Светлана Максимова. Погребальный венок вместо свадебного венца

«Лес», который «посадил» Кирилл Серебренников еще в 2004 году, сейчас в глазах современного зрителя разросся и стал настоящей чащей. Совсем не в том смысле, что он стал менее понятным публике 2020-го, а в том, что «масштаб» злободневности достиг еще более серьезного уровня.

Оригинальный текст Островского режиссер перестраивает так, что спектакль приобретает более комичную, сатирическую, почти фарсовую форму по сравнению с текстом XIX века. Комичность во многом основывается на противоречии визуального (проработанного Серебренниковым) и текстового (того, что без кардинальных изменений было перенесено в спектакль от Островского). Некоторые коррективы все же вносятся, например, в состав действующих лиц. Места Евгения Аполлоновича Милонова и Уара Кирилловича Бодаева занимают их женские двойники - Евгения Аполлоновна и Уара Кирилловна, а вместо Карпа появляются две горничные. Ключница Улита в спектакле становится моложе, Гурмыжская - наоборот, намеренно старше задуманного Островским.

– Улита, мы с тобой одних лет…
– Матушка барыня, я постарше буду.
– Мне этого не надо, ты напрасно... И я знаю, и ты знаешь, что мы ровесницы.

Такой диалог в спектакле благодаря разному возрасту актрис производит более комический эффект, чем тот же диалог в пьесе (на момент премьеры Е.Добровольской (Улита) - 40, Н.Теняковой (Гурмыжская) - 60). К чему этот комизм? Да хотя бы к тому, что Островским «Лес» задумывался как комедия. Серебренников в своей интерпретации превращает действие в настоящую сатиру, гротескно обличая отрицательные стороны действительности.

Зачем же Серебренников обратился к пьесе Островского? На мой взгляд, режиссер хотел напомнить о том, что история циклична, а перемены едва ли возможны. Именно поэтому сюжет «Леса» не закреплен за временем, в которое происходит действие у самого Островского - в 1870-е.

События Серебренников переносит на век вперед - в «застойные» 70-е XX века в СССР – об этом свидетельствуют элементы сценографии. В доме Раисы Павловны в каждом предмете быта, в каждой дощечке паркета ощущается атмосфера советского прошлого: тут и хрустальная люстра, и торшер, и радиола; то и дело на сцене появляется хор, похожий на пионерский...

Одной эпохой советского застоя действие, впрочем, не ограничивается. Восмибратов и его сын появляются на сцене в коричневых кожаных куртках и темных очках - довольно очевидная отсылка к образу бандитов из 90-х. К слову, как и у Островского, поступают они тоже «по-бандитски»: Восмибратов не упускает случая обмануть Гурмыжскую, недодав тысячу рублей и забрав расписку, в которой Раиса Павловна по собственной безалаберности заранее пишет, что все деньги ею сполна получены.

Но и на девяностых Серебренников не спешит останавливаться. В финале спектакля, на свадьбе Гурмыжской с Булановым жених произносит (инаугурационную) речь:

«…господа, в самом скором времени само дело будет говорить за меня; вы увидите наше имение в цветущем положении».
«...я очень близко к сердцу принимаю не только свои, но и общественные дела и желал бы служить обществу. Поверьте, что вы найдете во мне самого горячего защитника наших интересов и привилегий».

Пожалуй, не составит большого труда распознать в этом фрагменте аллюзию на речь действующего в 2004 г. (и, к слову, в нынешнем 2020-м тоже) президента РФ. Именно этот монолог Буланова становится неким мостом из «бандитских» 90-х в «стабильные» 00-е. Так Серебренников утверждает актуальность проблематики пьесы и спектакля. Лес, с одной стороны, - нечто единственно ценное, что у нас осталось, хотя на самом деле даже его мы размениваем и остаемся с пеньками. С другой - это символ мрачной, несвободной жизни, которая остается без изменений в течение трех эпох и нет никакой надежды, что что-то изменится.

На мой взгляд, проблематика спектакля остается актуальной и после  нулевых. Отметим, что пространство сцены похоже на трехступенчатую лестницу,  можно провести параллель между этими ступеньками и тремя названными выше эпохами. Однако и зрительный зал - это своего рода ступень в этой нисходящей многоступенчатой модели. Означает ли это, что будущее (уже настоящее, в котором мы живем) - это тоже часть системы, которая пытается достичь «цветущего положения», но остается застойной и неизменной? Вопрос философский, но ответ мне кажется довольно очевидным.

Серебренников подобрал исполнителей так, что каждый из них органично вписался в роль - уморительные Улита и Гурмыжская, обольстительный Буланов, относительно свободные (но все же обделенные) Несчастливцев и Счастливцев и т.д. Каждый артист работает на поддержание идеи Серебренникова - в гротескной форме сказать о бесконечном застое. Детский хор, исполняющий «Беловежскую пущу» (неплохая отсылка к беловежским соглашениям), становится своего рода олицетворением несвободы, ведь хор всегда состоит из многих  людей, ведомых и управляемых.

Можно говорить и о сходстве между «Лесом» Серебренникова и «Лесом» Мейерхольда; в конце концов, именно ему посвящен спектакль 2004 года. Оба режиссера переносят действие пьесы в современный им мир, будто заявляя: мотив несвободы и ограниченности имеющих власть, мотив невозможности изменения - вне времени. Структура построения спектаклей также схожа: Серебренников делит действие на порой не совсем связные сатирические зарисовки, подобно тому, как Мейерхольд дробит свой «Лес» на 33 эпизода. Более того, как и русский классик, Серебренников облачает все в форму фарса; у Мейерхольда (пожалуй, главного теоретика и практика театрального гротеска) это называлось скорее балаганом. Между спектаклями действительно множество параллелей, и это лишь наиболее очевидные из них.

Вот так и получается - мы верим в светлое будущее, а по итогу вместо свадебного венца получаем погребальный венок (который Улита в финале кладет к ногам Гурмыжской). Отношение к творцам, актерам осталось таким же, каким было и при Островском, и в период брежневского застоя - в какую эпоху ни перенеси действие, история повторится. Серебренников доказал, что актуальность и социальный подтекст способны по-настоящему сплотить публику, а политическая сатира может быть куда смешнее традиционного прочтения. Но «Беловежская пуща» и фраза «Не удавиться ли мне?» так и продолжат звучать рефреном.

Рецензия Светланы Максимовой написана в рамках майнора «Театр с нуля» (Проектная лаборатория по изучению творчества Ю.П.Любимова и режиссерского театра XX-XXIвв. НИУ ВШЭ, преподаватель – Елена Леенсон)