Антонина Паздникова. Добро беззащитно и обречено

В спектакле “Добрый человек из Сезуана” по пьесе Брехта Бутусов приглушает политические мотивы, не пытается критиковать капиталистическое устройство, но акцентирует внимание на социальном, нравственном и философском аспектах, обращается напрямую к чувствам и мыслям зрителей, воздействуя на них с помощью ритмической постановки речи и движений актеров, музыки и ярких, контрастных и запоминающихся визуальных образов.

Основной мотив постановки - обреченность, отчаяние, и ярче всего он передается через образ главной героини Шен Те. Мир настолько жесток, что буквально разрывает девушку на части: рациональную и чувствующую. Шен Те с самого начала выглядит как потрепанный жизнью человек - она говорит с надрывом, её голос с хрипотцой, ходит пошатываясь, криво, каблуки и сильно бликующий плащ не делают её наряднее, а добавляют образу вульгарности, отчаянности. При этом не кажется, что она пьяна, скорее, что она безумно устала от той жизни, которую ведет. Примечателен в сцене её появления макияж - зрителям предстоит увидеть эти заплаканные глаза с потекшими темными тенями и тушью в самом конце, когда Шен Те предстанет перед судом. Думаю, это одна из деталей, которые закольцовывают произведение, помогают понять, что для Шен Те и всего мира ничего не поменялось. Ей всё ещё приходится делать что-то неправильное, чтобы выжить, она по сути всё ещё диссоциирует, отстраняется от себя на время, только вначале она делала это, продавая свое тело, а теперь “впуская” в него Шуи Та. На закольцованность также “намекает” второе появление Бездомного, который спрашивает про поврежденную сигаретку, его не было в оригинальном тексте. Здесь так же, как и в начале, Шен Те делится с ним, “протягивает ему руку”.

Когда Шен Те превращается в Шуи Та, то говорит строго, громко. Он непоколебим и жесток. Примечательно, что иногда Шуи Та начинает двигаться так же, как Янг Сун. Думаю, это указывает на их натуру “хищников”, дельцов, которые пытаются раздобыть денег, именно из-за этих качеств в дальнейшем они становятся бизнес-партнерами. Интересно, как Бутусов показывает внутренний конфликт героини, то, как две роли - доброй безотказной женщины и её строго холодного брата - разрывают её. Например, в разговоре с Янг Суном о замужестве присутствуют сразу и Шен Те, и Шуи Та. Пока расчетливый брат пытается думать о том, что было бы выгоднее, Шен Те уже визжит от радости в подушку от обещания бывшего летчика жениться. Такой же разрыв происходит в сцене с парикмахером. Шен Те в образе только на половину: её волосы развязаны, на ней нет брюк, но усы ещё на лице. Ван и парикмахер Фу Шу говорят с Шиу Та, но когда появляется лётчик, делец без перевоплощения, никак внешне не меняясь, становится уже Шен Те и говорит от её имени.

Образ главной героини яркий, запоминающийся, но не менее интересны и второстепенные персонажи. Для каждого Бутусовым был подобран свой ритмический язык. Так, флиртующая с Янг Суном и без сострадания требующая с Шен Те денег за аренду за полгода вперед Ми Цзю ходит боком, водит плечами, всегда как бы осторожно смотрит в сторону, через плечо. В ней, подобно Шен Те, есть вторая сторона, которая отсутствует в оригинальной пьесе, но которую можно увидеть на сцене Бутусова. Разговаривая с Шуи Та, получая отказ на предложение о продаже лавки, она вдруг сменяет красное яркое платье на черное, смазывает помаду, снимает серьги. Она перевоплощается в уязвимую женщину, которая уже не руководит делами, не находится больше у власти и не улыбается. Вместо клатча у неё в руках теперь полено, которое она укачивает словно ребенка. Это можно интерпретировать как нереализованность, этот ребенок - ненастоящий, он лишь символ, возможно, отражающий абстрактные мечты о собственной семье. Госпожа Ян, напротив, резкая, неизящная, её руки беспокойно передвигаются вверх-вниз, напоминая какой-то механизм, работающий без остановки всю жизнь, как и она сама. Движения многих персонажей, например, вдовы Шин, плавные, медленные, вызывающие ассоциации с волнами, их переливанием. Всё общество Сезуана плывет по течению.

