София Герасимова. «Сказка о царе Салтане» Чернякова — это спектакль о том, что жизнь не похожа на сказку

Осмысливая спектакль после просмотра, понимаю, что мысль “жизнь не похожа на сказку” фигурирует в нем с самого начала. Это читается уже на уровне сценографии: она скудная. Герои находятся на авансцене, будто вытесненные туда занавесом. Из реквизита —только игрушки мальчика и стулья. Игрушки выделяются своей красочностью на фоне сепии, но и они кажутся маленькими и ничтожными в сравнении с пустотой сцены. Уже сейчас, когда ещё не показана во всей красе сладость сказки и не наступил давящий финал, нам дают понять: волшебный мирок, в котором прячется мальчик, слишком мал, чтобы перекрыть реальность. Он все еще останется бессильным перед реальностью, даже когда развернется в мультимедийную вселенную. Но об этом после. 

Сейчас об экспозиции. Именно здесь задаются координаты для все истории. Сказка Пушкина в этой системе —  повод  для сложного разговора, который мать давно откладывала. Героиня говорит с мальчиком именно так, потому что по-другому сказать не может, а главное, по-другому он не поймет. Парадоксально, что такое преобразование “Царя Салтана…” в, казалось бы, реальную историю, только усилило мое восприятие ее как вымышленной. И не то чтобы раньше я верила, что все сказанное у Пушкина происходит на самом деле. Однако раньше герои “Царя Салтана…” существовали в моем сознании сами по себе, имели статус литературных персонажей, теперь же они превратились в тени реальных людей. Людей, которые прожили свою настоящую жизнь так, что о них нельзя рассказать ребёнку, не причинив ему боли. Живыми остаются только мальчик и мать, и от этого они сразу становятся очень близкими для нас — единственными, кому можно довериться среди иллюзий и проекций.

После первой вводной части наступает время сказки. И она постепенно разворачивается всё шире и смелее — заполняет собой всю реальность. Вот занавес, который казался нам старенькими обоями, становится той самой бочкой, в которой пустили по морю царицу с младенцем, а герои в рисованных костюмах, будто бы спроецированные на экран, оказываются реальными людьми.

Чем больше вступает в свои права сказка, тем гармоничнее становится сценография. Занавес поднят — это расширяет пространство и даёт “воздух” героям. Полотно за сценой расцвечивается анимацией. Преобладают нежные и медленные партии (Царевны-Лебедь, матери).

Только теперь мальчик начинает действовать активно. Он тоже начинает петь, и после долго молчания это кажется обретением речи. Создается впечатление, что вера героя в сказку постепенно переходит в нечто более глубокое: он становится её соавтором и даже дирижером. Мальчик произносит слова героев пира вместе с ними, будто вкладывает им в уста, кланяется одновременно с ними — наперёд знает, что произойдет в следующий момент.

Мальчик так глубоко и доверчиво погружается в сказку, что вряд ли может отличить её от реальности, и зрительское восприятие здесь близко к восприятию героя. Мы тоже не сразу можем понять, нарисованный или настоящий хвост у Царевны-Лебедь, есть ли выемка в полотне за сценой, или это оптическая иллюзия. 

По-моему, самый острый момент в спектакле — когда мальчик настолько осваивается в сказочной вселенной, что начинает проживать в ней альтернативный вариант своего детства. Он забирается в пространство с проекциями, как будто ещё дальше уходя от своей настоящей жизни, разыгрываемой на авансцене, смеется, катается с горки и в конце концов засыпает.

И вот, когда мальчик уже создал внутри сказочной системы координат альтернативное прошлое для своей семьи, когда он и зрители привыкли к гармонии вымышленной истории, реальность врывается в этот мирок и без труда сносит все укрепления. На уровне сценографии это показано так: свет гаснет, а когда загорается, коричневый занавес снова опущен.

Авансцена постепенно заполняется людьми и голосами. Мальчик оказывается посреди толпы, давящей на него, поющей на все голоса. Этот контраст между простором и гармонией сказки и безвоздушной полифонией реальности помогает зрителю понять состояние героя состояние героя зрителю. Мальчик бьёт кулаками занавес, будто стремится прорваться сквозь него и вернуться в сказочный мир — снова возникает ассоциация с бочкой, в которую его заперли — и, наконец, падает без сил.

По Чернякову, жизнь не просто не похожа на сказку —  сравнение жизни и сказки оказывается губительно для того, кто в него поверит.

Преподаватель - Елена Леенсон