Тонино Гуэрра. «По жене я – русский. Часть 2

Спустя некоторое время Лора все-таки приехала в Италию по приглашению Тонино. Очутившись в этой удивительной стране, она к тому же сразу попала в общество людей, которые для советского человека, как бы это сказать… В общем, ей приходилось постоянно щипать себя — Феллини и Мазина, Маркес, Антониони… Кончилось тем, что в Венеции на светском ужине в одном из самых дорогих ресторанов мира она в первый и последний раз в жизни потеряла сознание. Очнулась в кабинете менеджера, когда над ней склонились заботливые лица персонала и новых друзей. Ее о чем-то спрашивали по-итальянски,
и Лора, торопясь показать им, что она пришла в себя, повторяла: «Си, си, си». Позже она узнала, что они ее спрашивали: «Сеньора, вы беременны?» Всю эту поездку она была окружена вниманием и любовью, ее задаривали подарками, засыпали вопросами, и, вернувшись к прежней московской жизни, редактор «Мосфильма» Лора Яблочкина решила, что даже если ничего больше в ее жизни не произойдет, то «было бы ей довольно и этого…»
Ни чиновники Госкино, ни органы не сумели помешать этому роману.
Да что там чиновники, куда более опасные враги — «друзья» приводили к Тонино в разгар его романа с Лорой 19-летних длинноногих девушек, прекрасно владеющих итальянским, приговаривая: «Зачем тебе, Тонино, нужна эта старая еврейка?» — папа-то у Яблочкиной был евреем.
Но Тонино продолжал учить свою невесту итальянскому, корябая ей то смешные, то романтичные предложения на обрывках бумаги: «Я хочу говорить тебе круглые слова», или «Если у тебя есть гора снега, держи ее в тени», или то, что звучало потом в финале «Ностальгии» Андрея Тарковского: «Воздух — это та легкая вещь, что вокруг твоей головы.
Она становится светлее, когда ты улыбаешься».
У поэта Арсения Тарковского были любимые слова — вода, стекло.
У поэта Тонино Гуэрры любимые слова — птица и дождь. И еще яблоко. Это еще и любимый образ Гуэрры-художника. Яблоко, спелое яблоко. «Надо срывать дни, как спелые яблоки», — говорит он. Всякий раз в конце вечера, в конце долгих разговоров он встает со своего кресла, потом поднимается по нескольким ступенькам небольшой лестницы, ведущей на его половину, поворачивается на пороге, как будто на сцене, кланяется церемонно, желает всем спокойной ночи и уходит, притворяя за собой дверь. Еще один день сорван, как спелое яблоко…
Так день за днем мы разговаривали подолгу, я записывала на диктофон все, что говорил Тонино. Лора большую часть времени находилась с нами и переводила, но иногда, когда она отлучалась, Маэстро говорил со мной по-русски. Лора смеется: «Он думает, что он говорит по-русски». Однако я оставила один фрагмент речи Тонино, не поправив ни одного слова, для того, чтобы вы, как и я, смогли убедиться в неповторимом очаровании этой речи.

Монолог Тонино Гуэрры по-русски.
Человек сейчас механический, я хочу, чтоб сейчас человек был другой, гуманный. Лучше, когда человек один, как собака. Потому что собака любит другой собака. А человек… человека нет рядом. Он только рядом деньги. Я грустный. Потому что человек сейчас — только рядом деньги. Я жду. Нужно, чтобы человек любит поэзию, любит воздух, воду, землю, любит. .
Я не говорю, когда мужчина любит женщина, и женщина — мужчина, но когда любит — другой. Когда я видел один человек любит другой человек, белый, черный, все равно, я говорит: он хороший. Почему ты мне нравишься — я говорит, а ты, может, не понимаешь половина, что я говорю. Но ты думаешь, что я говорить. Это когда ты хочешь тайна. Один большой фильм, книга — когда много есть тайна, и ты думаешь, и ты понимаешь. Я хочу понимать больше. Я хочу вода. Чистый. Я думаю, есть вода чистый. И я жду вода чистый…
***

