Художественный совет Театра на Таганке обсуждает спектакль «Борис Годунов». Стенограмма от 7 декабря 1982 года
Председательствует главный режиссер театра Ю. П. Любимов.
Ю. П. Любимов. Уважаемые товарищи, после первого прогона спектакля мы пригласили вас на обсуждение, чтобы услышать ваше мнение и замечания и будем вам благодарны за высказанные соображения.
Ю. Ф. Карякин — с. н. с. Института международного рабочего движения. Есть одна тайна в истории русской драмы. Это то, что по замыслу А. С. Пушкина пьеса «Борис Годунов» по своей значимости должна открывать русский театр. Но, однако, эта пьеса не нашла себя на русской драматической сцене. Почему? Если проследить за ее историей, то еще в Москве 12 cентября 1826 года А. С. Пушкин в Кривоколенном переулке читал пьесу, и, по воспоминаниям Погодина мы знаем, как это всех потрясло — что «волосы дыбом вставали». Известно также, что через сто лет во МХАТе Качалов исполнял ее, он читал текст А. С. Пушкина. Это были попытки, но, тем не менее, ничего так и не получилось. Тайна становится еще более таинственной, потому как гений Мусоргского и исполнение Шаляпина создают оперу «Борис Годунов», и опять она не получалась на драматической сцене. И мне кажется, что если бы даже пьеса была поставлена таким образом, чтобы один актер играл все главные роли, то все равно она не получилась бы.
Почему? Я хочу поделиться своим предположением. Мне кажется, дело в том, что ранее в постановке этой пьесы, в переводе как бы на драматический язык, — проблема ее народности не была решена. Есть люди, которые лучше меня разбираются в Шекспире, и они знают, что шекспировские хроники идут всегда с успехом, что они, безусловно, глубоки, но — в восьми хрониках Шекспира такой народности нет, как у Пушкина, хотя Пушкин ориентировался на Шекспира. Я уж не говорю о том, что и так всем известно, что основная тема «Бориса Годунова» — тема народная. Но я хотел бы напомнить о ее месте в пушкинском тексте. Ведь эта пьеса начинается тремя сценами народа и кончается тремя сценами народа. Это выстроено композиционно и архитектурно. Однако до сегодняшнего дня решения этой пьесы на драматической сцене не было. И это, наконец, решено. И это явилось впервые. И это не запрещено. А Любимову приходится бороться и за сам предмет изображения — за «Мастера», за «Бесов». Никто «Бориса Годунова» сегодня не запрещал, просто он был не «по зубам» театрам. И вот — постановка Ю. П. Любимова. Здесь режиссером был учтен весь отрицательный опыт, а также огромный исторический опыт в постановке «Бориса Годунова» Мусоргского. Мы все находимся под обаянием Козловского в роли Юродивого, под обаянием Шаляпина и Гяурова в опере. Но вот эта пьеса получила новое решение, и это решение на драматической сцене прозвучало через песню, что и явилось единственно возможным историческим воскрешением, оживлением и залогом дальнейшей жизни этого спектакля.
С. П. Капица — профессор, доктор физико-математических наук, АН СССР. На меня спектакль произвел большое впечатление. Меня поразила его цельность и точность. В нем нет ничего лишнего — ни в жестах, ни в декорации, как нет ничего лишнего и у А. С. Пушкина. Пушкина легче читать одному актеру, один актер может показать лучше, как звучит художественный текст. Я поразился точности исторического мышления. Я несколько недель тому назад перечитал эту драму А. С. Пушкина и «Царя Бориса» А. К. Толстого, перечитал весь текст, который мы с вами сегодня слышали, все монологи. И что я воспринимал в своем уме, то увидел здесь — я поражен! Все хорошо. Есть некоторые детали, на которые можно обратить внимание. Это Пимен — я от него ожидал большего. И сцена в корчме — хотелось бы ее видеть не как комедийную вставку между двумя высокими драмами. Также и образ патриарха — мне казалось, что это глава церкви, и мне хотелось его видеть несколько другим. Исключительно мощное впечатление производит сцена соборования. Это мое личное мнение. Кажется, что при такой скупости средств такие детали приобретают большее значение, чем можно им придать при любой другой постановке. В отношении декораций — они отличаются своей скупостью, левая стена оказалась ничем не занятой.
Ю. П. Любимов. Декораций здесь нет, это стена театра.
С. П. Капица. Естественно, в этом случае детали приобретают еще большее значение. Они выходят за пределы того, что о них можно сказать. По-моему, этот спектакль один из лучших, какие мы видели на Таганке. И мы сегодня присутствуем на спектакле некоего, если можно так выразиться, сеанса исторического ясновидения. Пожелаем этому спектаклю долгой сценической жизни. Этот спектакль, по-моему, есть вершина работ ансамбля Таганки и режиссера Ю. П. Любимова.
В. В. Станцо — редакция журнала «Химия и жизнь». Сегодня Театр на Таганке прошел одно из самых сложных испытаний в своей деятельности. И даже не одно, а два испытания. Первое — труднейшей драматургией А. С. Пушкина. И второе испытание — исконно народной песней, которую несет всем нам фольклорный ансамбль Дмитрия Покровского, созданный семь-восемь лет назад. Я услышал их, когда они появились в своем подвальчике. И тогда уже шел разговор, что этот ансамбль придет в конце концов на сцену настоящего театра и будет искушением и испытанием для народа, если это будет театр больших мастеров, как наш Театр на Таганке. Это будет большим испытанием и искушением того, что делает Д. Покровский и его единомышленники. Та органичность, которую мы все видели и слышали сегодня, органичность режиссуры Театра на Таганке и тех источников музыки — это все слилось вместе. Это было единое целое. И это здорово! Это делает спектакль цельным, его могучее действие мы все на себе испытали. Делает спектакль цельным и могучим вдвойне. Многие мои коллеги говорили, что любимовский театр для избранных, для интеллигентов и эстетов. Но испытание первозданной музыкой говорит о том, что «Борис Годунов» на таганской сцене — состоялся! И слава богу, что нам это дано увидеть и услышать! А о мелких придирках здесь и не стоит говорить, они заслоняются спектаклем большой цельности и народности. Спасибо вам за него!
Б. А. Можаев — писатель. Я видел несколько сцен на репетициях, а сегодня впервые вижу спектакль целиком. Когда я смотрел его отдельные сцены, то у меня было намерение говорить по существу каждой из них. Теперь, просмотрев весь спектакль, ощущаешь, что этого делать не нужно, что это не главное. Главное в том, что весь спектакль сделан таким образом, что сцена от сцены зависит, и они в общем потоке создают великолепное зрелище, которое захватывает зал. Чувствуешь, что Пушкин написал мелодию от трагедии, все слито. Разделить комедию от трагедии нельзя, как и в жизни. Это комедия о настоящей беде народа. Когда писал свою музыку Мусоргский, то он, прежде всего, чувствовал и понимал, что это была комедия и трагедия о горе государства Московского. Любимов сделал практически то же, но в иных условиях, на сцене драматического театра. Идя за текстом А. С. Пушкина, он просто и точно разрешил суть этого спектакля — это народное представление, и пьеса сыграна на площади в гуще народа. Естественно, говорит нам постановщик, здесь нет никаких декораций. Они и не нужны — это площадь. Зато нужен сам народ. Нужна труппа, нужен тот самый коллектив, который воедино спаян и делает свое дело, как едино звучащий оркестр. Точно в целом и в отдельности все продумано и представлено, как должно представляться в народном представлении.