Наибольшей деформации подверглись образы продавца воды Вана и Богов, которые в этом спектакле неразрывно связаны. Вместо трех солидных мужчин здесь девушка, молчаливая, измученная, уставшая. Часто она, словно совсем без сил, не может идти, и поэтому её несёт Ван. Сначала в кровавых бинтах её ноги, и можно подумать, что она шла издалека, как и рассказано в пьесе. Но потом так же перевязаны другие части её тела: шея, руки, живот. Боги здесь так же уязвимы, как и весь покалеченный и измученный мир, воспринимают его раны и в то же время являются своеобразным двойником Шен Те, женщиной, которая, вслед за Шен Те становится беременной, повторяет её движения, страдает так же, как она.

. Практически все реплики Богов исключены из спектакля, оставлены только несколько фраз в конце. Вместо слов - музыка, загадочная, жуткая, потусторонняя, она сильно контрастирует с обычно довольно живыми, иногда веселыми, иногда мелодичными композициями, звучащими в других сценах, и молчание. В этом безмолвии выражается основная суть Богов, заложенная в пьесу Брехтом, - они не вмешиваются, сколько бы Ван ни пытался их уговорить и разговорить, сколько бы Шен Те не упрашивала их остаться. Ван же представлен в спектакле, как безобидный юродивый, который имеет способность связываться с потусторонним - именно он всегда разговаривает с Богами, он как будто видит и понимает больше остальных, при этом с Богами он сразу становится другим, больше не кажется “дурачком”, его недуг пропадает, в моменты прозрения он становится жестким, его голос переходит на крик, подобно тому, как разговаривает Шен Те. Вместо воды у Вана периодически появляется песок, который он рассыпает, подобно пеплу. Эта инверсия так же подчеркивает неправильность, нелогичность мира. Омывание ног Богов отсылает к христианскому обряду, означающему крайнее смирение. Ван преклоняется перед Богами, молит их сделать хоть что-то, но так и остается никем не услышанным.

С точки зрения сценографии спектакль очень насыщен. Бутусов превращает его практически в мюзикл, накладывает монологи персонажей на музыку, оставляет песни на оригинальном, немецком языке. Из-за этого сам спектакль очень красив, что порождает контраст с уродливостью мира, который в нем изображен. Задействованные цвета также подчеркивают этот контраст: в основном здесь всё черное и белое и изредка, как вспышки, появляются красные фрагменты - алая роза, помада на губах главной героини, повязка на руке Вана или надувной шарик на свадьбе Янг Суна и Шен Те. Все эти детали - символы. Например, красный шарик можно интерпретировать как жизнь, которая в будущем зародится в теле Шен Те. Янг Сун водит им по телу девушки в красном платье и с красными волосами, особенно часто останавливаясь на её животе, из-за чего как бы вырисовывает силуэт беременной. Обилие красного подчеркивает важность момента.

Китайские имена, песни на немецком языке, строгие классические костюмы, абстрактные декорации делают сюжет всеобщим, место и время условными.

В мире этого спектакля, в отличие от того, что изображено в пьесе, надежды нет. Здесь не звучат слова о том, что конец обязан быть хорошим. Он просто не может быть таким, когда бедную женщину, которая настолько одинока, что создала себе отдельную личность, Боги оставляют без помощи. Мир уже разрушен, он поражен злом и коварством: об этом напоминают декорации в виде раскиданных мешков, старых поломанных стульев или голых деревьев.

Добро беззащитно и обречено. Если, согласно библейской легенде, город не стоит без праведников, то, согласно спектаклю по пьесе Брехта, «праведнику» не выжить в алчном, хищном городе. Заповедь «возлюби ближнего, как самого себя» здесь не работает, поскольку равновесия нет: либо доброе, но жертвенное отношение к другим, либо отстаивание своих интересов за счёт чужих.

Финал спектакля трагичен: главная героиня обречена оставаться доброй, а значит, страдать, и лишь изредка ей самими Богами позволено обращаться к покровительству жестокого и хладнокровного её двойника.

майнор «Театр с Нуля», рук. Маргарита Кожекина