Тонино Гуэрра начал писать на романьольском наречии сразу после войны. Письменности на «романьоло» практически не было, это был разговорный язык, диалект, весьма употребимый, но в устной речи — в форме баллад и частушек, сказали бы по-русски. Тонино начал писать на этом «старом» языке. Он нарисовал персонажей своего родного маленького городка, борго, лаконично рассказал любовные истории. Пазолини позже написал Тонино: «Ты сделал для своего борго то, что я хотел, но мне не удалось». Итак, Тонино первым стал писать на этом диалекте. Как он сам рассказывает, это произошло в концлагере, куда его забрали нацисты. Он попал туда вместе с земляками-романьольцами, там было также много жителей Сант-Арканджело — города, где он родился. Работали они в резиновых комбинезонах прямо на голое тело, и зимой, и летом. Тонино нашел однажды майку, полную вшей (очевидно, она была снята с умершего), и в большой жестяной банке из-под помидоров вываривал ее на газовой горелке — чтобы потом надеть под комбинезон для тепла.
Но после работы они садились, изможденные, и просили: «Тонино, расскажи, почитай нам стихи», — и Тонино рассказывал им придуманные им самим истории, которые он часто рифмовал, чтобы легче было запомнить, — потому что у него не было ни карандаша, ни бумаги.
В лагере вместе с ними был один человек, звали его доктор Строки, и немцы использовали его в качестве фельдшера. Вечером он припрятывал карандаш и несколько листочков и, когда мог, записывал за Тонино. Когда оба они вышли из лагеря, доктор Строки принес Гуэрре собранные листочки, и таким образом не пропали стихи Тонино, которые он придумывал в лагере.
Тонино Гуэрра никогда не писал о концлагере, который стал одним из самых сильных эмоциональных переживаний его жизни. Он считает, что все сказал одним стихотворением, которое называется «Бабочка»:
Доволен, счастлив, рад
я бывал много раз. Но более всего —
когда меня освободили из концлагеря,
и я мог смотреть на бабочку
без желания ее съесть.
Однако рассказывать Маэстро любит лагерную историю о рождественских тальятелли (домашнего приготовления итальянская паста, очень популярная в этих краях):
"На Рождество 44-го года перевернулся немецкий грузовик, который вез нам так называемую еду. Это была теплая вода с капустными листьями.
И тогда пленные попросили меня «рассказать» им еду. Рассказать, как готовятся наши знаменитые тальятелли, плоская такая лапша.
Я был совершенно уверен, что не помню, как моя мама замешивала тесто, чтобы приготовить тальятелли, — я же в то время был маленьким мальчиком. Но тут был очень ответственный момент для меня. И вдруг все как будто всплыло в моей памяти — и голубой буфет, стоящий напротив стола, и сам стол, на который мама высыпала муку, и ее руки, когда она начинала замешивать тесто. И дело пошло.
Я начал работать. Я насыпал муку по кругу, бросил щепотку соды, туда же - яйца, замешал все это с водой. Одновременно я поставил на огонь кастрюли с водой, чтобы она закипела, и в это же время принялся за соус. Я работал! Вот получилась раскатанная простыня теста, которую я снова закатал и нарезал, чтобы получились эти длинные тоненькие тальятелли, бросил их в горячую воду и… они были готовы!
Внимание моих товарищей было невероятным. Я больше в жизни ни у кого такого внимания не вызывал — потому что это было внимание голода. Они следили за каждым моим жестом, повторяли за мной каждое движение, следили за мной глазами…
В конце они протянули руки, чтобы получить тарелки, и я начал накладывать им на тарелки эту несуществующую лапшу.
Я спрашивал: «Хотите пармезана?» И посыпал тальятелли пармезаном.
Я ждал, пока они ели. Но мой настоящий триумф был, когда один сказал:
«Можно добавки?»

***

Тонино Гуэрра. Прямая речь.
«Я себя называю коммунистом-дзен. К сожалению, я не верю в то, что есть другая жизнь. Поэтому мне трудно поверить и в то, что есть Бог. А это меня страшно мучит. Мне жаль. Но, тем не менее, иногда я вдруг застываю в полном изумлении, и мои мысли о том, что нет Бога, нет другой жизни — уже ничего не стоят. Я застываю перед совершенством, в невозможности его объяснить. Например, третьего дня у меня на коленях сидел кот, и я смотрел ему в глаза. И совершенство глаза произвело во мне полное смятение чувств, потому что объяснить совершенство глаза невозможно. И я спросил себя — возможно ли это и каким образом может родиться совершенство, никем не задуманное?
Про любовь, например. Что такое любовь вообще? Невозможно определить, что происходит, когда ты, кажется, уже не ходишь, а чуть-чуть приподнят над землей. У каждого человека есть свой тайный способ, как он входит в это удивительное облако, любовное. Вот послушай, что сказал Феллини за два дня до смерти, умирающий человек! — „О, если б я мог влюбиться еще хоть раз!“ Что он хотел этим сказать? Что самая волшебная вещь на земле — быть влюбленным, терять контроль над собой, дышать иначе. Или он хотел сказать такое: „Может быть, мне случится и в другом мире найти то, во что можно влюбиться, то, что вызовет это чувство?“ И именно там, быть может, найти Бога…. Не знаю….»

***

Спустя почти 30 лет после встречи с Лорой Яблочкиной, в Пеннабилли, в доме, который он купил в подарок своей жене, Тонино Гуэрра написал:
Теперь я часто дома.
Смотрю бумаги или за окно.
Сухой миндаль на ветках
добрался до вершин
и кажется подвесками
в ушах людей, которых нет.
Или сижу на стуле у камина,
И ночь приходит рано.
Как только свет упал за горы,
И я иду в постель, мечтая,
чтоб приснилась Москва
И дни, когда шел снег.
Я был тогда влюблен.
(перевод Лоры Гуэрра)

13.08.2005