Маленькие трагедии

"Советская культура", №13, 13 июня 1959 г.
Л. Гроссман, профессор, доктор филологических наук

Стошестидесятилетнюю годовщину со дня рождения А. С. Пушкина Театр имени Евг. Вахтангова отметил постановкой трех маленьких трагедий – «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери» и «Каменный гость». Постановщик Е. Симонов стремился раскрыть трагические поэмы Пушкина во всей их благородной простоте и внутренней силе. Ему удалось найти строгие контуры, быстрые темпы, простые и верные мизансцены для воплощения подлинного пушкинского стиля, предельно сжатого и максимально выразительного. Отсюда – ряд оригинальных и впечатляющих приемов.

Весь спектакль выдержан в тонах черного и белого, напоминая гравюру или рисунки пером, которыми поэт так любил заполнять свои рукописи. На темном фоне два-три предмета четко намечают обстановку действия. Монументальная готическая арка в «Скупом рыцаре», белый клавесин Сальери, бледный мрамор и серебристая ограда кладбища в «Каменном госте» - таково оформление спектакля, удачно выполненное художниками А. Авербахом и Н. Эповым.

Ярко и динамично актеры вахтанговского театра развернули галерею знаменитых образов Пушкина.

И. Толчанов в роли Скупого рыцаря превосходно сочетает обе стихии этого сложнейшего характера – алчность и честь, корыстолюбие и гордость, бессердечие и ум. Из этих контрастов и возникает образ скряги и скопидома, дрожащего над каждым червонцем, демоническая фигура хищного властолюбца.

Интересен замысел артиста А. Кацынского в образе Сальери. Это прокурор и бестрепетный исполнитель смертного приговора. Перед нами фанатик, считающий себя избранником, призванным спасти искусство и художников. Артисту еще предстоит развить разнообразие и гибкость интонаций, способность разносторонне и контрастно толковать характер своего героя во всех его противоречиях. В Сальери еще недостаточно показан даровитый артист-музыкант, способный на творческие восторги и высокие вдохновения. Не раскрылось еще и живое человеческое сердце, любившее Изору. Сцена «Постой, постой!.. Ты выпил!.. без меня?» требует, как нам кажется, более сложной и углубленной разработки.

Мастерски играет Моцарта Ю. Любимов. Светлый, непосредственный, радостный, а моментами и грустный, он являет все очарование гениальной натуры, даже не сознающей своей гениальности. Отлично проведен рассказ о черном человеке и передан ужас Моцарта перед его невидимым появлением за дружеской трапезой.

Легко и увлекательно рисует Дон-Гуана Н. Гриценко. Это поистине «импровизатор любовной песни», неотразимый как в страстных признаниях, так и в смертельном поединке. Первые две сцены сыграны великолепно, но тема перерождения героя и его искреннего под конец влечения к Донне Анне еще недостаточно отчетливо проведена артистом.

Хорош Лепорелло Н. Плотникова, играющего свободно и весело, как уверенный в себе художник. С появлением этой фигуры в зрительном зале рождается и растет смех, необходимый и в трагическом представлении.

Во всем спектакле – только две женские роли. Л. Целиковская с блеском и грацией рисует задорную мадридскую куртизанку. Е. Коровина с лиризмом раскрывает борьбу долга и чувства в душе Донны Анны, но созданный ею образ слишком абстрактен – он вне страны и эпохи. Нет в спектакле и пушкинского Дон-Карлоса, обрисованного поэтом с рембрандтовской глубиной и силой. Этот отважный и мрачный гранд с его суровой испанской героикой не раскрыт В. Осеневым. Артисту следовало вспомнить В. Г. Белинского: «Этот человек тоже истый испанец, как и дон-Хуан, только другим образом». И далее: «…к старости же из него был бы готов отличный инквизитор, который с полным убеждением и спокойною совестью жег бы еретиков и с особенным наслаждением бичевал бы самого себя…».

Большой заслугой режиссера и актеров следует признать отличную разработку пушкинского стиха, звучащего со всей отчетливостью и ритмичностью. Но есть одно досадное исключение. Это национальная интонация ростовщика (М. Греков) – прием, категорически осужденный А. П. Чеховым. В маленьких трагедиях он неприемлем. В спектакле, где столько условностей, нет никаких оснований для такого речевого натурализма. Пушкинский стих – не бытовой разговор, он тоже условен и неприкосновенен.

Отступления от Пушкина всюду приводят к авариям.

Неудачен придуманный к «Моцарту и Сальери» финал: погибший Моцарт наблюдает под лучом прожектора, как его отравитель погружается в потемки нравственной гибели. Нуждается ли Пушкин-трагик в таких наглядных аллегориях? Не достаточно ли музыки Моцарта, которая так все победно звучит над растерянными вопросами Сальери?

Каменный командор не входит, как в тексте драмы, в комнату Донны Анны (отсюда «Шаги командора» Александра Блока), а неподвижно высится на особом цоколе у входа. Это сковывает развязку трагедии и делает ее динамическую концовку однотонной и безжизненной.

Так решена большая задача новой постановки «драматических сцен». Несмотря на отдельные спорные моменты, Театр имени Евг. Вахтангова достиг главного – он верно уловил трагический реализм Пушкина, его «истину страстей» и «правдоподобие чувствований», он выработал четкие и верные приемы для воплощения маленьких трагедий, вошедших в ряд величайших шедевров мирового репертуара.