М. Невзорова. Два часа с господином Мольером

«Известия». 1986. 21 июля. С.4 

Нет, никак нельзя сказать, что великий Мольер устарел. Как и три столетия назад, его насмешливый и афористичный язык жалит людские слабости, а происходящее на сцене напоминает: как же живучи лесть, фальшь, жажда собственного благополучия… «Мольер описывает то, что видел и знает, — говорил К. С. Станиславский. — Но как гений он знает все… Он описывает жизнь, происшествие, частное лицо, а получается общечеловеческий порок или страсть».

О современности Мольера лучше всего свидетельствуют те споры и разноречивые мнения, которые, как и при жизни драматурга, всегда сопутствуют постановкам его пьес. Спектакль «Тартюф», созданный А. Эфросом во МХАТе несколько лет назад, и по сей день имеет своих поклонников и противников. И вот новая его «мольеровская» работа — «Мизантроп» в Театре на Таганке.

Типичный образец классицистской «высокой» комедии, «Мизантроп» звучит на удивление остро в контексте сегодняшнего дня. Конечно, в этом бесспорная заслуга переводчика М. Донского, сделавшего специально для театра новый вариант перевода пьесы, так что стихи звучат очень приближенно к нашему современному языку. Но и смысл слов и событий, происходящих на сцене, понятен и близок нам.

Альцест (его играет В. Золотухин) — честный и благородный, страстный искатель правды и обличитель недугов общества, — разве не знаком он и нам? С присущим ему темпераментом и мастерством В. Золотухин наполняет этот образ страстностью человека сегодняшнего (еще более приближая к нам своего героя), но ему, пожалуй, недостает той иронии актера над своим героем, которая характерна всей стилистике спектакля.

Альцест негодует, страдает, натыкается на злобные выпады недругов, их язвительные насмешки, болезненные удары по самолюбию, на непонимание друга, который, умудренный житейским опытом, считает, что правду, если требуется, можно и приукрасить или не говорить вовсе. Донкихотство Альцеста, как всякое донкихотство, неудобно. Оно разрушает привычную гармонию лжи, в которой так беззаботно и приятно живется «людям света».

Акасту, например. Обладая множеством достоинств, столь драгоценных для придворного, — умением скакать верхом, блистательно фехтовать, а главное — за словами скрывать истину, — он добился чинов высоких. С тех пор искренне уверовал, что все его деяния достойны лишь восхищения. Чего стоит после этого его утверждение, будто он желает всегда слышать лишь правдивую оценку своих трудов! Вот он читает невыносимо скучный, бездарный сонет собственного сочинения, и рука, словно в ней невидимое перо, выводит по воздуху завитушки зарифмованных строк. Но вместо ожидаемых похвал Альцест заявляет, что стихи дурны. И «правдолюбец» Акаст вызывает его… в суд.

С легкой, почти неуловимой иронией актер Ю. Смирнов отстраняется от своего персонажа и подсмеивается, подтрунивает над ним. А вместе с актером и мы, без труда признавая в Акасте далекого основоположника рода чинуш и ханжей, которые очень любят «правду вообще» …

Зато с какой легкостью можно провести Акаста и ему подобных хитрецов, закаленных в дворцовых интригах, недоверяющих не то что ближнему своему, но порой и самому себе, вонзив в их непомерное самомнение сладкую стрелу лести! Этим великолепно пользуется Селимена. В исполнении О. Яковлевой она и умнее, и тоньше, и изворотливее всех персонажей спектакля. Ей откровенно скучно среди павлинообразных маркизов, и она развлекается, тасуя ситуации, как колоду карт, естественно, не без выгоды для себя. В момент, когда от ее расчетов не остается камня на камне, Селимена спокойна и холодна, как опытный игрок, для которого проигрыш — лишь досадное недоразумение. В таинственном мерцании серебряного наряда, поигрывая веером, выслушивает она своих разъяренных поклонников, а когда удалится, у нее будет готов новый план, и совсем скоро ее дом наверняка наполнится новыми обожателями. Портрет сей дамы нам знаком, хоть и писан он Мольером триста двадцать лет назад…

Огромные квадраты зеркал от пола до потолка, многократно повторяя отражение всех и каждого, создают образ суетной толпы, превращая эту вроде бы салонную историю в историю нравов. Художник Д. Крымов, который оформлял и «Тартюфа», заявил о своем пристрастии к открытому сценическому пространству, он создает актерам свободную площадь для действий. Оформление «Мизантропа» красиво, емко, изящно.

…Два часа в атмосфере чуть преувеличенных театральных страстей и жестов, блистательного мольеровского текста и замечательных авторских работ. Такова премьера, которой завершил сезон Театра драмы и комедии на Таганке.