ПРОЦЕСС ПРОДОЛЖАЕТСЯ. Рецензия Ольги Коршуновой

Укоренившееся зло, Все потеряли чувство страха, Жил тот, кто дрался. Так и шло? И. В. Гете

«Процесс пошел?» М. С. Горбачев

«У нас в земле таящиеся клады? — При купле ценностей и их продаже, мы землю ковырнем? и весь бумажный выпуск покрываем? и погашаем полностью заем». Почти 200 лет назад нынешнюю ситуацию описал нам в «Фаусте» Гете, а так же пояснил, чем чревата она и к каким последствиям приведет. Об этом редко вспоминают применительно к гениальному немцу. Зато помнят, как легендарный Доктор продал со скуки душу Дьяволу. Десяток лет назад все богатства России (заводы, фабрики, шахты) были оценены в круглую сумму. Каждый житель получил бумажный прямоугольник с печатью в 10 тыс. рублей. Как пристроить бумажки с выгодой никто из простых смертных не знал, но страна, с тех пор, так и осталась приватизированной и разрезанной на кусочки. Процесс идет и сегодня. (В театральную программку вложен знакомый всем ваучер). К 39-летию Таганки Юрий Любимов показывает превью «Фауста» завершением трилогии на музыку В. Мартынова. «Апокалипсис» по Иоанну, «Сократ/Оракул» и Гете. Общая тема: приближающаяся беда. Только с каждым разом ближе к нам, конкретнее происходящее, все более узнаваемым оказывается пространство и время. Войдемте же в зал. Арьерстена затянута слегка вибрирующей тонкой тканью, ажуром (воздухом). Слева и справа в глубине установлены тусклые зеркала. Планшет разрезает широкая черная диагональ (художник — Борис Мессерер). В центре, на кружащейся поверхности своеобразного занавеса, мы видим знаменитого леонардового человека, нарисованного по законам «золотого сечения» Да над ним ледяное яйцо, под лучами прожекторов отражающееся несколько раз. Это — колба Гомункула, но, кроме того, — наша вселенная, и жизнь, и земля. Это — рождение. Тем паче, что слева замечаем рисунок сжавшегося в утробе человеческого зародыша. Жизнь коснулась всех нас. Однако, по мере развития действия, согретое юпитерами, ледяное яйцо начинает таять. Подсвеченные крупные капли стекают, словно оплакивая сидящих в зале. Где мы? На небе? На земле? В преисподней? — Диагональ земли и бесконечность воздуха, а так же сам фаустовский сюжет столкнули эти понятия.  Впрочем, спектакль начинается с озорной улыбки Любимова. Сложив ладони и накинув, на головы и плечи, трепещущие крылья из оренбургских платков, участники, превращенные в ангелов, тянут небесную песнь. Между ними вперед пробирается артист Тимур Бадалбейли. Его Мефистофель, одетый в черный фрак с багряными сполохами и неожиданную тирольскую, красную шляпу с пером, всегда гибок, умен, прозорлив. Перед Господом изгибает спину и поднимает заискивающе лицо. Но здесь на земле — он беспринципен и груб. То вкрадчивый, то осторожный, — он плетет интригу, не ведающую ни сострадания, ни страха и, частенько, сидя в глубине за роялем, заставляет всех танцевать под свою музыку. Его свита — мелочь: бесы, ведьмы, лешачихи, чертовки. Скинув крылья и оставшись в черных узких брюках и фраках, в белых сорочках с бабочками, актеры напоминают теперь крупье обслуживающих сатанинские игры. Это студенты набранного мастером первого курса «Музыкального театра» РАТИ. Закручивая композицию и стирая эпизоды один за другим, они проносятся летящим причудливым хороводом. А в музыке Мартынова — звон церковных колоколов и скрежет металла. Хоры словно раздвигают сценическое пространство. Клиент и жертва Мефистофеля, — Фауст (Александр Трофимов). Высокий, седой, с пластичным замедленным жестам и распевными, хриплыми интонациями. Флегматичный, пресыщенный опытом человек в длиннополом, черном