О. Калиненко. Не стареют душой ветераны

История советского театра и история советского зрителя — неотделимы. В сущности, он, наш зритель, и есть главный герой советского спектакля.

Конечно, когда солдат Шадрин брал на сцене Зимний дворец, то по неотвратимым законам времени подлинные, живые прообразы погодинского «Человека с ружьем» уже успели сменить старую, дореволюционного образца шинель на строгую форму красных командиров. Петлицы внушительными шпалами и ромбами словно бы говорили о той жизненной школе, которую прошел солдат революции.

Партия, развивая в нем умение руководить, воспитывала ответственность за других, способность дерзать во имя общего блага, пробуждала неустанную жажду знаний.

Таким, как у многих, был и жизненный путь генерала Павла Алексеевича Курочкина. Вместе с другими и он, с сердцем, замирающим от радостной готовности свершить невозможное, слушал с балкона опустевшего дворца Кшесинской знаменитые ленинские слова о том, что война не кончается, хлеба нет, а дать народу мир и хлеб может только власть Советов...

Семнадцатилетний рабочий парнишка был среди тех, кто шел на Зимний. Двигались по Лиговке, по Надеждинке и Литейному — на Марсово поле... А после штурма Зимнего Павел Курочкин с товарищами получил задание — охранять мосты: опасались подкрепления, ранее вызванного Временным правительством из Москвы.

Потом Курочкин в составе первого красногвардейского отряда железнодорожников дрался под Пулковом против войск Краснова. Потом — на Северном фронте... Четверть века спустя он вновь оказался в этих до боли знакомых местах — генерал Курочкин тогда стал командовать войсками Северо-Западного фронта. Соседями Павла Алексеевича по фронтам и старшими боевыми товарищами были ныне Маршалы Советского Союза И.С. Конев и К. С. Мерецков – ветераны гражданской войны. Защита социалистического государства стала для них всех логическим продолжением того, что начато было в семнадцатом году.

Ох, как обрадовались бы и поразились перекрещенные пулеметными лентами сопдаты гражданской войны, если бы тогда же, в семнадцатом или хотя бы в двадцатом, увидели своего побратима Ивана Шадрина на сцене. Но это было невозможно: сам автор пьесы «Человек с ружьем» Николай Погодин тогда еще не помышлял стать драматургом. Так же, как и его ровесник Павел, или как его тогда звали — Павлюк Курочкин не знал, что станет генералом. Молодой красногвардеец жадно впитывал все то новое, что каждый день открывала перед ним жизнь.

Одним из немеркнущих впечатлений была встреча с большим искусством. На выпускной вечер Петропрэдских кавалерийских курсов, где учился Курочкин, пришел Федор Иванович Шаляпин.

Простой в темном пиджаке, совсем обыкновенный человек. Но когда запел, то подчинил себе всех, заворожил песней. И, выражая по-своему восхищение перед величием таланта, курсанты, которых тогда по возрасту скорей можно было назвать ребятами, поднесли ему пайковый сахар: чтобы крепче звучал голос.

Об этом много лет спустя генерал Курочкин рассказывает так:

— Что Шаляпин поет «Эй, ухнем», знала вся Россия. Но он заставил нас понять и принять, как нечто свое кровное, образцы высочайшего классического искусства. Это было победой его мастерства. С тех пор я на всю жизнь запомнил и полюбил «Элегию» Маснэ... Вы думаете, мужик туг на ухо? С детства воспитывались мы на русской песне. А с этой песней — как со вздохом — рвется наружу душа, поднимается все самое сокровенное в человеке! Право же, можно позавидовать нашим русским артистам: радостно служить народу, который так ценит искусство!..

Собственно, сам Павел Алексеевич — это и есть народ; поколение, вписавшее в историю яркую, незабываемую страницу. Он один из тех людей, которые невольно наводят на мысль — рассказать о «Человеке с ружьем», нашем нынешнем зрителе.

Генерал армии и начальник трижды орденоносной Академии имени М.В. Фрунзе, где воспитываются будущие командные кадры, он любит искусство и очень верно понимает его назначение. Павла Алексеевича глубоко волнует все, что связано с формированием духовного облика молодого современника.

— Гармонически, всесторонне развитый человек не может быть равнодушен к искусству. Шекспир, Пушкин, который со времен детства и до сей поры остался моим любимым поэтом, Островский Горький, Чехов, — перечисляет Павел Алексеевич, — вот без кого наш нынешний, советский театр был бы намного бедней... Впрочем, как и сама наша духовная жизнь. Когда я смотрел в Театре имени Вахтангова «Насмешливое мое счастье», я поразился: казалось бы, в нашем привычном понимании это вовсе не пьеса, просто люди читают свои письма на сцене. В чем же тут секрет обаяния? Видимо, когда есть мысль, созвучная твоей, когда есть человек, современный тебе в глубочайшем смысле слова — это очень дорого...

