Цюрихский оперный театр. Из терний человеческой души. “Енуфа” Леоша Яначека.

Neue Zürcher Zeitung, 6 мая 1986

4 мая в Цюрихском оперном театре состоялась премьера, которую можно назвать знаменательной во всех отношениях: Юрий Любимов, впервые работая в Швейцарии, поставил оперу “Енуфа” Леуша Яначека. 27-летнего Кристиана Тилеманна, в этом сезоне ставшего первым капельмейстером Немецкой оперы на Рейне в Дюссельдорфе, зрители узнали как дирижёра с исключительными способностями. Ансамбль солистов, в который входили как уже известные актеры Цюрихского театра, так и новые, можно назвать образцовым.

Уже на протяжении семи лет Любимов живёт и работает на Западе, а два года назад его лишили советского гражданства. Однако в изгнании он сохранил всё, что связывало его с родиной: жизнерадостность и пессимизм, душу и дух русского человека.

Режиссёрская работа в западной Европе снискала ему помимо широкого признания немало критики. Его цюрихская “Енуфа”, осмелимся утверждать, является недвусмысленным, совершенно цельным и убедительным произведением, так как она принадлежит к постановкам, всё своеобразие которых вытекает из их драматического, человеческого содержания.

Произведение определяют как “оперу из жизни крестьян Моравии”.  Очевиден соблазн обращения к фольклору, но Любимов идёт другим путём. Фольклорное становится для него лишь отправной точкой и фоном для развития событий, а на передний план выходит человеческое.  Сцена, спроектированная им самим в сотрудничестве с Полом Херноном, пуста. Стены сооружаются прямо посреди действия – подобие интерьеров; потом они исчезают, когда события сливаются в одном действии, как бы разделяя их, но не отделяя друг от друга по-настоящему. Реквизит и декорации в основном отсутствуют, за исключением моментов, когда этого требует драматургическая необходимость. На сцене главенствует символ: на переднем плане детская могила, крест который высвечивается в ключевые моменты действия; чёрный и белый цвет, их чередование эффектно и точно отражает эмоциональные перемены, различные времена года – осень, зиму и весну. Тонкая и убедительная, всегда оправданная с точки зрения драматургии, работа со светом. Клубы тумана, которые, то поднимаются, то опускаются, то рассеиваются, формируют масштабные проекции и драматическую игру теней. И какая находка: группа мимов меняет декорации, раскладывает их, разбрасывает в свободном танце символические цветовые обозначения времён года! В костюмах (Клара Митчелл) также обходится фольклорная тема: мрачные цвета одежд соответствуют мрачным событиям. Только в танцах первого и третьего актов (хореография: Элеанор Фазан) фольклорные элементы возникают на мгновение лишь в виде намёка, воздействуя на зрителя на подсознательном уровне.

Для постановки в Цюрихе был использован ранний вариант произведения с более сдержанным, “открытым” и побуждающим к размышлениям финалом, отличный от позднейшей редакции, где оптимистичный финал придаёт действию позитивный оборот. Это соответствует намерению Любимова представить “Енуфу” как трагедию, человеческую драму, изображение разрушительнейших сил человеческой души. Как либретто, основанное на романе Габриэлы Прейссова, так и музыка допускают такую трактовку. Режиссура Любимова на всех уровнях направлена на то, чтобы показать самую суть страстей, порой ужасных (сцена с церковной сторожихой во втором действии!). И он нашел им сценическое выражение: с помощью фантазии, которая простирается далеко, но никогда не переливается через край.

Кристиан Тилеманн демонстрирует не только верное чутьё и мастерство настоящего театрального дирижёра, но и, кажется, подлинно чувствует особенности музыки Яначека: её горькую гармонию, её мрачные славянские ритмы, особенно – её столь эффектную отражающую содержание декламацию, её тонкое искусство характеристики. Дирижёр опирается на оркестр, который отвечает ему с должным чутьём и опытом, правильно понимает его намерения, а также демонстрирует необходимую гибкость. В исполнении господствует декламация и напевная мелодия, выдержанность тона и страстный подъём — оркестр может создавать натиск, а может звучать мягко и сдержанно. Он поддерживает певцов, не подавляет их.

Режиссёр и дирижёр могут также положиться и на исполнителей, которые владеют своими ролями как на уровне актерской игры, так и вокальной партии – более того: своими ролями они живут, их переживают и проживают. Вот старая Бурыйа в исполнении Марты Мёдль: голос хоть и не выдающийся, однако выразительная манера игры. Вот Ян Блинкоф, Лаца Клемень, который в начале занимает картинную позу, но по мере развития действия всё больше вживается в роль, обогащая её новыми (и так метко подобранными) деталями, всё глубже и непосредственнее связывая свою роль с пением. Петер Страка в роли Штевы Бурыйа, ни разу не предстаёт в образе безупречного красавца. В его образе считываются безошибочно найденные детали, они характеризуют его как неуверенного в себе человека, возможно, застенчивого, во всяком случае, практически беспомощного перед лицом трагических событий. Стелла Аксарлис в роли церковной сторожихи [1] главенствует на сцене, но не доминирует над ней чрезмерно. Её большая сцена во втором действии, где она решает убить ребёнка Енуфы, чтобы вернуть приёмной дочери “свободу” – величайшее, захватывающее искусство раскрытия характера.
Беатрис Ниехов в роли Енуфы воссоздала удивительно суровую, но трогательную героиню, в которой идеально сочетаются простота и глубокая душа. В её мимике, жестах и пении отчетливо видно движение эмоций. Стоит также отметить неподражаемых исполнителей второстепенных ролей: Ховард Нельсон сыграл старого мельника, Вернер Грёшель изобразил старосту деревни, роль жены старосты исполнила Шарлотт Бертольд, а в амплуа Карольки предстала Энн Мари Робертсон. Выпускники Международной оперной студии (Сьюзан Маклин, Барбара Грей, Джанет Мишо) и участники хора (Элизабет Фассл, Паула Смейкал, Бернд Банс) тоже имеют небольшие роли. С их помощью подчеркивается целостность и безукоризненность постановки. Хор тоже способствует впечатление единства. Превосходно слаженный (под руководством Эриха Видля), он не только показал свои вокальные навыки, но и отличился замечательной сценической гибкостью. Аплодисменты длились очень долго и превратились в овации: так глубоко тронутая работой и выступлением публика показала свой восторг.

Подпись к фотографии

Сцена из первого акта “Енуфы” с участием (слева направо) Енуфы (Беатрис Ниехов), старой Бурыйи (Марта Мёдль), Яно (Джанет Мишо) и Лацы (Ян Блинкоф).

Примечания

 [1] В оригинале “Küsterin Buryja” (церковная сторожиха Бурыйа) – вероятно, ошибка автора статьи, так как Стелла Аксарлис исполняла роль церковной сторожихи, имя которой не называлось.

Перевод с немецкого Куриловой Ксении, Минаевой Елизаветы, студенток ОП «Филология». Руководитель – Маньковская Серафима