Гастроли в Ташкенте. Щедрость воображения

Сегодня в Ташкенте начинаются гастроли Московского театра драмы и комедии на Таганке.

Встреча с новым зрителем для нас – всегда событие огромной важности. И это не просто слова вежливости. Я убеждён, что привилегию театра привлекать к себе внимание публики история отменила, как и многие другие привилегии. Доверие каждый раз необходимо завоёвывать, и это нелёгкий труд.

В наш век взоры людей по праву приковывают к себе незаурядные исторические события: полёты в космос, динамика политических и социальных событий. Благодаря инициативе нашей партии и правительства, благодаря деятельности Леонида Ильича Брежнева удалось широко раздвинуть «железный занавес», водружённый приверженцами «холодной войны», и мир стал виден, как на ладони.

Театр не имеет права не учитывать этих событий. Художник знает, что его искусство лишь тогда вызовет живое эхо, когда оно будет рассказывать о самом волнующем и насущном.

Нашей первой постановкой был «Добрый человек из Сезуана» Бертольда Брехта – художника поразительной гражданской активности, яркого политического темперамента. Мы стремимся, чтобы каждый наш спектакль не оставлял людей равнодушными к жизни общества. Следуя заветам Брехта, мы не скрываем своего отношения к тому, что изображаем, не чураясь ни сатиры, ни патетики, откровенно смеясь над тем, что нас возмущает, и утверждая со всей искренностью то, что нам представляется самым правдивым и честным.

Наш театр возник десять лет назад. Он родился 23 апреля, на следующий день после празднования дня рождения Владимира Ильича Ленина. Для нас это не случайное совпадение, а настоятельное напоминание о гражданской миссии искусства.

Мы вышли из студии – с актерского курса, на котором я преподавал в училище имени Б. Щукина при театре имени Евг. Вахтангова. И наше заветное желание – сохранить верность студийному духу молодости с её непримиримостью к фальши и непосредственностью.

Однако быть правдивым – это высокое мастерство. Искренность даётся лишь благодаря гранёной технике. Потому каждый спектакль, каждый поиск того, как «мысль разрешить», неотделим для нас от поисков современной эстетики. На наш взгляд, в образном языке сцены должна найти выражение та конденсированность событий, которая характерна для нынешней жизни. Театр на Таганке тяготеет к поэзии с её насыщенностью образами и щедростью воображения, смелыми сопряжениями далёкого и близкого, исторического и интимного.

Пастернак называл метафору скорописью духа, мгновенным и сразу понятным озарением. Мы также ищем метафорические, наиболее действенные приёмы для выражения своих мыслей и чувств и рассчитываем на творческую активность зрителя. Мы стремимся к художественному своеобразию, о котором говорил тов. Л. И. Брежнев в Отчётном докладе XXIV съезду партии: «Мы за внимательное отношение к творческим поискам, за полное раскрытие индивидуальности дарований и талантов, за разнообразие и богатство форм и стилей, вырабатываемых на сонове метода социалистического реализма».

Художественное своеобразие – это не оригинальничание, а жизненная необходимость. Ромен Роллан был прав, предостерегая художника: «Если тебе нечего сказать – молчи!». Но как будет говорить тот, кто не знает, как сказать то, что ему хочется? Косноязычие в искусстве может обернуться пародией на те идеи, которые таким образом высказываются, так же, как буквальное перенесение реального явления может обернуться ложью. Когда Коклен заснул на сцене, критики написали, что он разучился правдоподобно изображать храпящего. Правда театра – в вымысле, но не в любом, а только в таком, который соответствует законам подлинного творчества.

Искусство говорит образами, и мы не таим этого, пытаясь дать не точную, подобную посмертному слепку, копию жизни, а её сгусток, её наиболее яркие грани.

Театр – это искусство не только слышимое, но и видимое. Нас увлекает возможность найти в пьесе не только смысловой, но и чисто театральный зрительный ход. Театр – искусство синтетическое: оно вбирает в себя не только литературу, но и живопись, скульптуру, музыку… Подобно тому, как в поэзии рифмуются, обретая единство, различные понятия, на сцене сочетаются свет и слово, ритм и пластика. И этот язык сценических композиций говорит очень многое.

Как известно, смешение угля и селитры дает порох. Мы тоже стремимся к взрывчатым сочетаниям сценических элементов, желая, чтобы они дали вспышку, озаряющую всё вширь и вглубь, бросающую свет на мир и душевную жизнь человека.

Творчество – это, как говорил Маяковский, «езда в незнаемое», открытие нового. За линией рампы вещи, явления и люди должны сбросить стёртые оболочки, поражая нас своей новизной. Отметая привычное, искусство стремится к существенному. Для нас неприемлемо спокойно-созерцательное отношение к жизни. Задача заключается не в том, чтобы копировать действительность, а в том, чтобы её преображать. Маркс говорил, что философы лишь объясняли мир, но дело в том, что надо его изменить.

Для нас являются единым целым высота помыслов и высота мастерства, глубина содержания и яркость формы. Повторяю, только зная, что говорить и как говорить, художник имеет право требовать к себе внимания.

Нам трудно судить, чего достиг наш театр. Но непрестанность размышлений о месте человека в современном мире, тщательность поисков своего художественного языка дают нам надежду на благожелательный отклик на вашей гостеприимной земле.

Ю. Любимов. Главный режиссёр Московского театра драмы и комедии на Таганке.