Светлана Гасова. Персонажи Пиросмани

Спектакль Эймунтаса Някрошюса поставлен по пьесе Вадима Коростылева и рассказывает о последних днях грузинского художника примитивиста Нико Пиросмани. На сцене герой лицом к лицу сталкивается с персонажами своих картин, вступает с ними в диалог и размышляет о пути художника в мире, где, кажется, никто не в силах понять его дар.

Пиросмани, сыгранный Владасом Багдонасом, представляется человеком с открытым сердцем—его жесты широки, глаза горят, голос льется по сцене бурным потоком рассуждений о возвышенном. И, тем не менее, творчество для него является делом вполне обыденным. Об этом свидетельствует первое появление героя, когда тот, держа огромный подрамник в руке, опирается на него точно на трость для ходьбы. В этих движениях читается абсолютное пренебрежение к физическому в пользу духовного—Пиросмани важны не холсты, но то, что запечатлено на них. Развитие этой идеи можно будет увидеть еще не раз. Сакральный процесс создания картин так и не будет запечатлен. Все, чем сможет довольствоваться зритель—это небольшой эпизод втирания копоти в клеенку. Творчество художника передается больше результатом дискуссии, нежели последовательностью действий.

Здесь стоит отметить изменения, которые Някрошюс внес в пьесу. Адаптируя ее, режиссер значительно сократил объем и переставил некоторые эпизоды местами. Создается впечатление, что спектакль создан скорее по мотивам текста, заимствуя ключевую идею диалога творца с творениями. Если у Коростылева акценты расставлены в пользу конфликта мнений и ожесточенной борьбы художника за признание (его Пиросмани будто бы занимает оборонительную позицию), то у Някрошюса творец не занят чтением нотаций. Он вступает в диалог, распевает песни и фантазирует о будущем, говоря значительно меньше, чем его текстовый прототип. Все персонажи так или иначе лишились значительной части реплик, добравшись до сцены.

При этом литовский режиссер привнес в постановку обширный язык метафор, который зачастую говорит больше, чем слова актеров. Задумка Някрошюса раскрывается через детали. Так газетная заметка, ставшая венцом карьеры героя Пиросмани, по совпадению оказывается одного размера с носовым платком, подпирающим неустойчивую ножку стола, табуретки и стулья, расставленные художником для неназванных друзей, отсчитали его последние часы и превратились в символ неизбежного, и даже статические декорации выступают неким комментарием на границы осязаемого мира и пространства ощущений. В этом прослеживается завершенность мысли постановщика—если мы высказываемся на тему метафизического, то делать это нужно на уровне восприятия и чувств. Сюрреализм является отличительной особенностью спектаклей Эймунтаса Някрошюса, что очень хорошо прослеживается и по «Пиросмани, Пиросмани…».

Отдельно стоит упомянуть и перемены в функции персонажей-картин. Как и у Коростылева, они приходят к бедному художнику и вступают с ним в конфронтацию, однако здесь они представлены не второй стороной конфликта, а скорее, проводниками иного мнения. Они, как и полагается, подчиняются своему создателю. Маргарита, давняя любовь Нико не упрекает его, а лишь задается вопросом, для чего тот нарисовал ее так, пирующие князья за белоснежном столом восклицают «Аллилуйя!» вслед за Пиросмани, а зажиточный Григол, изначально не верящий в талант художника, смягчает свой нрав и начинает петь вместе с ним.

Но больше всего изменения в отношениях художника со своими произведениями заметны в лице Сторожа, который так похож на картину «Дворник». Видас Петкявичюс абсолютно нем на сцене, и тем дороже каждая эмоция на его лице. Единственный способ общения для него—стеклянная бутылка, которой он выдувает из нее протяжный гул, и глаза бесконечные в горе и блаженстве. Трогательный старик, кажущийся прямым продолжением Пиросмани, находится рядом с ним до самого конца. И даже перед лицом смерти Дворник не бросает его. Он снаряжает художника в последний путь и возвращает ему пасхальное яйцо, которое получил от своего хозяина в одной из первых сцен. Творение сопровождает творца в последний путь.

На мой взгляд, постановка показывает нам процесс рождения искусства в спорах и бесконечных диалогах с самим собой и окружающей действительностью, в которую оно рискует так никогда и не вписаться. Но появляясь на свет, искусство обретает собственную жизнь, которая зачастую в разы длиннее жизни его создателя.

Майнор «Театр с нуля», преп. Маргарита Кожекина