Как студенты готовились к проекту

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПАРАБОЛЕ

Козлова Екатерина

Когда я впервые открыла статью в «Википедии», посвященную спектаклю «Добрый человек из Сезуана», я увидела странное сочетание слов: «пьеса-парабола». Вспомнив свою пятерку по математике, я попыталась представить себе график и наложить на него содержание пьесы. Получилось, честно говоря, так себе, и я решила, что лучше посмотреть, как эту странную математически-театральную модель интерпретировал Юрий Любимов.
С этой мыслью – мыслью о параболе – я и смотрела весь спектакль. Она крутилась где-то на дне сознания, но не мешала восприятию. А воспринимать действительно было что. Практически сразу стало понятно, что все попытки привязать пьесу к определенному месту, времени и людям обречены на провал: она соткана из театральных условностей. Даже само название: исковерканная китайская Сычуань превращается в какой-то загадочный квазифранцузский Сезуан. От Китая в пьесе разве что имена и манера складывать руки. Мне показалось, что режиссер Юрий Любимов и художник Борис Бланк эту условность очень тонко прочувствовали и изобразили: и в плане декораций – минималистичные плакаты «Табак» и «Дешевый ресторан», отсутствие каких-либо связующих спектакль с  реальной жизнью предметов (в табачной лавке на полках нет даже намеков на сигареты, аналогично с лавкой стариков, торгующих коврами). В плане костюмов – тотальная монохромность: доминирующий серо-буро-малиновый и черный, цвета обносков бедняков.
Музыкальное сопровождение во многом кажется однообразным: гитара, аккордеон да голос (опять же, абсолютно не китайские мотивы). После спектакля в ушах еще долго стоит протяжный «вой» грустного водоноса, чью воду никто не берет, а сами актеры-музыканты – гитарист и аккордеонист – балансируют на какой-то неведомой грани между четвертой стеной, декорацией, массовкой и дополняют атмосферу. Очень неожиданным оказался романс на стихи Марины Цветаевой. Он удивительно точно подходил по атмосфере и настроению к сложившемуся на сцене действу. Ещё больше стирал границы между происходящим и реальностью, превращая место действия в очередную, ни к чему не обязывающую условность: ну с чего вдруг в Сычуани будут петь романс русской поэтессы?
В такой ситуации внимание зрителей сосредоточено исключительно на актерах, которые, на мой взгляд, блестяще справились со своей задачей. Понятно, что ключевая ответственность лежит на Шен Те (Мария Матвеева), своим образом показывающей непохожесть на остальных жителей Сезуана. И здесь, конечно, нельзя не вспомнить блестящее перевоплощение в Шуи Та. Все: жесты, походка, мимика и голос менялось в актрисе вместе с этим перевоплощением. (Отдельная благодарность костюмеру за великолепные перчатки, очки и трость, прекрасно передающие образ Шуи Та – не считающегося с моралью черствого дельца). В самой же системе взаимоотношений между героями мне особенно бросилось в глаза противопоставление: Шен Те - жители Сезуана. Ко второй категории я бы отнесла и богов, напоминающих, скорее, мелочных клерков, которым нужно лишь закрыть отчетность. Один из героев, Янг Сун, как мне показалось, занимает нишу между богами и жителями: от первых он берёт наличие определённой мечты и цели, от вторых же ему достаётся подлость и черствость.
Наверное, для меня самый пронзительный момент – это отчаянный крик Шен Те: «Этот город – ад!». Возможно, я даже предложу очень рискованный и смелый взгляд на идею пьесы: образ Шен Те – это перефразированный Брехтом и Любимовым образ Данте, отважно шагающего дальше и дальше – вниз. На этой мысли до меня дошел смысл параболы, о которой было написано в «Википедии»: дойдя до вершины – добившись богатства и успеха, героиня понимает, что двигаться вниз по параболе – единственный возможный для неё путь. Во время сцены суда вместо помощи и совета боги ограничились лишь туманными изречениями и вновь оставили её одну в этом городе наедине со злым и несправедливым миром.
К сожалению, зачастую таков путь доброго человека.