Мне приходилось в 30-е годы видеть на народных ярмарках такие балаганы — быстро сколоченные, с очень ограниченным реквизитом, как различные представления Петрушки. Народные сцены я видели в Китае в 1949 году. Видел, как на глазах зрителей выходят артисты с одной палкой, к ним присоединяются другие артисты, находят взаимодействие, и огромное количество народа смотрит это представление, и все всё понимают. Представление, где всё условно, где палки — это мечи, сабли, лошади, всё ставится на свои места.
И здесь действие от начала до конца не упускает режиссер-постановщик, особенно емко это показано в начале и в финале. Говорить о том, кто как сыграл сегодня свои роли, можно и нужно. Но говорить об этом как о чем-то самодавлеющем не стоит. Каждый артист играл как в хоре, как в оркестре, как в спевке, где он вливается в общий ансамбль, отсюда и распев. Перед тем, как хор в старые времена начинал петь, была распевка. Этой распевкой объединялись помыслы и желания, и все сливалось в согласное пение. И это согласованное пение потому и переходит тут в согласованные действия. Очень сильный спектакль получился, очень сильно звучащий. Понятно, почему этот труд А. С. Пушкина не мог быть долго напечатанным, вспомните, когда только этот труд был написан. Когда Пушкин работал над ним? И когда этот труд вышел в свет? Главная мысль Пушкина в спектакле, поставленном Любимовым, звучит, проходит красной нитью: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!» И эта мысль подчеркнута во всех аспектах спектакля. Я благодарю вас!
В. Н. Шубкин — профессор, доктор философских наук. Я отважусь сказать о том, что этому спектаклю суждена очень долгая жизнь. Трудно при первом прогоне обычно прогнозировать и что-то предсказывать. Но у меня такое впечатление, что этот спектакль будет одним из любимых и выдающихся спектаклей Театра драмы и комедии на Таганке. И я от души поздравляю весь коллектив театра и Юрия Петровича с успехом.
Я хотел бы сказать, что этот успех не случаен, он связан с удачным выбором пьесы и точной ее интерпретацией. Он историчен, этот спектакль, в самом высоком смысле слова. Он открывает нам не на словах, не в декларациях, которым мы привыкли следовать часто, он открывает нам в художественном материале, что подлинно народные произведения, написанные гением, нетленны и своевременны в каждую новую эпоху. Они оказываются новым открытием, они касаются вечных проблем, которые всегда будут.
В начале этого спектакля меня несколько смутила одежда, наряды персонажей из разных эпох, из разных времен. Потом я увидел, что в этом не слабость, а сила спектакля. Тем самым театр и режиссер вышли на очень большой уровень исторического обобщения.
И, второе, что хотелось отметить, это вечная проблема толкования конфликта между мирским и нравственным. Этот конфликт социального и духовного проявляется в острой проблеме власти, в нем зерно русской литературы и русской классики. Об этом писал Пушкин. Это подчеркивал в своих произведениях Достоевский. Толстой говорил, что вся деятельность — и государственная, и торговая, и научная — прежде всего, связаны с проблемой нравственности, с проблемой совести. И эта проблема четко звучит в этом спектакле.
А. Г. Шнитке — композитор. Я буду говорить несколько субъективно, как говорят, со своей колокольни. Я испытал общее эмоциональное потрясение от этого спектакля. Я получил пищу для размышлений и хотел сказать, что мне как музыканту бросилось в глаза. Во многих предыдущих спектаклях Театра на Таганке, таких, как спектакль памяти В. С. Высоцкого, и в других, и в сегодняшнем спектакле видно, что Юрий Петрович продолжает поиск нового музыкального театра. И удивительно то, что этот театр рождается в стенах драматического театра, в сценическом воплощении драматической пьесы. Оказывается, что драматическая пьеса может быть воплощена в такой убедительной музыкальной форме, но через форму драматического театра. Здесь две задачи решаются одновременно, встретившись на этом перекрестке. Хотелось бы осмыслить то, что внес в эту работу Дмитрий Покровский. Поражаешься тому, что пьеса слушается посредством своей эпохи, или воображаемого пространства, или раскрывает что-то подсознательное. Но главное ее функция в том, что она создает собирательный образ совести внеличной, от людей идущей, — это сила, объединяющая всех людей. Каждый из актеров в тот или иной момент оказывается связан с этой общей силой, которая судит всех и выносит всему окончательный приговор. Каждый связан с этой силой своим образом независимо от того, на какой отметке нравственной шкалы мы его поставили. И задача музыки в том, что она вносит сюда нравственное очищение. В этом есть источник чего-то светлого. И после спектакля мы уходим с надеждой, словно подключившись к этой силе, которая выражена собирательно, общим сознанием, которое связано многоликим хором.
Зритель — из зала. Поскольку художника у спектакля нет, я хочу сказать свое мнение, и, может быть, будет учтена и моя просьба, как зрителя. Если это можно, не нужно настоящий святой крест применять в действии. Если это народный спектакль, то часть народа здесь верующая. Не надо святого креста показывать в театре. Не надо таких таинств показывать на сцене.
Ю. П. Любимов. Это обряд пострижения показывается на сцене. Мусоргскому такие же претензии предъявлялись. Хорошо, мы находимся в театре, где допускаем свободный обмен мнениями. Я рад слышать самые разносторонние мнения, которые хотят высказать зрители, к чему взывает вся великая литература в истории России и сам А. С. Пушкин прежде всего. Есть мнение, что этого делать не надо. Хорошо.
З. А. Славина — актриса. Я долго не смотрела этот спектакль. Мне сегодня не повезло, меня не впустили в зал на первое действие. Не буду называть тех, кто виноват в этом. По существу. Слово «Бориса Годунова» настолько звучит злободневно, что здесь видно отношение актера и режиссера к тексту. Это очень здорово заметно, когда вся труппа собирается в единое целое по кругу, и появляется посох — здесь люди, рвущиеся к власти. И это было во все времена. Мне это дорого. Я в 16 лет исполняла роль Марины Мнишек. Я не была такой Мариной, какой была Марина сегодня. Я радуюсь успеху Аллы Сергеевны Демидовой. Ее Марина рвется к власти так, что не хватает дыхания, что не может сказать слово как следует. Рада я и за Валерия Сергеевича Золотухина, он тут настоящий русский Лжедмитрий. Разве мы не видим людей с саблями, рвущихся на Русь? Разве критики, сидящие в зале, не видят, что это сабли? Не видят лжефонтана? Разве это не лицедейство? И разве это не народ? Это народ в полном смысле слова.
Впервые я радуюсь массовым сценам. Это всегда было для меня будто нож в спину, когда в них актеры шепчутся за спиной. Здесь же я видела толпу, которая живет единым духом с Годуновым. С таким разным Годуновым! Его и жалко, его и проклинаешь. Когда на доске он дает завещание сыну, то это завещание относится ко всем, кто причастен к власти. Хороший спектакль. Я хочу поздравить Наталью Сайко и радуюсь за нее, за ее игру. Она тихо плачет, когда на их спинах доска. На многих людях лежат эти доски за то, что они хотят работать честно. В этом спектакле я вижу любовь к Родине, любовь к России, он учит тому, как оставаться у нас на земле святым мальчиком, как пройти всю долгую жизнь, как оставаться в этом мире честным и добрым.