Крестьянский сын, начавший свою трудовую питерскую жизнь в качестве «мальчика», подобно чеховскому Ваньке Жукову. Потом рабочий на железной дороге. Потом красногвардеец, идущий на штурм Зимнего. И наконец, кадровый командир, посвятивший свою жизнь защите великих завоеваний Октября... Он — этот боевой генерал и воспитатель будущих командиров — поразил меня редким сочетанием человеческой простоты, точности мысли и глубочайшей интеллигентности, проявляющейся в каждом поступке, в каждом жесте, во вкусах и пристрастиях.

— Люблю я, грешным делом, в консерватории посидеть, — признается Павел Алексеевич. — Да и какой русский человек не любит Чайковского? Конечно, музыкант я липовый. Но все же думаю: главное в музыке — мелодия.

С большим интересом смотрел Павел Алексеевич «Десять дней, которые потрясли мир» в Театре на Таганке. Многое вспомнилось ему из прошлого, когда революционные матросы — они же билетеры и участники спектакля — в вестибюле отбирали у зрителей билеты и насаживали их на штыки. Окунулся в атмосферу тех близких и уже ставших историей лет. Впечатление осталось сильное. Все понравилось — и тени, и пантомима, и тот сарказм, в которым были обрисованы образы старого разрушающегося мира. Хотелось бы, правда, еще более сильно ощутить ту могучую резолюционную волну, ту силу нового радостного созидания, которая держала, да и поныне держит на гребне не одно поколение советских людей.

— Ведь это так важно, — говорит генерал Курочкин, — суметь в спектакле передать то самое существенное и драгоценное, во имя чего живет, трудится и воюет советский человек. Мне любы именно те спектакли и фильмы, в которых затронуто самое существо нашего бытия...

Герой Советского Союза Курочкин мог бы, если бы тому не помешала его скромность, рассказать много интересного и о себе. Не прост был его путь от солдата до генерала армии. Путь, отмеченный салютами на Красной площади, когда освобождались Новгород-Волынский, Тернополь, Львов, Перемышль, Краков, Катозице, Глейвиц, Ратибор, Пропау, Прага... Освобождал он узников фашизма из страшного лагеря смерти — Освенцима...

Но видно, такова уж натура человека, живущего интересами тех, кому по законам времени принадлежит будущее. Он воспитатель молодежи, и он охотней рассказывает о молодых. Так отцы говорят о своих сыновьях...

И вот судьба одного из них...

Случайно у театрального подъезда мне довелось услышать слова, сразу врезавшиеся в память:

— Берлин в сорок первом мы бомбили без очереди, а в театр попробуй-ка прорвись!

Их произнес военный летчик генерал Петр Ильич Хохлов. Восьмого августа сорок первого года, в самом начале Великой Отечественной войны, он действительно «без очереди» бомбил Берлин.

Труден был тот, сорок первый год... За первые месяцы войны линия фронта откатилась далеко от нашей границы в глубь страны. Гитлер, крича на весь мир победе своего блицкрига, был ошарашен, когда советские бомбы — как первое, но достаточно веское предупреждение — упали на столицу фашистского рейха.

«Берлин тогда имел три пояса непреодолимых воздушных заграждений и сотни истребителей которые по тревоге мгновенно взлетали в воздух... Из двадцати советских самолетов, которые первыми попытались прорваться сквозь это смертоносный вихрь, только пять достигли цели. Летчики — полковник Преображенкий, капитан Хохлов стрелки-радисты Кротенко и Рудаков были самыми первыми...

— Мы мечтали тогда, — рассказывает Петр Ильич Хохлов, ныне генерал авиации, — только об одном — дойти до цели. А назад вернуться и не надеялись... Главное было — разбить миф о неуязвимости врага!.. Весь расчет наш был построен на внезапности. Гитлер сначала подумал, что бомбы сбросили англичане: им до Берлина было гораздо ближе, но мистер Черчилль сам отказался от такого «авторства», не желая обострять отношения с фюрером.

Генерал Хохлов не рассказал о том, что Гитлер, узнав, с какой именно авиабазы вылетали на Берлин советские летчики, приказал стереть эстонский остров Эзель с лица земли...

Петр Ильич с присущим русскому человеку простодушием сказал только:

— Жаль, мы тогда не смогли с ребятами отметить, как следует, представление к Герою... Сложноватая, знаете ли, была обстановка.

Обстановка была что называется, не дай бог. Тридцать-сорок самолетов штурмовали маленький остров Эзель по три раза в день!

Промолчал генерал Хохлов и о том, что в будущем году здесь, на острове Эзель, предполагается установить обелиск в честь первого авианалета на столицу агрессора.