Мутаева Хатимат

“Добрый человек из Сезуана”. Первые двадцать минут с начала чувства у меня были довольно смешанные: никак не могла избавиться от ощущения, что я вынуждаю себя полюбить этот спектакль. Это немного не то, что я привыкла наблюдать в театре.
Во-первых, может, из-за рейтинга в 12+, а может, и по другой причине, всё действо поначалу мне казалось немного детским. Будто я смотрю упрощенную версию чего-то.
Во-вторых, для меня непривычна манера игры актеров, которые были в тот вечер на сцене. Ловила себя на мысли, что как-то все слишком вычурно.
Однако минут через двадцать я втянулась в историю. Меня стала искренне волновать развязка, а такого раньше не было. Когда я смотрю спектакли Серебренникова или Богомолова, все, что меня волнует и мне интересно – то, что происходит в данный момент. Истории редко кажутся меня цельными. «Добрый» зацепил этим.
Актеры Театра на Таганке сильно отличаются от привычных мне актеров Гоголь-центра. Это совершенно иной уровень (не хуже, ну лучше, но по-иному).
Может, это зависело от их игры, может, нет, но абсолютно каждому  персонажу я сочувствовала: особенно сильно – невероятным Шен Те и Вангу, но сердце болело и за Янг Суна с его матерью, а также за шайку, которая наживалась на Шен Те.
На первый взгляд, может показаться, что в постановке все предельно просто: есть хорошие персонажки (Шен Те, Ванг, Боги), а есть плохие (все остальные), но Любимов показал всех и каждого настолько хорошо, что после первого действия спектакля становится ясно: они все – маленькие люди, они не плохие, а только ведут себя плохо, в силу обстоятельств.
Все, кроме Богов. Именно они по итогу мне кажутся настоящими антагонистами. Их миссия – в корне неверна. Они должны помогать людям стать хорошими, избавив их от вечных страданий, а не искать одного-единственного хорошего, чтобы впоследствии бросить его с проблемами и ответственностью.
Помимо этого, меня очень зацепили работы Бориса Бланка. Редко удается насладиться столь простыми, на первый взгляд, деталями в театре.
Кирилл Серебренников нередко говорил, что Юрий Любимов – один из его мастеров и что Кирилл многому научился у режиссера. И это было видно. Я постоянно замечала какие-то схожие акценты между работами Любимова и Серебренникова, что также позволило мне насладиться спектаклем.
В сухом остатке скажу - я очень рада, что наконец вживую познакомилась с работой Юрия Любимова. Понимаю, что сейчас этот спектакль отличается от первоначального его вида, но даже в наши времена можно понять, насколько для 1960-х это был сильный прорыв.
Искренне поражает, насколько актуальным спектакль является и сейчас.


