София Герасимова. Слепота и прозрение в спектакле Римаса Туминаса «Царь Эдип»

группа БМД1803

Трагедия Софокла “Царь Эдип” – это, по-моему, одно из ключевых произведений мировой культуры, посвященное конфликту человека и мироздания. Здесь любой герой, как бы он ни
ухищрялся, не только не способен противостоять судьбе, но и обязан быть за свою судьбу в ответе. Спектакль Римаса Туминаса также построен на этом конфликте.

С самого начала мы видим на сцене людей, одетых в официальные чёрные костюмы. Люди садятся на аккуратно расставленные стулья, и все происходящее начинает походить на зал суда присяжных. Суд действительно будет, только в конце, и тот, кто считал себя верховным судьёй, свершит этот суд над самим собой. И хотя пока до этого далеко, судьба уже предсказана, и пророчество давно осуществилось. Так присяжные, сами того не осознавая, становятся первым режиссёрским маркером того, что победу здесь одержит судьба.

Ещё одним обозначением судьбы в спектакле можно считать огромный цилиндр, который то, как каток, надвигается на героев, грозя раздавить их, то позволяет им возвыситься надо всеми, как на пьедестале. С этого цилиндра уже слепой Эдип рухнет в руки своих подданных, превращаясь из судьи в преступника, из героя и правителя —  в изгоя. Этот же каток уносит дочерей царя, зацепившихся за него раскинутыми в сторону руками, словно распятых.

Кстати, дочери Эдипа и сам царь — единственные, кто весь спектакль остаются в белом одеянии (Иокаста наденет белое платье только во второй половине действа). Интересно, что белый, хотя и объединяет царственных особ, кажется, в каждом случае несёт совершенно разные смыслы. Если белые платья и гольфы на дочерях воспринимаются как символ чистоты и хрупкости, белое платье Иокасты, надетое уже после того, как она раскрывает тайну пророчества, представляется саваном — смирением перед судьбой. Недаром выход в этом наряде сопровождается молитвой Аполлону, а за спиной царицы появляются ангельские крылья.

Эдип же (не считая появляющихся и исчезающих аксессуаров) тоже единожды меняет наряд с белого на светлый, почти белый, но совершенно иной. Первый белоснежный костюм агрессивно выделяется на фоне чёрного одеяния хора и в своей роскоши идёт в разрез с описанием страданий фиванского народа. В этом наряде Эдип выглядит чужестранцем, которым он по сути и является. Кроме того, он ни разу не заговаривает с хором на их языке (в отличие от него Креонт, например, в одном из эпизодов поет вместе с хором). Но, как мне кажется, основное значение костюма Эдипа можно было бы описать выражением “надеть белое пальто”: царь свысока смотрит на жителей Фив, не понимая, как они до сих пор не смогли отыскать виновника преступления, и пребывает в абсолютной уверенности в собственной правоте. Ослепший же Эдип одет в простой, даже нищенский светлый наряд, который я бы назвала символом искупления грехов. 

Интересна и перемена наряда Креонта. Когда он попадает в опалу, то снимает алую тогу и венец и набрасывает чёрную накидку, будто стараясь найти защиту у народа, стать одним из них.

Важными кажутся отношения между Эдипом и Иокастой. Жёсткий, грубый и даже тираничный со всеми подданными, Эдип не просто уважительно относится к жене, но «тает» рядом с ней, ложится ей в ноги и тогда успокаивается, доверяется ее словам — подчиняется ей, словно власть, которую родитель имеет над ребёнком, заложена в его сознание — это ли не еще один маркер всесильности судьбы в трагедии Софокла?

Есть в пьесе три совсем неоднозначных героя, которые кажутся мне двойниками главных жертв судьбы — Эдипа и Иокасты. Как ни старались герои отвести пророчество, их двойники все равно пройдут по той нити, которую проложила судьба. Своего рода двойником Иокасты я бы назвала женщину в чёрном — именно она “даёт” Иокасте белые крылья. Однако всё остальное время эта героиня носит за собой чёрные крылья. Она выходит с ними уже в первые секунды спектакля и кажется падшим ангелом, как и Иокаста, разделившая ложе с сыном, становится падшей.

У Эдипа, как мне показалось, есть сразу два двойника. Первый из них очевиден — это Слепота. Существо с замотанной головой, которое везде следует за Эдипом, подаёт ему одежды и следит за хором, но не видит правды, как не видит её Эдип. Когда царь слепнет, герой срывает с себя повязку и обретает голос. Так слепота в тексте соотносится с мудростью: слеп старик-провидец, слеп и Эдип, познавший истину.

Второй герой, которого, как мне кажется, можно назвать двойником Эдипа, — его слуга в костюме воина. Легионер прыгает и корчит рожи, словно он ещё маленький мальчик — после уже упомянутого разговора Эдипа с Иокастой, его матерью, легионер остается с игрушечной лошадкой-качалкой в руках. Это можно считать знаком того, что дети для родителей всегда остаются детьми. В момент рассказа Эдипа об убийстве Лая героиня-двойник Иокасты забирает у легионера щит и следует за ним — будто бы берёт его под защиту. Точно так же поступает и Иокаста, когда принимается убеждать царя, что пророчества не сбываются. Ещё один любопытный эпизод с воином — момент, когда хор поёт об ужасах, творящихся на фиванской земле, а легионер наблюдает за хором и попеременно зажимает себе рот и уши, будто бы не желая слышать правду. Вскоре к нему присоединяется и Слепота. Вместе они олицетворяют концепцию, представленную в японском искусстве композицией из трёх обезьян: они закрывают лапами глаза, уши и рот, и это означает, что онине видят зла, не слышат зла и не говорят о нём. Совсем как Эдип, который избегает правды.

Изначально Эдип кажется жертвой. Он старается уберечь себя и родителей от злого рока, но ничего не может поделать. Однако неспроста в первых же эпизодах спектакля мы видим в царе высокомерного тирана. Ведь если судьба расписана наперед, то наказание, которое она пророчит еще до рождения, справедливо и необходимо. Согласно этой концепции, удар судьбы должен был стать отрезвляющим для Эдипа — срывающим с него “белое пальто”.

И вот, когда самосуд свершен, и Эдип сам попадает под каток цилиндра, на сцене остаются только его дочери, на которых неумолимо катится эта машина судьбы, как бы ни старались они её отогнать.

Преподаватель - Елена Леенсон