«Пора кончать с советским инфантилизмом». Режиссер о политике, артистах и министрах

Автопортрет

- Юрий Петрович, вас не было в стране больше года. Каковы первые впечатления?

- Вхожу в аэрофлотовский самолет – на моем месте сидит какая-то дама, говорит: я первая пришла. При том, что салон полупустой, потому что цены на билеты взяты явно с потолка, они выше, чем в любой другой компании. В самолете грязь, бардак, стюардесса... как весь гражданский флот. Естественно, опаздываем. Понимаете, за этот год в людях усилилось странное ощущение вседозволенности. Нелепое сочетание агрессивности и терпеливости. В первый же день слышу выступление какого-то фашиствующего господина Жуликовск... простите, Жириновского. Слушайте, ну есть же Хельсинские соглашения, которые запрещают такие действия. Ведь он сзывает под свои знамена! И все вокруг смотрят, что будет дальше. А это нетрудно предсказать – Гитлер тоже начинал с пивных, и его тоже сначала не принимали всерьез. Страшно смотреть на происходящее... Ведь это же моя родина, и меня отсюда выгнать нельзя, как выгнали Солженицина. Что это вообще за манера – выгонять, а потом приглашать в гости?! Александр Исаевич с господином Силаевым незнаком, почему же он должен принимать его приглашение? Он просто вынужден был отказаться. И, наверное, он прав, что не торопится. А я в свое время поддался давлению моего друга-артиста, ставшего министром, и приехал слишком рано. Приехал пробивать лбом стену. Позже я поправился и сказал, что пока существует эта партия, моей ноги здесь не будет. Я говорил это на митингах и в интервью. Правда, не всегда это проходило... Например, во «Взгляде» я позволил себе удивиться тому, что президент государства, желающего войти в европейское содружество, объявляет на Пасху ультиматум католической стране. Мукусев, помню, побледнел, естественно, сверху последовал звонок, и в вечерней передаче этого эпизода уже не было.

- А есть у нас политики, которым вы симпатизируете?

- Это неоригинально, но я с уважением отношусь к Ельцину. Я с интересом следил за ним во времена его партийного диссиденства и теперь. Смелый, мужественный человек. Мне кажется, сегодня он придерживается кутузовский тактики, и, наверное, это правильно...

- Как вы оцениваете перемены в ведомстве, в котором начинали свою творческую биографию?

- Ну, это вы утрируете, все-таки я попал в ансамбль НКВД простым солдатом... Но, вообще, я не знаю, какие могут быть перемены в такой организации. Вы очень благодушно смотрите на все это: как Горбачев дает им войска, которые даже Сталин не давал... Слава Богу, что все обошлось.

- Как вы узнали о путче?

- Рано утром в Иерусалиме меня разбудил телефонный звонок, «Доброе утро, это израильское радио, вы в эфире! Вы уже знаете?» - «Нет, а что?» - «Да, вот так и так, такие-то и такие-то люди...» - «А-а, - говорю, - ну тогда слушайте». И даю характеристики каждому. По кулуарным кличкам. «Это, - говорю, - Барбос, это Держиморда, а это Собакевич». Персонажи-то известные... Большевики тоже в 17-м году воспользовались некоторой неразберихой и войной, чтобы взять власть. И начали с расстрела детей и женщин. Есенин писал: «Месть щенками кровавыми щенится». Вот кровь и лилась. И льется. Не дай Бог, чтобы у нас повторился югославский вариант – на этой почве он будет еще кошмарнее.

- Что происходит в театре, Юрий Петрович?

- Понимаете, в жизни человека бывают разные периоды. Люди болеют, случаются и летальные исходы... По возрасту Таганка старый театр. Но я приехал для того, чтобы встретиться с Поповым по вопросу о приватизации театра, и надеюсь, что это может послужить неким импульсом... Думаю, что со временем мы сможем стать самостоятельными, особенно если найдем зарубежных спонсоров.

- Но вы же главный режиссер... Как вы допустили, чтобы театр дошел до такого состояния: давно нет новых спектаклей, репетиций; в труппе 80 человек, и многие из них без работы...

- А безработных сейчас и на бирже много! Страна должна пройти через безработицу. Театр – не богательня. Если правительство не может пенсионеров обеспечить, то почему я должен обеспечивать людей в полном расцвете сил и энергии? И потом: театр много ездит, и, по-моему, никто из актеров не жалуется, когда я везу их в Англию, Швецию и еще куда-то...

- Но ездят не все.

