Павел Ходасевич. «Мёд» для Тонино Гуэрры

К 90-летнему юбилею Тонино Гуэрры его 92-летний друг Юрий Любимов поставил в Театре на Таганке инсценировку поэмы Гуэрро. В интервью РС Юрий Любимов рассказал о постановке и о своем нынешнем видении театра.

16 марта исполнилось 90 лет великому итальянцу Тонино Гуэрре — поэту, драматургу, художнику, автору сценариев фильмов Феллини, Антониони, Бертолуччи, Рози, Ангелопулоса, Тарковского, обладателю трех «Оскаров», восьми каннских «Пальмовых ветвей» и нескольких литературных премий. Зрители помнят фильм «Лев с седой бородой» — он имел невероятный успех у западных зрителей и критики, собрал множество фестивальных премий. Его Тонино Гуэрра сделал вместе с Андреем Хржановским. В содружестве с Гуэррой Хржановский снял также фильм по рисункам Федерико Феллини «Долгое путешествие» и еще «Колыбельную для Сверчка», посвященную 200-летнему юбилею Пушкина.

Несмотря на почтенный возраст, великий итальянский мастер до сих пор остается человеком неуемным, склонным на выдумки и экстравагантные поступки. Например, в Римини, в честь друга — Федерико Феллини — он открыл ресторан, который украсил своими рисунками. На стенах городских домов поэт развешивает керамические таблички с философскими изречениями, которые собирает всю жизнь. В середине 70-х годов Тонино женился на гражданке Советского Союза Элеоноре Яблочкиной. Он подарил своей Лоре птичью клетку, которую стал заполнять бумажками с разными фразами, написанными по-итальянски. Например: «Если у тебя есть гора снега — держи ее в тени». Большинство стихов Тонино Гуэрры переведено на русский язык Беллой Ахмадулиной.

У Тонино Гуэрры в России много друзей. Один из них — Юрий Любимов. Прославленный режиссер приготовил своему другу Тонино Гуэрре подарок — сценическое воплощение на сцене Театра на Таганке его поэмы «Мёд», написанной в 1983 году.

У 92-летнего мастера получился очень молодой, живой спектакль, одухотворенный поэзией Тонино Гуэрры, пронизанный музыкой Альфреда Шнитке, Владимира Мартынова и Астора Пьяццолы. Спектакль населен феллиниевскими трагическими чудиками, насыщен сочными красками, итальянским солнцем и человеческим теплом. Это почти библейская история о двух братьях, живших в крошечной итальянской деревушке, которые в один печальный день рассорились друг с другом на всю жизнь. История эта и о немногочисленных жителях этой деревни, об их мудрости и легкомыслии, любви и ссорах, привычках и предрассудках. Несмотря на то, что «Мёд», по сути своей, трагическая история, в ней, как это часто бывает в произведениях Гуэрры и спектаклях Любимова, печаль соседствует с юмором, уныние — с радостью бытия, сумрак — со светом. Конечно, и автор поэмы, и режиссер вложили в это произведение что-то очень личное, зашифровали какие-то воспоминания о прожитой громадной жизни, о близких и любимых людях. Поэтому жанр спектакля можно определить, как «Амаркорд» Гуэрры и Любимова.

— Может быть, — согласился с определением Юрий Любимов. — Это уж ваша воля, какую нам дать кличку. Но Гуэрра — мой старый друг, я очень ценю его работы, ценю его неукротимость. Он хочет делать фонтаны, он хочет делать мозаики, восстановить храм, рисует прекрасно, и действительно он - человек эпохи Возрождения, хоть это и звучит банально.

Я думаю, он простит, что я не приеду к нему, потому что занят. Но я рад, что могу преподнести ему подарок от себя, от театра. Наверное, мы привезем спектакль в Рим, ориентировочно это должно быть 23 мая, когда Гуэрре будут вручать премию Донателло. А форма спектакля очень сложная — никто же не знает, как играть поэму в театре.

— Даже вы не знаете?