плаще Эскулапа. Доктору на свете уже тяжело. Иногда он кажется нам безумцем, но циником ему не бывать. В противовес старому Фаусту режиссер включает в орбиту спектакля молодого (В. Черняев). Перед нами смешение красок, пространств и времен. Здесь легко прочитываются имена Брехта и Мейерхольда, Булгакова и Шекспира. Все объединяет музыка степа и грубоватый окрик Директора театра (Ф. Антипов): «Гоните действий ход!». Степ — не так уж нов на сцене Таганки. Очень точно и весело он был использован в пушкинском «Евгении Онегине». Там, в какой-то мере, он шел от тамтамов — африканских корней поэта. Здесь это абсолютно иное. Степ — танец, где все внимание устремлено на ноги. А потому смотрите, чтоб в рассыпающемся перестуке подошв не пропустить раздвоенные копыта. Так Беня Крик из любимовского «Заката» (театр «Габима») подтачивал пилочкой свои ногти. А зрители видели когти хищника и, словно слышали предостережение режиссера: «Зло распознаваемо уже в самом начале». Толпа то замрет, поставив правую ногу на вытянутый носок, как на пуант. То Мефистофель втиснет свой лакированный туфель в солдатскую оловянную кружку. Тогда уж, мы воочию увидим его копыто. Но в основном: Все в мире изменил прогресс. Как быть? Меняется и бес. Рога исчезли, хвост исчез? Когда же торжественным парадом, вскинув, на плечо метла, как ружья, участники действа чеканят шаг, чудится, — бесы заполонили Вселенную. В самом деле, даже Мефистофель заметил: «От всех в чужом краю скрываясь, На родственников натыкаюсь?» А вместе с ними, в образе наемника Валентина — Дмитрия Муляра («В солдатах брат?») шагает по земле бессмысленная война. «Золотое сечение — деление в крайнем и среднем отношении?» — Любимов настаивает на одновременном сличении двух величин. Когда бушующая толпа распадается надвое, — часть в котелках, а часть в тирольских шапочках — она зеркально двоится. Когда Мефистофель и Фауст проводят значительную долю спектакля в глубине за роялем, наблюдая за Маргаритой, их место занимает леонардовый четверорукий — четвероногий сверхчеловек, вписанный в правильную окружность. Ныне это не только мечта достижения гармоничного мира — это двоящийся образ паука Мефистофеля-Фауста. Какими словами написать, что этот сверхчеловек виртуально насилует и истязает жертву, даже когда охладевший Фауст о ней прочно забыл?! Маргарита сходит с ума не только от содеянного ею. Но и оттого, что на какой-то момент оказалась, парализована ее воля, иссушена ее плоть, ее мозг. Задержимся на мгновение. Роль Гретхен танцует и фактически пропевает Александра Басова — тоже студентка любимовского 1 курса. Она удивительно изящна, обаятельна, музыкальна. Она беззащитна, подобно «Святой Инессе» Рибера и сумасшедшей Офелии. Хотя, по решению некоторых мизансцен (наличие щетки, схожей с метлой в руках Маргариты, ее бесовский выезд на кровати запряженной чертями), мы догадываемся, что образ задумывался пересекающимся с булгаковской героиней. (Несомненно, что к премьере 30 сентября, спектакль еще может претерпеть изменения). Любимов убежден, что в каждом — и грязь, и необыкновенная чистота. Некогда ставя пушкинский «Пир во время чумы», режиссер повторял актерам: «Это спектакль о бессмертных, как Моцарт. И о смертных, — как мы». Но погибают Гретхен и Моцарт в земном аду. Души же остальных давно пытаются сковать себя золотом. Вот оно — разбрасывается Мальчиком среди чиновников Императора, струится парчовыми складками настоящей Вальпургиевой ночью Двора, сверкает хищными золотыми зубами Мефистофеля и его свиты. Власть его — наше наказанье Господне, она — Содом и Гоморра. А зал отражается в зеркалах.