Р. Кречетова. «Когда мы с Любимовым халтурили в опере…»

Время Петра в российской истории — время всяческого строительства. Потому на сцене — огромная деревянная структура, напоминающая то ли строительные леса, то ли — верфь. К ней свободно крепятся тонкие листы жел­того («золотого») металла, которые слагаются в буквен­ную композицию, прочитывавшуюся как имя: Петр. Оно золотовластно нависает над всем.

Конструкция, разумеется, двигалась.

Вначале полувтиснутая в правую кулису, уравновешенная у левой крестами старообрядческого погоста, она затем въезжала в спектакль. Листы колебались, мерцали.

Предостережение. Знак приближающегося высшего гнева.

К этому надо прибавить эффектное начало оперы, знаме­нитое вступление «Рассвет на Москва-реке». Дощатый круг (лобное место), лежащий в плоскости сцены, вставал вертикально и постепенно, как огромное солнце, «вос­ходил» из тьмы, высветляясь от верхнего узкого своего краешка до полноты диска. Воткнутые в него с четырех сторон топоры отбрасывали тени, создавая иллюзию ка­кого-то зловещего циферблата. С последним звуком увер­тюры в центре их открывалось окошечко, оттуда вместо кукушки высовывался кривляющийся шут.

В финале подсвеченные красным, колеблющиеся, бли­стающие листы казались сжигающим пламенем, охватив­шим леса, людей, все пространство. Приближенный к самой рампе, хор ряд за рядом отступал в глубину, открывая взгляду зрителей деревянные кресты погоста.

Люди исчезали. Кресты заполняли сцену...