Федорович Светлана

La vertu, sans laquelle la terreur est funeste.
La terreur, sans laquelle la vertu est impuissante.
«Добрый человек из Сезуана» оказался для меня сложным произведением, оставившим после себя много вопросов и противоречивых эмоций. Первое, что стоит отметить – сюжет спектакля словно находится вне времени. Не было ни одной мелочи, которая указывала бы на конкретный исторический период; история равным образом могла развиваться и в XX веке, и параллельно с нами. Ловкая работа актёров и помощников с декорациями помогла создавать самые разнообразные локации буквально несколькими предметами-маркерами. Стоит также упомянуть моменты, оставившие странное ощущение. Мне, как любительнице классических постановок и мюзиклов, было сложно видеть, что декорации меняются прямо на глазах у зрителей, лишь слегка прячась за отсутствием освещения. «Музыкальные паузы» помогали сгладить это острое ощущение дискомфорта и вернуть правильное настроение или задать новое. Единственное, что поразило и почти обидело меня – исполнение под аккомпанемент гитары стихотворения Марии Цветаевой «Вчера ещё в глаза глядел». Это очень лиричное стихотворение, полное боли и слёз, и то, что его исполняли, наложив на лёгкий, весёлый мотив, создавало яркий, но крайне неприятный контраст, и казалось, что это насмешка над героиней, а не сочувствие ей. Ещё что меня удивляло – то, что актёры продолжали взаимодействовать и за сценой тоже. В классическом театре недопустимо, чтобы актёры и актрисы переговаривались за пределами сцены, все движения должны происходить на ней. В «Добром человеке из Сезуана» персонажи и персонажки спокойно выходят за границы сцены, что в первые моменты шокируют намного сильнее, чем открытая беседа героев и героинь со зрителями.
Стоит поговорить и о сюжете «Доброго человека». Как обычно бывает в жизни, здесь нет полностью положительных героев – зато есть полностью отрицательные. Помимо параллелей с библейскими сюжетами (невинная проститутка как Мария Магдалена, трое богов как трое волхвов), я увидела эпизод, который сильно перекликается с другим произведением, занимающим особое место в моём сердце – «Отверженными» Виктора Гюго. И там, и там человек оказывается перед выбором – сохранить свою праведность, пожертвовав фабрикой, а значит, и благополучием других людей, или отречься от своей внутренней чистоты во имя других. И Жан Вальжан, и Шен Те уже отдали Богу – или богам – свою душу в залог. Шен Те должна оправдать ожидания трёх богов, выбравших её «добрым человеком», Вальжан – ожидания священника Мириэля, спасшего его душу и его самого от возвращения в тюрьму, вернувшего его человечеству. Шен Те рискует жизнью своего ребёнка – если она потеряет фабрику, он будет обречён расти в нищете и грязи, голодать, никогда не получить образования. Вальжан рискует жизнью заключённого, которого ошибочно приняли за него. В обоих случаях есть люди, которые догадываются об их истинной сущности – возлюбленный Шен Те Янг Сун, который точно знает, что Шуи Та был в комнате, где плакала девушка, и который подозревает его в убийстве сестры, и инспектор Жавер, распознавший Вальжана и даже сообщивший о нём властям. Оба они давят на главных героев, заставляя колебаться в своих убеждениях ещё сильнее. И в том, и в другом случае герои делали выбор в пользу праведности, единственно правильный выбор отсутствует по природе. В «Добром человеке из Сезуана» автор показывает зрителям метания Шен Те, её мольбы богам, которые остаются без ответа, в «Отверженных» Гюго оставляет это на совести своих читателей, знакомя их с деталями, неизвестными главному герою. В любом случае, ни одно из решений не может удовлетворить всех.
Отдельный интерес вызывают второстепенные персонажи. Во-первых, сами боги, якобы преисполненные благих намерений и духовности, по сути же – не желающие менять ничего в созданном ими мире, пытающиеся оправдать существующие порядки. Поэтому они и останавливают свой выбор на главной героине, даже когда становится понятно, что она лгала и совершала не лучшие поступки. Им не нужен добрый человек, им нужна иллюзия доброго человека, они не хотят получить настоящий результат, они лишь ищут отговорки. Какие боги – такие и люди. Никто из них, даже когда появляется шанс зажить чуть лучше, не пытается им воспользоваться. Они привыкли жить в нищете и горе, привыкли жаловаться и не хотят ничего с этим делать, не собираются ничего менять. К ним не возникает никакого сочувствия. Жалко лишь водоноса, потерявшего руку – но и тут гнев стоит обращать не на Шен Те, а на равнодушных людей, боящихся власти, которая откровенно гнобит их и которые не смеют возразить против этого. Шен Те готова погибнуть ради них, пока не появляется её ребёнок, но им это не нужно, им не нужно спасение – и тут мы видим параллель с Библией, с римлянами, которым не нужен был Спаситель, которые всё поняли и раскаялись слишком поздно.
Самой поразительной частью для меня стала любовная линия, которая для меня выглядит абсолютно бессмысленной. Когда Шен Те, зная, что Янг Сун не любит её, всё равно выбирает его, а не брак по расчёту, который помог бы и ей творить добро, и другим, ради которых она старается, я перестаю понимать её мотивы. Либо она борется за добро и справедливость, и тогда верным решением был бы брак с богатым стариком, либо она ищет своё счастье, и это лишает её звания «доброго человека», которого искали боги. Нельзя совместить и то, и то, и именно попытка играть две роли приводит Шен Те к гибели. Я не понимаю, не могу сочувствовать любви в ущерб себе, не понимаю слепой любви, готовой закрыть глаза на нелюбовь, шантаж и манипуляции.
Единственный персонаж, вызывающий у меня только положительные чувства – выдуманный брат Шен Те, Шуи Та. Он уверенно идёт по выбранному пути, по пути добра для себя, своего будущего ребёнка и для окружающих, принимая порой достаточно жёсткие решения. Путь, выбранный Шен Те, доказывает, что «добро без кулаков» обречено на поражение. История уже не раз демонстрировала, что благо может соседствовать лишь с твёрдостью. La vertu, sans laquelle la terreur est funeste. La terreur, sans laquelle la vertu est impuissante[1].
В любом случае, сильно заметно, что все политические шутки размещены во втором акте, вероятно, исходя из соображений обезопасить себя и зрителей, хотя подтекст до конца спрятать невозможно. Насмешка над представителями власти в лице полиции, насмешка над буржуазией в лице Ми Дзю и Шу Фу, насмешка над пролетариатом в лице всей семьи Шен Те и Янг Суна – высмеивается каждая часть общества.
Спектакль можно охарактеризовать как шумный и яркий. Казалось, актёры и актрисы порой специально переигрывают, вкладывая чересчур много эмоций, чтобы у зрителей не осталось возможности не увлечься, не стать частью спектакля, не обратить внимание. Ярким же он оказывается не по цветовой гамме – наоборот, все цвета очень сдержанные, серые, чёрные. Он яркий по эмоциям, которые вкладывают актёры, автор и которым наделяют спектакль зрители – потому что невозможно остаться в стороне.
Несмотря на все сложности и противоречия, спектакль, безусловно, достоин того, чтобы остаться в веках и быть классикой – всегда актуальной, всегда острой и болезненной для общества, всегда правдивой.