Зритель — из зала. На Таганку идут люди, которые любят ее, и приходят люди, которые ее не любят. Если думать, что зритель ничего не понимает, ничего не чувствует, не надо и объяснять ничего. Все мы чувствуем и всё понимаем. Хочу сказать, что зрители давно уже устали от технических средств, а Таганка одна из первых идет по верному пути. Совсем не обязательно нас направлять в театр, где есть всякая бутафория. Главное не в том, что хор хорошо поет, и не в том, что зритель воспринимает, а в том, что эта пьеса хорошо влияет на всю труппу. Актеры находятся всю пьесу на сцене, им некогда расхолаживаться, они мобилизованы все время, им некогда выбиваться из роли. Они все поют, и этот тон не надо понимать, надо почувствовать. Механизм этого спектакля ясный, и спектакль смотрится легко. Я когда шел сюда, перечитал пьесу Пушкина и думал, как это можно поставить такие массовые сцены? Не сломается ли темп, ритм? Какие-то массовые сцены выброшены, когда на немецком идет разговор. И все выполнено великолепно. Спасибо вам за спектакль!
В. Т. Логинов — доктор исторических наук. Я репетиций спектакля не видел, но то, что я увидел сегодня, — это было чудом для меня, которого я ждал несколько лет. Я уверен, что завтра произойдет еще одно чудо. Впервые за все 10 лет я уверен, что Управление культуры Мосгорисполкома примет этот спектакль без замечаний. (Аплодисменты)
Ю. П. Любимов. Я всегда любил оптимистов.
Б. Ш. Окуджава — поэт. Я сегодня слышал здесь много прекрасных слов о спектакле, и я полностью присоединяюсь к ним.
М. Д. Вольпин — литератор. У меня небольшое замечание. Когда актеры говорят из окон в глубине сцены, их плохо слышно. Они далеко. Слова теряются.
Н. А. Крымова — кандидат искусствоведения, театральный критик. Я боюсь употреблять высокие слова, но мне кажется, что в Театре драмы и комедии на Таганке иногда даешь себе отчет в том, что здесь ты проходишь через какие-то вещи исторические и видишь те моменты или осознания истории, или своей собственной причастности к ней. Из всех московских театров ни один театр не может похвастаться этим. И мы с вами можем сказать, что Театр на Таганке многому нас научил. Он научил нас мыслить исторически многими своими спектаклями. И в этом смысле один из очень серьезных моментов истории Театра на Таганке и истории сцены — теперешний «Борис Годунов». Эта пьеса действительно не была разгадана ранее нашими драматическими театрами, и не знаю, какие еще будут разгадки этой трагедии. Но сегодня произошло очень много открытий.
Я скажу несколько слов сейчас, а у меня внутри начинается процесс более глубокого осмысления этого спектакля. После этого спектакля пришел какой-то свой энергичный ход мыслей. В чем дело? Это школа исторического мышления, которую я прошла благодаря Театру на Таганке, прошли и зрители, и актеры, и сам Любимов. Я не знаю, что он думал о русской истории, когда начинался Театр на Таганке, но сейчас это совсем другой человек, и мы с вами другие люди. Я ждала этого спектакля и рада, что не ошиблась. Мне кажется, что другого театра нет, который так бы осмыслил эту пьесу. Вопрос: на чем это произошло? Думаю, прежде всего, на развитом историзме художественного мышления.
Очевидно, что в «Борисе Годунове» есть некоторый секрет звука. Я не говорю музыки, мелодии, неслучайно был Мусоргский и был Яхонтов. И хоровые решения были в музыке, и голосовые решения уже есть у великого актера. А так, чтобы закрутить, завертеть это в хор, согласовать с глубинными корнями — такого не было.
Я боялась, что будет некоторый уклон в русофильство — мало ли куда может Любимова занести? Но здесь я никакого заноса не чувствую. Этот спектакль поставлен так, что любой человек, живущий на русской земле, почувствует себя принадлежащим именно этой земле. Здесь найден верный исток. И этот спектакль, как и все спектакли Театра на Таганке, будет развиваться. Куда? Не знаю... У меня сегодня внук рождается в роддоме, и это тоже будет — рождение. Очень в этот спектакль все заложено правильно. Уже понятно, какая головка будет у ребенка, какая ножка... Основное сложится.
Самое непростое положение в спектакле у Губенко. Это тайна актера и режиссера, что дальше сформируется, как он будет жить на подмостках. Стилистика самого спектакля существует внутри каждого актера, на самую трудную высоту ставит это Губенко. Есть куски психологически, стилистически недотянутые. Это задача дальнейшей работы театра. Но Самозванец и Марина, сцена у фонтана, в корчме, сцена с Пименом, уход Шуйского, слияние его с толпой — это замечательно! От какого количества штампов освобождает нас Таганка! Здесь нет торжественного выхода царя, нет парадности, но есть проблема, такая проблема, что в глазах действительно «кровавые мальчики» встают. Это мы все видели на Таганке. Не без недостатков, конечно.
Молодой Курбский — это бьет по сердцу, куда заносит наших мальчиков, они в крови. Это меня задело до такой степени, так же, как и сцена с Пименом, и никакой другой драматический театр никогда не справился бы с этим. Иван Бортник — актер не из первой десятки актеров театра...
3. А. Славина. Неправда. Бортник из первой десятки актеров театра, из самой первой!
Н. А. Крымова. Я хотела сказать, что Бортник не из первых мастеров, но сегодня его игра прекрасна, и меня задело, что здесь сказали о Пимене, но я хотела бы Пимена оставить таким, как он появился, также оставить и его костюм. Тут он весь. Это нечто, что важно для спектакля. Настолько этот спектакль внутренне богат, и настолько он ворошит всё, что о нем говорить можно долго. В этом спектакле очень ощущаешь момент исторической удачи театра. Это можно сказать без преувеличения. Спасибо вам!
Б. И. Зингерман — кандидат искусство ведения, с, н. с. ВНИИ искусствознания. У нас иногда принято делить режиссуру на бытовую и условную. Мы можем говорить о театре коммерческом и некоммерческом. А сегодняшний спектакль — антикоммерческий. Это важно. Иногда говорят, что театр должен быть только праздничным, отвлекая зрителей от важных жизненных проблем, от того, что волнует душу. На таких спектаклях часто дохнешь со скуки. А сегодняшний спектакль разнообразный по своей теме, по своему контрапункту. Этот спектакль будет долго жить и расти.
То, что сегодня произошло, можно было раньше предположить на предшествующих спектаклях. В этом пушкинском спектакле Театр на Таганке пришел к мощному жанру народной трагедии. Этого жанра не было на сцене очень давно. Мы знаем считанное количество таких спектаклей. Жанр народной трагедии понят Юрием Петровичем как жанр музыкального спектакля. Это открытие в нашей театральной эстетике. Здесь музыка создает очистительный момент в трагическом спектакле.