— Нет, если бы я не знал, я бы не брался. Но одно дело — знать, а другое дело — сделать. Это большие две разницы, как в Одессе говорят… Давно, с первых своих шагов театр был склонен к поэзии. Театр все время шел по этому пути, даже музыкальным построением по законам симфонических произведений, дуэтов, трио, квартетов.

— После спектакля вы говорили о сентиментальности как о чувстве, не присущем Тонино Гуэрре. Но на спектакле зрители плачут.

— Так это хорошо. Мы умиляемся произведению искусства, а сентимент, слюнявость — это совсем другое. Тут, например, как мне кажется, выявлена довольно сильно религиозная подоплека: моления повторяются три раза, и каждый человек просит свое у Всевышнего. И эти моления имеют большое значение, как и сами высказывания Тонино — когда он говорит о старости, когда он говорит о значении природы для него. У таких мастеров, очень крупных, всегда есть какие-то переклички между собой. Тут есть перекличка и со взглядами Льва Николаевича Толстого, есть перекличка, как ни странно, с Гоголем, который очень любил Италию и дорогу. И Тонино любит ездить. Может быть, сейчас ему это труднее, но теперь к нему едут люди. И когда мы к нему ездили, мы встречались в городе, где Феллини торжествовал — в Римини, и ездили в маленький городок, перед его домом в горах. Мы даже путешествовали вместе с ним, и еще собираемся. Он дружит с Петербургом, очарован этим городом.

— Вы как-то ушли от вопроса про «Амаркорд». Все-таки вы чувствуете какую-то связь с этим произведением?

— Чувствую вообще связь Гуэрры с этими поразительными людьми, которые создали неореализм. Неореализм — это было великое течение, которое, кстати, не сразу было понято в России. Я видел, что пачками уходили и «совписы», и члены союзов художников. Даже было смешно, как не сразу они расщелкивали эти совершенно новые артистические приемы и смысл этих великих лент.

— Вы не боитесь, что с этого вашего спектакля «совписы» и прочие деятели будут уходить?

— А, Бог с ними! Меня это мало интересует. Они уходили и с «Амаркорда». Подумаешь! Да я не думаю, что будут уходить, спектакль-то короткий, всего час. И ко мне ходит публика неплохая. Ну, а кто не хочет… Тут же никого не загоняют. Это не целевые спектакли.

* * *
В этом спектакле, после довольно долгого перерыва, появился Валерий Золотухин. Он и Феликс Антипов играют главных героев, тех самых братьев. Сочетание их громадного актерского опыта и задора молодых, талантливых питомцев Юрия Петровича создало хмельную основу, на которой замешан «Мёд» Гуэрры и Любимова. Хотя Юрий Петрович, как всегда, был не очень доволен своими актерами. После прогона он журил их за то, что они играли не 59 минут, как ему бы хотелось, а целый час, то есть перебрали одну минуту. Вообще Любимов считает, что спектакли должны соответствовать современным ритмам. Поэтому все, что он делает в последнее время — даже древнегреческая трагедия и шекспировские «Хроники» — играются на таганской сцене не более полутора часов. Юрию Петровичу, конечно, виднее, но зрителям может не хватить одного часа, чтобы насладиться поэзией и музыкой, вдоволь посмеяться и поплакать вместе с героями.

— К нам в театр часто ходят и по два, и по три раза, — говорит Юрий Любимов. — Кому хочется — пожалуйста, тот купит билет. У нас дешевые билеты есть. Кстати, никто не знает, пойдет публика или нет. Мы, например, очень быстро сделали, без денег, «Мастера и Маргариту» — и хотят, и ходят. А над Булгаковым все сценаристы посмеивались, спрашивали: «А что ты делаешь, Миша?». Он говорит: «Да вот, пишу о Понтии Пилате». Они думали, что он с ума сошел — кому нужен при сталинизме Понтий Пилат? А он делал свое дело. Как в той фразе, которая сходится у всех религий: «Ты делай свое дело, а там — будь что будет». Этого достаточно совершенно. Казалось бы, тому же Гуэрре уже можно и отдохнуть, а он все делает что-то. Такое призвание его — выдумывать и делать.