Фридрих Абендрот. Больше никаких иллюзий. Юрий Любимов ставит в Штутгарте «Фиделио» Бетховена

Die Presse, 1985 год

В качестве исторической справки в программке к «Фиделио» напечатана заметка о том, как Эрнст Блох трактовал сигнал трубы, звучащий в кульминационный момент и предвещающий наступление свободы [1]. (Оставшаяся же часть программки посвящена задержаниям, пыткам и смертям политических заключенных по всему миру в 1985 году).

Сигнал трубы, естественно, можно услышать и в постановке Юрия Любимова – там, где это предполагает сюжет. Но после дуэта «O namenlose Freude!» не звучит, как обычно, «третья Леонора» [2]. Заключительная сцена оперы представляет собой бюрократическую церемонию. Министр не объявляет о помиловании «брата ради братьев» [3]. Он такой же чиновник, как и все остальные – в очках и с портфелем он разбирается с делом Флорестана, с досадной судебной ошибкой. Другие политические заключенные, в начале выходившие из своих камер как живые мертвецы, вновь погружаются в темноту подземелья. Только один присоединяется к их толпе: в мгновение ока свергнутый и теперь безликий Пизарро. Жены заключенных, с неподвижными лицами произносившие официальное «Да здравствует день!», снова остаются одни.

Пока они молча зажигают вдоль рампы огни надежды (варшавские?), оркестр начинает играть жалобное и гнетущее вступление к «третьей Леоноре». Но там, где далекая труба должна переходить к восторженному престо, музыка прерывается. В зрительном зале постепенно становится светло. Спектакль окончен. Юрий Любимов отклоняется от сюжета оперы и убирает ликование в финале. Зрители, читая программку, могут сами подумать о причинах такого решения, напоминающего «уничтожение» Девятой [4] в «Докторе Фаустусе» Томаса Манна.

Такой финал – основа всей постановки. Мы видим тюремные камеры, перед решеткой которых копошатся Рокко и его товарищи, затем зрелищное появление «коменданта» Пизарро – он проходит через центр зрительного зала. Туда же направлен луч прожектора. Хор узников обречен навсегда затеряться в камерах темницы, выпустившей Флорестана.

Постановка заслуживает особого уважения как дело режиссера, который сам столкнулся с ограничением свободы. Несмотря на этот опыт, Любимов не стал слепо следовать традициям исторического оперного театра. Позже он извинялся за некоторую путаницу в сценической логике – ее причиной стало изобилие гнетущих образов. (Художник Стефанос Лазаридис не смог полностью воплотить режиссерский замысел. Например, видения Флорестана в подземелье, которые так и остались непонятыми).

Но все это не только противоречит либретто, остро нуждавшемся в переработке, но и идет вразрез с внутренней энергией музыки. Этот диссонанс объясняет также неоднозначную реакцию зрителей. В 1955 году Генрих Дриммель произнес незабываемую речь на открытии Венской государственной оперы – он желал услышать там «горн Асперна» [5]. Блоха вдохновляли звуки трубы – позывные Французской революции. И сам Бетховен с надеждой ждал больших перемен, которые символизирует эта опера. Также надеялся «министр» просвещенного «короля», который появляется в конце оперы. Надежды не оправдались, или, во всяком случае, совсем не так, как ожидалось – вот чему нас учит эта история. Но может ли это мрачное прозрение нашего века наперед опровергнуть и перечеркнуть чаяния предыдущего?   

Дирижер Деннис Рассел Дэвис практически идеально сработался с режиссером. Увертюра звучала напряженно, почти как музыка марша. А во время первой арии Леоноры – в Штутгарте по праву гордились ее виртуозностью – горны были так оглушительны, что сопрано Джаннин Альтмайер пришлось стараться изо всех сил, чтобы ее было слышно. Во второй части она достигла пика выразительности и стала доминировать над Флорестаном – его образ Тони Креймер раскрыл в лирических причитаниях.

Пизарро в исполнении бас-баритона Вольфганга Пробста получился грубым и холодным. Другие певцы не выходили за рамки среднего оперного уровня. Но как бы не были избирательны в аплодисментах зрители премьеры, когда на авансцену вышел директор хора Ульрих Эйстерт в окружении своих певцов, публика выразила единогласный восторг.   

Примечания

 [1] Немецкий философ Эрнст Симон Блох, говоря о «музыке больших мгновений», приводил в пример сигнал трубы из «Фиделио». Звук символизировал революционный порыв. Блох также писал, что для Бетховена сигнал трубы не просто предупреждал о прибытии министра, он как бы возвещал приход Спасителя.

[2] Бетховен написал в общей сложности четыре увертюры к опере: «Леонора №1» (1806/07), «Леонора №2» (1804/05), «Леонора №3» (1806) и «Фиделио» (1814). Рукопись увертюры «Леонора №3» была утеряна и найдена только в 1832 году.

[3] Предположительно, перефразированная цитата из финальной арии министра Фернандо: «Брат ищет своих братьев, и если он может помочь, то с радостью поможет» («Es sucht der Bruder seine Brüder, Und kann er helfen, hilft er gern»).

[4] Герой романа Доктор Фаустус» Адриан Леверкюн, работая над своей ораторией «Плач Доктора Фаустуса», хотел уничтожить Девятую симфонию Бетховена, видя в ней свой идеал.

[5] Во время Второй мировой войны Венская государственная опера была разрушена в результате американской бомбардировки. В 1955 году состоялось открытие оперы после восстановления. Министр образования Генрих Дриммель выступал с речью. Вероятно, имеется в виду сражение под Асперном – битва, которая стала первой серьезной неудачей Наполеона.  

Перевод с немецкого языка Екатерины Крейниной, студентки ОП «Филология» НИУ ВШЭ. Руководитель — Серафима Маньковская