Можно много говорить об отдельных ролях и о трудностях, которые стоят перед артистами. Я второй раз смотрю этот спектакль и вижу, как он растет. На сегодняшнем спектакле Алла Демидова играет разнообразнее, чем на предшествующем. Очень точно и с отдачей играет Сайко. Главная трудность здесь будет состоять в том, что нужно соотнести звучание музыки со звучанием стихотворного текста главных героев. Иногда мы их не слышим. Смысл некоторых монологов, которые даже громко произносятся, не доходит до зрителей, а другие монологи, произнесенные тихо, но осмысленно, звучат очень сильно и впечатляюще. Например, монолог Пимена. На фоне хора «мазать» актеру ничего нельзя. Это очень важно. У Губенко здесь трудная задача, он мягкий артист...
3. А. Славина. Какой же он мягкий? Он сильный!
В. И. Зингерман. Я видел два раза этот спектакль. Мне кажется, что для Губенко это задача очень сложная. Он один должен противостоять всей массовке. Спектакль должен расти, мысль его будет крепнуть, она довольно широкая и касается не только нравственных проблем, но и самой природы царской власти. Раздумья неизбежны. Я поздравляю театр!
Зритель — из зала. Я попал на спектакль случайно. Шел на него, волнуясь. Мне не хотелось услышать фальши. Слушая древнерусскую музыку, я ощущаю себя глубоко русским человеком. Но когда чувствую фальшь, то очень огорчаюсь. Я боялся, что фальшь будет присутствовать и здесь. Что удивительно — я не увидел фальши. Спасибо за это вам. В вашем спектакле правда историческая и звуковая. Здесь и Пушкин, и ваше благоговение к нему. Я хочу ответить человеку, который тут сказал о святом кресте. Я тоже и с этой точки зрения смотрел на спектакль. Ничего особенного. Смотришь, как русские люди относятся к святыне. Больно, если видишь фальшь, а здесь фальши нет. Я благодарю вас за то, что не было кощунства, а было благочестивое отношение к истории, к народу, который живет и будет жить. Пушкин здесь есть, я смотрел Пушкина. Выхожу после спектакля, и у меня внутреннее ощущение торжества. Не торжественности, а торжества правды! Это мне дает силы. Нет ни уныния, ни тоски. Есть надежда, вера. Я благодарю вас за такое отношение к народу.
Ю. П. Любимов. Я хочу поблагодарить всех присутствующих. Также хочу поблагодарить и сказать при всех большое спасибо Дмитрию Викторовичу Покровскому за помощь в нашей работе. Его товарищи и сейчас помогают нам. Как Дмитрий Викторович научил, и как наши актеры сумели научиться — вы это видели. Но надо сказать, что это был долгий и тяжелый труд, которого некоторые люди в театре не замечали и не помогали нам его облегчить. Это было больно.
Наш театр постепенно как бы становится комбинатом обслуживания чего-то. Покойный Яншин говорил: «Я не могу ходить в новый театр. Меня там никто не знает, никто не здоровается, и я там никого не знаю. Если я буду туда ходить, то я умру». И умер. «Этот театр не обжитой, он мертвый», — говорил он. Второй раз мы пытаемся обживать свой театр, так как архитекторы не хотели понять, для кого они строят и для чего они строят. Приходится его обживать сейчас.
О работе над спектаклем «Борис Годунов». Работа, как я сказал, была очень тяжелая. Вообще становится работать очень тяжело. Появились странные дела в театральном мире. Это и мои коллеги говорят, что почти нельзя стало работать. У меня много знакомых в разных областях. Позвонишь иной раз по телефону: «Как дела?» — «Слушай, ты можешь работать?» — «Понимаешь, нельзя работать!» Эту фразу я все чаще и чаще слышу. Страшная фраза, она должна заставить задуматься людей. А в искусстве это еще страшнее. Если нет желания понять друг друга, тогда вообще нельзя работать. Яншин не мог адаптироваться в этой новой среде. Он привык работать во МХАТе, он там был как дома. А когда он видел, как незнакомые люди его толкали, то он почувствовал себя чужим в этой квартире. Я не одинок, многие стали себя чувствовать чужими и ненужными. Захлестывает текучка. Штаты заполнены и не заполнены, не хватает вакансий и т. д. С одной стороны, они есть, с другой стороны, их нет. Старые люди говорили, что есть некоторый количественный предел для коллектива, и если он слишком раздут, то становится неуправляемым, а в искусстве тем более. Искусство должно быть ограничено числом участников. Я уверен, что нельзя учить тридцать человек одному мастеру. Дай бог, выучить человек пять, тогда это будут его ученики, а тридцать человек — нельзя. Чтобы все профессора читали лекции? Для этого, что ли? Для всеобщей занятости? Это невозможно!
У нас был тяжелый труд, я это повторяю, радости не было никакой. И вот я слышу сегодня, что вы говорите, что на спектакле ощутили радость? Это самый большой для меня комплимент. Почему? Как Гамлет пророчески восклицает: «Порвалась связь времен!». Художник всегда должен слышать время, всегда должен смотреть вперед. Когда мне товарищи, имеющие власть, начинают говорить такие реплики, как «Подумаем...», «Посмотрим...», «Неоднозначно...», я могу сказать, как сейчас дети говорят: «Мне эти их фразы до лампочки!». В эпоху всеобщей-то электрификации, да я еще буду бояться неоднозначности, гореть вполнакала! Чего нам бояться? Мы каждодневно несем на себе тяжелый труд за очень скромное материальное вознаграждение, значит, нами движет другое, другие мотивы нашего поведения, Я говорю это серьезно официальным лицам, которые меня не слушают сейчас и разговаривают, я говорю, что пора официальным лицам научиться слушать тружеников честных и бескорыстных, пора это начать делать, иначе совсем будет сложно работать. К счастью, сейчас и установка идет такая, и мы скоро это все почувствуем.
Пора кончать праздные коммерческие спектакли. Надо стараться делать спектакли в силу своего таланта, надо работать честно, а иначе лучше разойтись. Наши актеры, которые заняты в спектакле, понимают всю сложность этого, и они сегодня были более спаяны. Сегодня они поняли, что это единая стихия, что здесь каждая нота имеет большое значение, как и слово. Здесь чудо происходит. Мысль Пушкина удивительная! Мне доказывали, что пьеса чтецкая и сыграть ее нельзя. Она только для чтения. Есть такое утвердившееся понятие, и сложно было доказать потом, что это не так. Что эта пьеса ничуть не хуже и не ниже шекспировских лучших трагедий. Что это гениальная пьеса. И она пойдет по всему миру, если будут адекватные переводы. Когда появился Пастернак и перевел для нас Шекспира, его пьесы у нас пошли. А на эту пьесу А. С. Пушкина некоторым нашим руководящим работникам надо приходить специально, а театру надо специально выделить им места. И существующую бронь необходимо еще увеличить, чтобы они чаще ходили слушать нашего великого национального гения, который выражает, как никто другой, дух и суть своей нации. Художники чиновников могут многому научить. Зря чиновники не учатся у художников, ведь чиновникам же и будет от этого хуже, а художникам — все равно! Благодарю за внимание!