— Как-то по долгу службы я смотрел одну кинокартину, — стесняясь рассказывать о себе, перевел разговор на другую тему генерал-лейтенант. — События фильма происходили на севере, в минноторпедном авиаполку. Все, на первый взгляд, было хорошо: и современная всесильная техника, и поэтичные краски нашей природы... Но хотелось бы и людей видеть более яркими, стойкими — такими, какими сильна наша армия. Воспитывать подрастающее поколение мы должны на примерах активного, действенного вторжения человека в жизнь. Все зависит от людей! Поэтому мы дорожим примерами мужества, бесстрашия, силы и красоты духа — и в жизни, и в искусстве.

Воспитательное назначение искусства, казалось, глубоко волнует его.

— Помню, мы летали бомбить переправу через реку Двину, по которой перебирался немецкий танковый корпус. Бомбили немцев мы, сообразно условиям того времени, на малой высоте, без прикрытия. с и выполнение задач командования обходилось не без потерь. Много всего было пережито. Сбитые летчики, случалось, шли обратно в свою часть пешком десять, пятнадцать суток по занятой врагом территории. Пришел — лети снова, без передышки в бой. Ежедневный, такой привычный для солдат, героизм! Сколько безымянных подвигов! Так хочется, чтобы ничего не забылось, чтобы побольше было в театре и на экране рассказано о наших товарищах — отважных и беззаветно преданных долгу.

И тут вспомнилась нам пьеса, которая приобрела широкую известность в дни войны, пьеса, которая печаталась в «Правде», которую даже нуждавшиеся в курительной бумаге фронтовики сохраняли, зачитывали до дыр. Словом, речь зашла о «Фронте» Александра Корнейчука. Как относится к ней Петр Ильич?

Ответ генерала Хохлова был неоднозначен — в нем сказалась сама диалектика жизни.

— Сначала, представьте, относился к пьесе сдержанно, хотя сам был молод. Не просто было все переосмыслить!.. — «Поколдовав» над кнопками своего кабинетного «коммутатора», генерал вызвал нужных ему людей, коротко отдал распоряжения. И вердо прищурив серые глаза, до этого казавшиеся почти ребячьими, продолжал:

— Теперь, двадцать пять лет спустя после той войны, в мирное время, я понял, что пьеса Корнейчука многоемка. Она не только об ошибках, об уроках жизни, которые всегда всем полезны.

«Фронт» — это также рождение нового типа командира—нового, независимо от поколения, к которому принадлежит человек. Этот новый, небывалый ранее в истории тип командира сочетает интуицию, природный дар со знанием, с мастерством, мужество — с гуманизмом. И все это направлено на высокую цель — строительство будущего нашей страны. И в мирное время, именно в мирное время, подчеркнул генерал, нужно подбирать на высшие командные должности хороших организаторов. Подбирать по деловым качествам.

Ему, военному летчику, видевшему беззаветное мужество, благородство многих и многих людей, хочется встретить в искусстве стойкий, цельный характер. Коренной русский характер, близкий духу нашего народа.

— Я и музыку люблю русскую. Она облагораживает человека. Не хочется, чтобы ее заглушали раздробленные, чуждые нашему песенному богатству мелодии!.. А наш русский балет? Вот слушаешь, смотришь «Лебединое озеро» — и слов нет никаких, а душа человеческая, лучшие ее стороны раскрываются перед тобой, как на ладони... Но если говорить начистоту, то больше всего волновали и волнуют меня образы, созданные Львом Толстым и Михаилом Шолоховым. Перечитывал их произведения в течение жизни по нескольку раз — и всегда открывал что-то новое для себя! Ничто не производило на меня такого впечатления, как рассказ Шолохова «Судьба человека». Прочитав его впервые в газете, я испытал какое-то потрясение. Сидел оглушенный. Слезы — в горле комком. Не бывало со мной еще такого... Дай, думаю, прочитаю еще раз, вторично. И опять, вторично, прочитал залпом. Эта человеческая судьба задела во мне что-то самое сокровенное. Позже и фильм, сделанный по этому рассказу, несколько раз смотрел, испытывая боль и радость одновременно при встрече с замечательным человеческим образом, созданным моим любимым актером Сергеем Бондарчуком. Вот, казалось бы, совсем простая жизненная история — история, каких было тысячи в годы Отечественной войны. Судьба простого русского человека. А сколько в ней подлинной, невыдуманной героики! И какая неподдельная скромность!.. Хотелось бы мне увидеть такой образ в драматическом театре.

В сущности, то же самое о цельности характера нашего современника говорил и генерал Курочкин.

Сегодняшний Человек с ружьем — это и Курочкин, и Хохлов. И Гагарин, и Попович... И еще многие-многие другие, охраняющие чистое небо и мирный труд нашей Отчизны.

Люди разных поколений, они мыслят одинаково в главном, потому что неизменно делали и делают одно дело — защищают Советскую Родину, строят нашу счастливую жизнь.