- Ездят те спектакли, которые приглашают, и ездят актеры, занятые в этих спектаклях. Вы меня извините, но в вас говорит типично советский инфантилизм: «все», «не все». Опять коллектив хотите какой-то создать? Общество индивидуально, оно состоит из личностей. Коммуна рухнула, однако дальше дело застопорилось. Люди вообразили, что хаос и беспорядок – это и есть и свобода. Пока что у вас есть только свобода кричать и махать кулаками... К тому же у меня никогда раньше не было в труппе 80 человек. Эфрос привел с собой человек 15, и вообще они без меня тут за шесть лет так нахозяйничали, что все развалили! О чем актерам и было сказано. Кстати, нечто подобное я говорил им еще до того, как меня выгнали из страны. Когда подряд закрыли «Живого», «Высоцкого» и «Годунова», я собрал труппу и сказал: лучше разойтись. Вы стали очень знаменитые, у вас своих дел много: съемки, концерты, поездки. А театр пусть останется легендой. Прекрасной легендой.

- И после этого вы уехали?

-Опять! Да никогда я не уезжал, они меня сослали, как Гамлета в Англию. Вызвали на Старую площадь и сказали: а теперь вы поедете ставить «Преступление и наказание». Это был своеобразный ответ на мое письмо Андропову. Существует много мифов, но есть же факты, протоколы... Вот идите к Бакатину, и если, как вы говорите, там многое изменилось, то вам дадут мое личное дело, где, наверное, отображена моя встреча с Гришиным, на которой он три часа орал, топал, хрипел, сопел, как орангутанг в клетке. Только клетки не было.

- И все-таки: почему вы так долго не приезжали? У вас же здесь театр...

- Простите, но меня выгнали... Я провел сезон. И я был не гастролер, я работал: с первых же дней выпускал «Бориса Годунова». Вы лучше спросите Губенко: что он сделал, столько времени возглавляя театр?

- Я уже спрашивал. Николай Николаевич сказал, что потратил два года на то, чтобы вернуть вас на родину.

- Он просто оговорился: он потратил два года на то, чтобы стать министром! Что же у вас за перестройка, если нужно два года хлопотать, чтобы приехать к себе домой. Я получил гостевую визу, и Губенко меня еще уговаривал по телефону, чтобы я подождал неделю, пока они тут соблаговолят решить, пускать меня или нет. А когда я приехал, то в кабинете висели другие портреты, даже время моих репетиций «Годунова» было ограничено... Зачем это нужно было?! Я ведь не собака, которую прогнал хозяин, а она лижет порог, чтобы ее впустили обратно. Я никого ни о чем не просил!

- Простите, а разве не существует обращение к Президиуму Верховного Совета?..

- Существует обращение, но не просьба! Недаром я 45 минут формулировал этот документ таким образом, чтобы избежать слова «прошу». Моя ошибка заключалась в том, что я постеснялся взять у Лукьянова второй экземпляр этого документа. Зато он не постеснялся и просто изменил позже текст.

- В январе исполняется пять лет со дня смерти Анатолия Васильевича Эфроса. Сейчас, по прошествии времени, не чувствуете ли вы, как руководитель театра, ответственности за то, что произошло с ним в этих стенах?

- Никакой. У меня к вам встречный вопрос: откуда эти легенды? Я всегда относился к Эфросу с огромным уважением. Я пригласил его на Таганку, и «Вишневый сад» был замечательным спектаклем. В наших отношениях появилась трещина, когда я попросил его дать мне на три дня сцену Малой Бронной, чтобы показать «Живого». В ответ он стал по телефону читать мне мораль о том, что нельзя сравнивать Чехова и Можаева. И потом это роковое решение прийти сюда, навязанное ему сверху... Разве можно приезжать в театр с начальством? Разве могут идти рядом художник и «человек с ружьем», у которого даже фамилия совпадает с фамилией персонажа Погодина?

- Но ведь можно прийти и без начальства. Можно просто пригласить хорошего режиссера поставить какой-то спектакль... Как случилось, что за годы вашего отсутствия в театре, кроме работ Эфроса и Васильева, не было значительных событий?

- А вы думаете, что так просто заманить выдающихся режиссеров на Таганку? Да сюда никто не пойдет! Я недавно говорил с Робертом Стуруа, но он не хочет, он лучше поедет работать в Европу. Так же и остальные. Здесь и я-то сейчас едва справляюсь. А вот почему режиссер Губенко за два года ничего не поставил, это опять же надо спросить у него.

- А как вы оцениваете деятельность Николая Николаевича на посту министра культуры?

- А культуре вообще не нужны министры. Она как погода, как прыщ. Изменчивая и вскакивает в самом неудобном месте. А министр должен быть так... для престижа. Во многих странах, кстати, такого учреждения нет, есть министерство просвещения. Как можно было руководить Достоевским? Вот Солженицыным руководить попробовали... Получилось? Впрочем, Губенко, наверное, тут ни при чем – сама система абсурдна. Все мы гоголевские персонажи...