Из архива Юрия и Каталин Любимовых
Ю. П. Любимов. Уважаемые товарищи, после первого прогона спектакля мы пригласили вас на обсуждение, чтобы услышать ваше мнение и замечания и будем вам благодарны за высказанные соображения.
Ю. Ф. Карякин — с. н. с. Института международного рабочего движения. Есть одна тайна в истории русской драмы. Это то, что по замыслу А. С. Пушкина пьеса «Борис Годунов» по своей значимости должна открывать русский театр. Но, однако, эта пьеса не нашла себя на русской драматической сцене. Почему? Если проследить за ее историей, то еще в Москве 12 cентября 1826 года А. С. Пушкин в Кривоколенном переулке читал пьесу, и, по воспоминаниям Погодина мы знаем, как это всех потрясло — что «волосы дыбом вставали». Известно также, что через сто лет во МХАТе Качалов исполнял ее, он читал текст А. С. Пушкина. Это были попытки, но, тем не менее, ничего так и не получилось. Тайна становится еще более таинственной, потому как гений Мусоргского и исполнение Шаляпина создают оперу «Борис Годунов», и опять она не получалась на драматической сцене. И мне кажется, что если бы даже пьеса была поставлена таким образом, чтобы один актер играл все главные роли, то все равно она не получилась бы.
Почему? Я хочу поделиться своим предположением. Мне кажется, дело в том, что ранее в постановке этой пьесы, в переводе как бы на драматический язык, — проблема ее народности не была решена. Есть люди, которые лучше меня разбираются в Шекспире, и они знают, что шекспировские хроники идут всегда с успехом, что они, безусловно, глубоки, но — в восьми хрониках Шекспира такой народности нет, как у Пушкина, хотя Пушкин ориентировался на Шекспира. Я уж не говорю о том, что и так всем известно, что основная тема «Бориса Годунова» — тема народная. Но я хотел бы напомнить о ее месте в пушкинском тексте. Ведь эта пьеса начинается тремя сценами народа и кончается тремя сценами народа. Это выстроено композиционно и архитектурно. Однако до сегодняшнего дня решения этой пьесы на драматической сцене не было. И это, наконец, решено. И это явилось впервые. И это не запрещено. А Любимову приходится бороться и за сам предмет изображения — за «Мастера», за «Бесов». Никто «Бориса Годунова» сегодня не запрещал, просто он был не «по зубам» театрам. И вот — постановка Ю. П. Любимова. Здесь режиссером был учтен весь отрицательный опыт, а также огромный исторический опыт в постановке «Бориса Годунова» Мусоргского. Мы все находимся под обаянием Козловского в роли Юродивого, под обаянием Шаляпина и Гяурова в опере. Но вот эта пьеса получила новое решение, и это решение на драматической сцене прозвучало через песню, что и явилось единственно возможным историческим воскрешением, оживлением и залогом дальнейшей жизни этого спектакля.
С. П. Капица — профессор, доктор физико-математических наук, АН СССР. На меня спектакль произвел большое впечатление. Меня поразила его цельность и точность. В нем нет ничего лишнего — ни в жестах, ни в декорации, как нет ничего лишнего и у А. С. Пушкина. Пушкина легче читать одному актеру, один актер может показать лучше, как звучит художественный текст. Я поразился точности исторического мышления. Я несколько недель тому назад перечитал эту драму А. С. Пушкина и «Царя Бориса» А. К. Толстого, перечитал весь текст, который мы с вами сегодня слышали, все монологи. И что я воспринимал в своем уме, то увидел здесь — я поражен! Все хорошо. Есть некоторые детали, на которые можно обратить внимание. Это Пимен — я от него ожидал большего. И сцена в корчме — хотелось бы ее видеть не как комедийную вставку между двумя высокими драмами. Также и образ патриарха — мне казалось, что это глава церкви, и мне хотелось его видеть несколько другим. Исключительно мощное впечатление производит сцена соборования. Это мое личное мнение. Кажется, что при такой скупости средств такие детали приобретают большее значение, чем можно им придать при любой другой постановке. В отношении декораций — они отличаются своей скупостью, левая стена оказалась ничем не занятой.
Ю. П. Любимов. Декораций здесь нет, это стена театра.
С. П. Капица. Естественно, в этом случае детали приобретают еще большее значение. Они выходят за пределы того, что о них можно сказать. По-моему, этот спектакль один из лучших, какие мы видели на Таганке. И мы сегодня присутствуем на спектакле некоего, если можно так выразиться, сеанса исторического ясновидения. Пожелаем этому спектаклю долгой сценической жизни. Этот спектакль, по-моему, есть вершина работ ансамбля Таганки и режиссера Ю. П. Любимова.
В. В. Станцо — редакция журнала «Химия и жизнь». Сегодня Театр на Таганке прошел одно из самых сложных испытаний в своей деятельности. И даже не одно, а два испытания. Первое — труднейшей драматургией А. С. Пушкина. И второе испытание — исконно народной песней, которую несет всем нам фольклорный ансамбль Дмитрия Покровского, созданный семь-восемь лет назад. Я услышал их, когда они появились в своем подвальчике. И тогда уже шел разговор, что этот ансамбль придет в конце концов на сцену настоящего театра и будет искушением и испытанием для народа, если это будет театр больших мастеров, как наш Театр на Таганке. Это будет большим испытанием и искушением того, что делает Д. Покровский и его единомышленники. Та органичность, которую мы все видели и слышали сегодня, органичность режиссуры Театра на Таганке и тех источников музыки — это все слилось вместе. Это было единое целое. И это здорово! Это делает спектакль цельным, его могучее действие мы все на себе испытали. Делает спектакль цельным и могучим вдвойне. Многие мои коллеги говорили, что любимовский театр для избранных, для интеллигентов и эстетов. Но испытание первозданной музыкой говорит о том, что «Борис Годунов» на таганской сцене — состоялся! И слава богу, что нам это дано увидеть и услышать! А о мелких придирках здесь и не стоит говорить, они заслоняются спектаклем большой цельности и народности. Спасибо вам за него!
Б. А. Можаев — писатель. Я видел несколько сцен на репетициях, а сегодня впервые вижу спектакль целиком. Когда я смотрел его отдельные сцены, то у меня было намерение говорить по существу каждой из них. Теперь, просмотрев весь спектакль, ощущаешь, что этого делать не нужно, что это не главное. Главное в том, что весь спектакль сделан таким образом, что сцена от сцены зависит, и они в общем потоке создают великолепное зрелище, которое захватывает зал. Чувствуешь, что Пушкин написал мелодию от трагедии, все слито. Разделить комедию от трагедии нельзя, как и в жизни. Это комедия о настоящей беде народа. Когда писал свою музыку Мусоргский, то он, прежде всего, чувствовал и понимал, что это была комедия и трагедия о горе государства Московского. Любимов сделал практически то же, но в иных условиях, на сцене драматического театра. Идя за текстом А. С. Пушкина, он просто и точно разрешил суть этого спектакля — это народное представление, и пьеса сыграна на площади в гуще народа. Естественно, говорит нам постановщик, здесь нет никаких декораций. Они и не нужны — это площадь. Зато нужен сам народ. Нужна труппа, нужен тот самый коллектив, который воедино спаян и делает свое дело, как едино звучащий оркестр. Точно в целом и в отдельности все продумано и представлено, как должно представляться в народном представлении.
