Татьяна Колобакина. Лицом к греческой трагедии

Аскетичный спектакль Владислава Наставшева «Медея» сперва был поставлен на сцене тогда еще дерзкого Гоголь-центра, и лишь затем перебрался в родную режиссеру Ригу. В основе постановки — древнегреческая трагедия Еврипида о герое Ясоне и его жене Медее.

Начинается спектакль сразу с главного — с измены Ясона. Наставшев пропускает вступление трагедии, которое было у Еврипида, и сразу переходит к сути, поручая пересказать предисловие небольшому хору из двух мальчиков. Они двумя тоненькими детскими голосами поют на написанную Наставшевым музыку стихи Бродского «Медея» — а в это время на сцене всячески извивается актриса Гуна Зарини в образе Медеи.

Извивается — самое подходящее слово для этого образа. Как только Медея-Зарини начнет говорить, зритель услышит протяжные шипящие звуки в ее голосе: «с-с-с», «ш-ш», «з-з-з» и другие. Выдают в героине хитрую змею и движения: Медея не просто ходит по сцене, а буквально переползает из одной ее части в другую. В сцене перед осуществлением своего коварного плана по убийству царевны, выбранной Ясоном вместо нее, Медея даже облачается в платье, которое само по себе напоминает сверкающую змеиную кожу — оно переливается в свете прожектора, пока Медея примеряет его в центре сцены.

Стоит сказать и о пространстве спектакля. Здесь буквально две сцены; одна стоит на другой, на основной сцене — сцена поменьше, в форме куба, на которой и происходит все действие. В этом узком пространстве из всех декораций — только два одинаковых черных стула: на правом всегда сидит Медея, а на левый садятся по ходу пьесы все остальные герои. Роль декораций здесь выполняет и свет: практически все время сцену заполняют цвета холодных оттенков, но в момент кульминации появляется алый, как кровь, — и постоянно вырастают черные силуэты Медеи, ее детей, Ясона.

Холодный и жестокий аскетизм цветов и одежды дополняет такая же сдержанная музыка. Кроме детского хора во время спектакля звучат струнные инструменты — но только в наиболее напряженные моменты спектакля. Например, во время первого выяснения отношений между Медеей и Ясоном, когда она злится на него, ее фразы, похожие на броски кобры, сопровождает звук изредка звучащей струны: каждый раз, когда Медея говорит что-то особенно жестокое, напряженное тело Ясона дергается и звучит резкий звук лишь одной струны.

Весь спектакль строг и как будто акробатичен. Все его герои выкручивают тела в самых разнообразных формах, карабкаются друг по другу и по стульям. Медея забирается на царя Креонта в самом начале спектакле и замахивается на него, по-змеиному зависая над актером, дети в одной из сцен садятся на плечи их отца — Ясона.

Спектакль не все время отстранен от зрителей, хотя большую его часть актеры повернуты к залу профилем. Чем ближе к концу, тем более постановка выходит на пределы узкого куба на сцене. Сначала действие происходит лишь внутри него, как в террариуме, затем — во время ссоры Ясоном — крик Медеи прорывается границы внутренней сцены и будто бы выбирается наружу, сбрасывая прожекторы с потолка. В последней мизансцене оставшиеся одинокими после убийства Медеей детей, царя и царевны муж и жена поворачиваются анфас к зрителю. Они теперь разорвали все связи и стали чужими друг другу, им не о чем даже спорить. Ясон молит богов о наказании для Медеи, она же победно смотрит в зал и притом перед собой, зная, что боги на ее стороне.

Часовой спектакль Наставшева получился предельно строгим и — при этом — эмоционально напряженным. Он — будто настоящая и чистая древнегреческая трагедия, в которой чувствуется весь гнев, вся злоба и боль.

Преподаватель - Елена Леенсон