Марио Гертайс. Символика, теплота музыки и сдержанность

Черная сцена. На переднем плане, в центре, – могила. Занавеса нет. Молодая женщина и двое мужчин. Они напирают на нее. Затем пожилая женщина – защищаясь, встает между той, молодой, и мужчинами. Немая борьба. Черные фигуры наступают, за ними – дымовая завеса. Музыка затихает, фигуры на сцене застыли. Состояние узости, подавленности отражается в этих картинках-образах. <…>

Чтобы передать драматическую коллизию оперы Яначека, режиссер Юрий Любимов обращается к фольклору. Впрочем, жизнь моравских крестьян – лишь оболочка. «Енуфа» – и это недвусмысленно подтверждается музыкой – не жанровая пьеса, а человеческая драма. В постановке множество символов, в том числе поэтому опера Яначека оказывается сродни романам Достоевского. Эта близость подтверждается и тем, что далее речь идет о славянофильской направленности композитора.

Пространство сцены Юрий Любимов и Пауль Хернон решили так, что оно кажется бесконечным. Это и пустота, и земля, из которой вырастают стены. На сцене лишь минимальный реквизит, без которого нельзя обойтись. Кроме того, Любимов использует пантомиму – прием не новый, но убедительный. Безмолвная группа мимов напоминает декорации, их движения – это отражение внутренней жизни персонажей, особенно это проявляется во время ссоры между Енуфой и подвыпившим Штевой. Оба в ловушке у своей любви, которая не находит выхода.

Впрочем, временами пантомима становится равноправной участницей действия – актеры-мимы поворачивают ширмы с обеих сторон сцены то белой, то черной стороной к зрителю, в зависимости от того, что сейчас происходит. Любимовский язык символов не всегда так уж легко разгадать – например, когда сменяют друг друга разные времена года или когда на сцене увядает куст розмарина. Моменты боли и страдания, благодаря символам, становятся более отчетливыми. Когда Енуфе ранят щеку и тем самым губят ее красоту, пятно крови проявляется и на стене, а виновник происшедшего Лаца, приняв позу распятого Спасителя, бросается на землю.

В первом акте падают желтые листья, в последующих – снежные хлопья, эти картинки перекликаются. Белый – это не только символ невинности и надежды, но и знак бесконечного одиночества. Крест на сцене становится огромным, когда сторожиха собирается совершить злодеяние – она идет топить дитя Енуфы в ручье с ледяной водой. Место преступления пронзает свет – здесь же будет могила самой сторожихи, а покуда она останется мертвой среди живых.

Перевод с немецкого Елены Леенсон