Мне приходилось в 30-е годы видеть на народных ярмарках такие балаганы — быстро сколоченные, с очень ограниченным реквизитом, как различные представления Петрушки. Народные сцены я видели в Китае в 1949 году. Видел, как на глазах зрителей выходят артисты с одной палкой, к ним присоединяются другие артисты, находят взаимодействие, и огромное количество народа смотрит это представление, и все всё понимают. Представление, где всё условно, где палки — это мечи, сабли, лошади, всё ставится на свои места.
И здесь действие от начала до конца не упускает режиссер-постановщик, особенно емко это показано в начале и в финале. Говорить о том, кто как сыграл сегодня свои роли, можно и нужно. Но говорить об этом как о чем-то самодавлеющем не стоит. Каждый артист играл как в хоре, как в оркестре, как в спевке, где он вливается в общий ансамбль, отсюда и распев. Перед тем, как хор в старые времена начинал петь, была распевка. Этой распевкой объединялись помыслы и желания, и все сливалось в согласное пение. И это согласованное пение потому и переходит тут в согласованные действия. Очень сильный спектакль получился, очень сильно звучащий. Понятно, почему этот труд А. С. Пушкина не мог быть долго напечатанным, вспомните, когда только этот труд был написан. Когда Пушкин работал над ним? И когда этот труд вышел в свет? Главная мысль Пушкина в спектакле, поставленном Любимовым, звучит, проходит красной нитью: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!» И эта мысль подчеркнута во всех аспектах спектакля. Я благодарю вас!
В. Н. Шубкин — профессор, доктор философских наук. Я отважусь сказать о том, что этому спектаклю суждена очень долгая жизнь. Трудно при первом прогоне обычно прогнозировать и что-то предсказывать. Но у меня такое впечатление, что этот спектакль будет одним из любимых и выдающихся спектаклей Театра драмы и комедии на Таганке. И я от души поздравляю весь коллектив театра и Юрия Петровича с успехом.
Я хотел бы сказать, что этот успех не случаен, он связан с удачным выбором пьесы и точной ее интерпретацией. Он историчен, этот спектакль, в самом высоком смысле слова. Он открывает нам не на словах, не в декларациях, которым мы привыкли следовать часто, он открывает нам в художественном материале, что подлинно народные произведения, написанные гением, нетленны и своевременны в каждую новую эпоху. Они оказываются новым открытием, они касаются вечных проблем, которые всегда будут.
В начале этого спектакля меня несколько смутила одежда, наряды персонажей из разных эпох, из разных времен. Потом я увидел, что в этом не слабость, а сила спектакля. Тем самым театр и режиссер вышли на очень большой уровень исторического обобщения.
И, второе, что хотелось отметить, это вечная проблема толкования конфликта между мирским и нравственным. Этот конфликт социального и духовного проявляется в острой проблеме власти, в нем зерно русской литературы и русской классики. Об этом писал Пушкин. Это подчеркивал в своих произведениях Достоевский. Толстой говорил, что вся деятельность — и государственная, и торговая, и научная — прежде всего, связаны с проблемой нравственности, с проблемой совести. И эта проблема четко звучит в этом спектакле.
А. Г. Шнитке — композитор. Я буду говорить несколько субъективно, как говорят, со своей колокольни. Я испытал общее эмоциональное потрясение от этого спектакля. Я получил пищу для размышлений и хотел сказать, что мне как музыканту бросилось в глаза. Во многих предыдущих спектаклях Театра на Таганке, таких, как спектакль памяти В. С. Высоцкого, и в других, и в сегодняшнем спектакле видно, что Юрий Петрович продолжает поиск нового музыкального театра. И удивительно то, что этот театр рождается в стенах драматического театра, в сценическом воплощении драматической пьесы. Оказывается, что драматическая пьеса может быть воплощена в такой убедительной музыкальной форме, но через форму драматического театра. Здесь две задачи решаются одновременно, встретившись на этом перекрестке. Хотелось бы осмыслить то, что внес в эту работу Дмитрий Покровский. Поражаешься тому, что пьеса слушается посредством своей эпохи, или воображаемого пространства, или раскрывает что-то подсознательное. Но главное ее функция в том, что она создает собирательный образ совести внеличной, от людей идущей, — это сила, объединяющая всех людей. Каждый из актеров в тот или иной момент оказывается связан с этой общей силой, которая судит всех и выносит всему окончательный приговор. Каждый связан с этой силой своим образом независимо от того, на какой отметке нравственной шкалы мы его поставили. И задача музыки в том, что она вносит сюда нравственное очищение. В этом есть источник чего-то светлого. И после спектакля мы уходим с надеждой, словно подключившись к этой силе, которая выражена собирательно, общим сознанием, которое связано многоликим хором.
Зритель — из зала. Поскольку художника у спектакля нет, я хочу сказать свое мнение, и, может быть, будет учтена и моя просьба, как зрителя. Если это можно, не нужно настоящий святой крест применять в действии. Если это народный спектакль, то часть народа здесь верующая. Не надо святого креста показывать в театре. Не надо таких таинств показывать на сцене.
Ю. П. Любимов. Это обряд пострижения показывается на сцене. Мусоргскому такие же претензии предъявлялись. Хорошо, мы находимся в театре, где допускаем свободный обмен мнениями. Я рад слышать самые разносторонние мнения, которые хотят высказать зрители, к чему взывает вся великая литература в истории России и сам А. С. Пушкин прежде всего. Есть мнение, что этого делать не надо. Хорошо.
З. А. Славина — актриса. Я долго не смотрела этот спектакль. Мне сегодня не повезло, меня не впустили в зал на первое действие. Не буду называть тех, кто виноват в этом. По существу. Слово «Бориса Годунова» настолько звучит злободневно, что здесь видно отношение актера и режиссера к тексту. Это очень здорово заметно, когда вся труппа собирается в единое целое по кругу, и появляется посох — здесь люди, рвущиеся к власти. И это было во все времена. Мне это дорого. Я в 16 лет исполняла роль Марины Мнишек. Я не была такой Мариной, какой была Марина сегодня. Я радуюсь успеху Аллы Сергеевны Демидовой. Ее Марина рвется к власти так, что не хватает дыхания, что не может сказать слово как следует. Рада я и за Валерия Сергеевича Золотухина, он тут настоящий русский Лжедмитрий. Разве мы не видим людей с саблями, рвущихся на Русь? Разве критики, сидящие в зале, не видят, что это сабли? Не видят лжефонтана? Разве это не лицедейство? И разве это не народ? Это народ в полном смысле слова.
Впервые я радуюсь массовым сценам. Это всегда было для меня будто нож в спину, когда в них актеры шепчутся за спиной. Здесь же я видела толпу, которая живет единым духом с Годуновым. С таким разным Годуновым! Его и жалко, его и проклинаешь. Когда на доске он дает завещание сыну, то это завещание относится ко всем, кто причастен к власти. Хороший спектакль. Я хочу поздравить Наталью Сайко и радуюсь за нее, за ее игру. Она тихо плачет, когда на их спинах доска. На многих людях лежат эти доски за то, что они хотят работать честно. В этом спектакле я вижу любовь к Родине, любовь к России, он учит тому, как оставаться у нас на земле святым мальчиком, как пройти всю долгую жизнь, как оставаться в этом мире честным и добрым.
