андерсена и Уайльда словно компенсируются уютно-домашней атмосферой и поучительными хеппи-эндами «Рождественских повестей» Диккенса. Но, очевидно, стараясь избежать излишне морализаторского тона, создатели спектакля усиливают комедийные акценты и придают характерам гротескную заостренность. Так, в «Рождественской песне в прозе» дух Марли обматывается цветными бумажными цепями, словно снятыми с новогодней елки, хотя «скованы» они им из собственных «пороков и страстей». «Тени минувшего» резво кувыркаются на батутах. Девушка в балетной пачке играет на скрипке, зависнув вверх ногами, словно в невесомости. Танцующие танго пары игриво подпрыгивают. А «Святочные Духи», музицирующие на барабане или гитаре, выглядят скорее забавно, нежели мистически таинственно, что, впрочем, не мешает им усердно спасать душу человека, давая ему возможность еще при жизни не только раскаяться в своих грехах, но и попытаться исправить содеянное. И немудрено, что алчный, равнодушный Скрудж (А. Граббе), одержимый «всепобеждающей страстью к наживе», стремительно меняется к лучшему, успев вовремя повернуть свою судьбу в нужное русло.

Если «Святочный рассказ с привидениями» превращается в спектакле в некую остросюжетную историю, соединяющую морализаторство с веселым озорством, то «Сказка о семейном счастье» под названием «Сверчок за очагом» сохраняет атмосферу тепла и уюта, не покидающую «счастливый дом», где правят преданность и верность. И даже подвергшись испытанию недоверием, эти чувства лишь укрепляются и торжествуют, хотя каждый из персонажей проходит свой путь к обретению душевного равновесия. Юная, восторженная Крошка (Е. Варгова) ради счастья подруги рискует добрым именем и покоем собственной семьи; ее поэтично-простодушный муж Джон (М. Лукин), сумев побороть беспочвенную ревность и гнев, переосмысливает отношение к жене. А агрессивно-самоуверенный, напористый фабрикант Теклтон (Т. Бадалбейли), как и герой предыдущей диккенсовской повести, осознанно изменяет самого себя ради избавления от одиночества.

Ироническая романтичность Андерсена, изысканный символизм Уайльда и бытовой реализм Диккенса в спектакле словно приводятся к единому знаменателю. А добрая мудрость сказки соединяется с веселой энергией театрально-циркового действа, что вполне соответствует праздничному настроению.