Зритель — из зала. На Таганку идут люди, которые любят ее, и приходят люди, которые ее не любят. Если думать, что зритель ничего не понимает, ничего не чувствует, не надо и объяснять ничего. Все мы чувствуем и всё понимаем. Хочу сказать, что зрители давно уже устали от технических средств, а Таганка одна из первых идет по верному пути. Совсем не обязательно нас направлять в театр, где есть всякая бутафория. Главное не в том, что хор хорошо поет, и не в том, что зритель воспринимает, а в том, что эта пьеса хорошо влияет на всю труппу. Актеры находятся всю пьесу на сцене, им некогда расхолаживаться, они мобилизованы все время, им некогда выбиваться из роли. Они все поют, и этот тон не надо понимать, надо почувствовать. Механизм этого спектакля ясный, и спектакль смотрится легко. Я когда шел сюда, перечитал пьесу Пушкина и думал, как это можно поставить такие массовые сцены? Не сломается ли темп, ритм? Какие-то массовые сцены выброшены, когда на немецком идет разговор. И все выполнено великолепно. Спасибо вам за спектакль!
В. Т. Логинов — доктор исторических наук. Я репетиций спектакля не видел, но то, что я увидел сегодня, — это было чудом для меня, которого я ждал несколько лет. Я уверен, что завтра произойдет еще одно чудо. Впервые за все 10 лет я уверен, что Управление культуры Мосгорисполкома примет этот спектакль без замечаний. (Аплодисменты)
Ю. П. Любимов. Я всегда любил оптимистов.
Б. Ш. Окуджава — поэт. Я сегодня слышал здесь много прекрасных слов о спектакле, и я полностью присоединяюсь к ним.
М. Д. Вольпин — литератор. У меня небольшое замечание. Когда актеры говорят из окон в глубине сцены, их плохо слышно. Они далеко. Слова теряются.
Н. А. Крымова — кандидат искусствоведения, театральный критик. Я боюсь употреблять высокие слова, но мне кажется, что в Театре драмы и комедии на Таганке иногда даешь себе отчет в том, что здесь ты проходишь через какие-то вещи исторические и видишь те моменты или осознания истории, или своей собственной причастности к ней. Из всех московских театров ни один театр не может похвастаться этим. И мы с вами можем сказать, что Театр на Таганке многому нас научил. Он научил нас мыслить исторически многими своими спектаклями. И в этом смысле один из очень серьезных моментов истории Театра на Таганке и истории сцены — теперешний «Борис Годунов». Эта пьеса действительно не была разгадана ранее нашими драматическими театрами, и не знаю, какие еще будут разгадки этой трагедии. Но сегодня произошло очень много открытий.
Я скажу несколько слов сейчас, а у меня внутри начинается процесс более глубокого осмысления этого спектакля. После этого спектакля пришел какой-то свой энергичный ход мыслей. В чем дело? Это школа исторического мышления, которую я прошла благодаря Театру на Таганке, прошли и зрители, и актеры, и сам Любимов. Я не знаю, что он думал о русской истории, когда начинался Театр на Таганке, но сейчас это совсем другой человек, и мы с вами другие люди. Я ждала этого спектакля и рада, что не ошиблась. Мне кажется, что другого театра нет, который так бы осмыслил эту пьесу. Вопрос: на чем это произошло? Думаю, прежде всего, на развитом историзме художественного мышления.
Очевидно, что в «Борисе Годунове» есть некоторый секрет звука. Я не говорю музыки, мелодии, неслучайно был Мусоргский и был Яхонтов. И хоровые решения были в музыке, и голосовые решения уже есть у великого актера. А так, чтобы закрутить, завертеть это в хор, согласовать с глубинными корнями — такого не было.
Я боялась, что будет некоторый уклон в русофильство — мало ли куда может Любимова занести? Но здесь я никакого заноса не чувствую. Этот спектакль поставлен так, что любой человек, живущий на русской земле, почувствует себя принадлежащим именно этой земле. Здесь найден верный исток. И этот спектакль, как и все спектакли Театра на Таганке, будет развиваться. Куда? Не знаю... У меня сегодня внук рождается в роддоме, и это тоже будет — рождение. Очень в этот спектакль все заложено правильно. Уже понятно, какая головка будет у ребенка, какая ножка... Основное сложится.
Самое непростое положение в спектакле у Губенко. Это тайна актера и режиссера, что дальше сформируется, как он будет жить на подмостках. Стилистика самого спектакля существует внутри каждого актера, на самую трудную высоту ставит это Губенко. Есть куски психологически, стилистически недотянутые. Это задача дальнейшей работы театра. Но Самозванец и Марина, сцена у фонтана, в корчме, сцена с Пименом, уход Шуйского, слияние его с толпой — это замечательно! От какого количества штампов освобождает нас Таганка! Здесь нет торжественного выхода царя, нет парадности, но есть проблема, такая проблема, что в глазах действительно «кровавые мальчики» встают. Это мы все видели на Таганке. Не без недостатков, конечно.
Молодой Курбский — это бьет по сердцу, куда заносит наших мальчиков, они в крови. Это меня задело до такой степени, так же, как и сцена с Пименом, и никакой другой драматический театр никогда не справился бы с этим. Иван Бортник — актер не из первой десятки актеров театра...
3. А. Славина. Неправда. Бортник из первой десятки актеров театра, из самой первой!
Н. А. Крымова. Я хотела сказать, что Бортник не из первых мастеров, но сегодня его игра прекрасна, и меня задело, что здесь сказали о Пимене, но я хотела бы Пимена оставить таким, как он появился, также оставить и его костюм. Тут он весь. Это нечто, что важно для спектакля. Настолько этот спектакль внутренне богат, и настолько он ворошит всё, что о нем говорить можно долго. В этом спектакле очень ощущаешь момент исторической удачи театра. Это можно сказать без преувеличения. Спасибо вам!
Б. И. Зингерман — кандидат искусство ведения, с, н. с. ВНИИ искусствознания. У нас иногда принято делить режиссуру на бытовую и условную. Мы можем говорить о театре коммерческом и некоммерческом. А сегодняшний спектакль — антикоммерческий. Это важно. Иногда говорят, что театр должен быть только праздничным, отвлекая зрителей от важных жизненных проблем, от того, что волнует душу. На таких спектаклях часто дохнешь со скуки. А сегодняшний спектакль разнообразный по своей теме, по своему контрапункту. Этот спектакль будет долго жить и расти.
То, что сегодня произошло, можно было раньше предположить на предшествующих спектаклях. В этом пушкинском спектакле Театр на Таганке пришел к мощному жанру народной трагедии. Этого жанра не было на сцене очень давно. Мы знаем считанное количество таких спектаклей. Жанр народной трагедии понят Юрием Петровичем как жанр музыкального спектакля. Это открытие в нашей театральной эстетике. Здесь музыка создает очистительный момент в трагическом спектакле.
Можно много говорить об отдельных ролях и о трудностях, которые стоят перед артистами. Я второй раз смотрю этот спектакль и вижу, как он растет. На сегодняшнем спектакле Алла Демидова играет разнообразнее, чем на предшествующем. Очень точно и с отдачей играет Сайко. Главная трудность здесь будет состоять в том, что нужно соотнести звучание музыки со звучанием стихотворного текста главных героев. Иногда мы их не слышим. Смысл некоторых монологов, которые даже громко произносятся, не доходит до зрителей, а другие монологи, произнесенные тихо, но осмысленно, звучат очень сильно и впечатляюще. Например, монолог Пимена. На фоне хора «мазать» актеру ничего нельзя. Это очень важно. У Губенко здесь трудная задача, он мягкий артист...
3. А. Славина. Какой же он мягкий? Он сильный!
В. И. Зингерман. Я видел два раза этот спектакль. Мне кажется, что для Губенко это задача очень сложная. Он один должен противостоять всей массовке. Спектакль должен расти, мысль его будет крепнуть, она довольно широкая и касается не только нравственных проблем, но и самой природы царской власти. Раздумья неизбежны. Я поздравляю театр!
Зритель — из зала. Я попал на спектакль случайно. Шел на него, волнуясь. Мне не хотелось услышать фальши. Слушая древнерусскую музыку, я ощущаю себя глубоко русским человеком. Но когда чувствую фальшь, то очень огорчаюсь. Я боялся, что фальшь будет присутствовать и здесь. Что удивительно — я не увидел фальши. Спасибо за это вам. В вашем спектакле правда историческая и звуковая. Здесь и Пушкин, и ваше благоговение к нему. Я хочу ответить человеку, который тут сказал о святом кресте. Я тоже и с этой точки зрения смотрел на спектакль. Ничего особенного. Смотришь, как русские люди относятся к святыне. Больно, если видишь фальшь, а здесь фальши нет. Я благодарю вас за то, что не было кощунства, а было благочестивое отношение к истории, к народу, который живет и будет жить. Пушкин здесь есть, я смотрел Пушкина. Выхожу после спектакля, и у меня внутреннее ощущение торжества. Не торжественности, а торжества правды! Это мне дает силы. Нет ни уныния, ни тоски. Есть надежда, вера. Я благодарю вас за такое отношение к народу.
Ю. П. Любимов. Я хочу поблагодарить всех присутствующих. Также хочу поблагодарить и сказать при всех большое спасибо Дмитрию Викторовичу Покровскому за помощь в нашей работе. Его товарищи и сейчас помогают нам. Как Дмитрий Викторович научил, и как наши актеры сумели научиться — вы это видели. Но надо сказать, что это был долгий и тяжелый труд, которого некоторые люди в театре не замечали и не помогали нам его облегчить. Это было больно.
Наш театр постепенно как бы становится комбинатом обслуживания чего-то. Покойный Яншин говорил: «Я не могу ходить в новый театр. Меня там никто не знает, никто не здоровается, и я там никого не знаю. Если я буду туда ходить, то я умру». И умер. «Этот театр не обжитой, он мертвый», — говорил он. Второй раз мы пытаемся обживать свой театр, так как архитекторы не хотели понять, для кого они строят и для чего они строят. Приходится его обживать сейчас.
О работе над спектаклем «Борис Годунов». Работа, как я сказал, была очень тяжелая. Вообще становится работать очень тяжело. Появились странные дела в театральном мире. Это и мои коллеги говорят, что почти нельзя стало работать. У меня много знакомых в разных областях. Позвонишь иной раз по телефону: «Как дела?» — «Слушай, ты можешь работать?» — «Понимаешь, нельзя работать!» Эту фразу я все чаще и чаще слышу. Страшная фраза, она должна заставить задуматься людей. А в искусстве это еще страшнее. Если нет желания понять друг друга, тогда вообще нельзя работать. Яншин не мог адаптироваться в этой новой среде. Он привык работать во МХАТе, он там был как дома. А когда он видел, как незнакомые люди его толкали, то он почувствовал себя чужим в этой квартире. Я не одинок, многие стали себя чувствовать чужими и ненужными. Захлестывает текучка. Штаты заполнены и не заполнены, не хватает вакансий и т. д. С одной стороны, они есть, с другой стороны, их нет. Старые люди говорили, что есть некоторый количественный предел для коллектива, и если он слишком раздут, то становится неуправляемым, а в искусстве тем более. Искусство должно быть ограничено числом участников. Я уверен, что нельзя учить тридцать человек одному мастеру. Дай бог, выучить человек пять, тогда это будут его ученики, а тридцать человек — нельзя. Чтобы все профессора читали лекции? Для этого, что ли? Для всеобщей занятости? Это невозможно!
У нас был тяжелый труд, я это повторяю, радости не было никакой. И вот я слышу сегодня, что вы говорите, что на спектакле ощутили радость? Это самый большой для меня комплимент. Почему? Как Гамлет пророчески восклицает: «Порвалась связь времен!». Художник всегда должен слышать время, всегда должен смотреть вперед. Когда мне товарищи, имеющие власть, начинают говорить такие реплики, как «Подумаем...», «Посмотрим...», «Неоднозначно...», я могу сказать, как сейчас дети говорят: «Мне эти их фразы до лампочки!». В эпоху всеобщей-то электрификации, да я еще буду бояться неоднозначности, гореть вполнакала! Чего нам бояться? Мы каждодневно несем на себе тяжелый труд за очень скромное материальное вознаграждение, значит, нами движет другое, другие мотивы нашего поведения, Я говорю это серьезно официальным лицам, которые меня не слушают сейчас и разговаривают, я говорю, что пора официальным лицам научиться слушать тружеников честных и бескорыстных, пора это начать делать, иначе совсем будет сложно работать. К счастью, сейчас и установка идет такая, и мы скоро это все почувствуем.
Пора кончать праздные коммерческие спектакли. Надо стараться делать спектакли в силу своего таланта, надо работать честно, а иначе лучше разойтись. Наши актеры, которые заняты в спектакле, понимают всю сложность этого, и они сегодня были более спаяны. Сегодня они поняли, что это единая стихия, что здесь каждая нота имеет большое значение, как и слово. Здесь чудо происходит. Мысль Пушкина удивительная! Мне доказывали, что пьеса чтецкая и сыграть ее нельзя. Она только для чтения. Есть такое утвердившееся понятие, и сложно было доказать потом, что это не так. Что эта пьеса ничуть не хуже и не ниже шекспировских лучших трагедий. Что это гениальная пьеса. И она пойдет по всему миру, если будут адекватные переводы. Когда появился Пастернак и перевел для нас Шекспира, его пьесы у нас пошли. А на эту пьесу А. С. Пушкина некоторым нашим руководящим работникам надо приходить специально, а театру надо специально выделить им места. И существующую бронь необходимо еще увеличить, чтобы они чаще ходили слушать нашего великого национального гения, который выражает, как никто другой, дух и суть своей нации. Художники чиновников могут многому научить. Зря чиновники не учатся у художников, ведь чиновникам же и будет от этого хуже, а художникам — все равно! Благодарю за внимание!
Из архива Юрия и Каталин Любимовых
Нашли опечатку?
Выделите её, нажмите Ctrl+Enter и отправьте нам уведомление. Спасибо за участие!
Сервис предназначен только для отправки сообщений об орфографических и пунктуационных ошибках.