Инков Александр

Спектакль «Добрый человек из Сезуана» произвел на меня самое благоприятное впечатление. Мне интересна его интернациональность: несмотря на топонимы, китайские имена и реалии, показанная история  (в виде нищеты и голода)  может развернуться практически в любом уголке Земли. И эта тема уверен вызовет понимание и сочувствие у кого бы то ни было.
Интересна также концовка. Обычно ждешь всегда «хэппи-энда», тем более в таком полукомедийном жанре и на фоне злоключений главных героев, но центральный персонаж Шен Те, живя на протяжении сюжета с огромным их количеством, в конце, однако, от них не избавляется.
Она ждет ребенка от человека, считающего ее «глупой бабой», все ее знакомые и немногочисленные друзья по-прежнему прозябают в нищете и спешат сесть ей на шею... А в ответ на ее стенания и мольбы о помощи Боги лишь советуют ей продолжать оставаться такой же доброй, и тогда жизнь наладится.
В итоге спектакль заканчивается воплем Шен Те, обреченной на страдания и бесконечный маскарад, где ее в роли девушки постоянно используют, а роль кузена ей необходима, но противоречит ее истинной доброй натуре.
Помимо сюжета интересна и компоновка сцены. Сбоку от нее и над ней висят плакаты, которые, судя по всему, остались неизменными с самого первого спектакля. То же самое касается и декораций на самой сцене: минималистских столов и дверей с надписями «Табак», «Ковры», и т. д, обозначающие таким простым образом сюжетные локации. Из прошлого перешла и табличка с названием спектакля, которая выносится в начале показа. Все это выглядит очень незамысловато и примитивно по своей сути, но ты все равно каким-то чудесным образом веришь в происходящее на сцене.
Как веришь и в персонажей. Актеры идеально подходят своим ролям. Юркость водоноса прекрасно передавалась Филиппом Котовым, мастерски изображавшего, что рука у него сломана. А в мужлана Летчика Янг Суна я верил благодаря невероятно колоритному Константину Любимову. У него оказался просто потрясающий голос, который умел то мечтательно рассказывать о полетах, то рявкать на рабочих табачной фабрики. И так было со всеми другими персонажами, среди которых для меня и для зрителей выделилась Марфа Кольцова в роли продавщицы ковров. Ее постоянное «заедание» реплик, видимо, в спектакле играет роль вечного гэга, который используется все время, но никогда не надоедает.
Наконец особенно мне понравилась атмосфера, исходящая от действия на сцене. Изображаемая нищета, маргиналы, стремящиеся любым путем заработать денег и выжить, среди них особенно выделяется беременная женщина, на которую порыкивает ее муж цыганской наружности – все эти персонажи нагнетают в зале атмосферность безнадеги и даже чувство голода. А на контрасте здесь играют персонажи, которым получше удалось устроиться в жизни. И когда видишь их богатую жизнь, глухоту к тем, кто живет хуже них, тебя наполняет чувство социальной несправедливости и появляется сострадание ко всем этим беднякам. И хуже всего то, что даже Боги здесь бессильны – даже не потому, что у них нет каких-то способностей, а потому что они повязли в бюрократии, ведь по службе помощи от них ждать не стоит, ибо они только ищут добрых людей на Земле и не более. Но больше того, им нет дела до проблем людей «злых», а «добрым» они помогают лишь советами (деньги для Шен Те, пожалуй, были исключением из правил) и не понимают их, живя в своем мирке, где хорошим людям все обязательно воздастся - знай только оставайся таким же отличным человеком.
Подводя итоги, скажу, что «Добрый человек из Сезуана» не зря считается визитной карточкой Таганки. Я не знаком с репертуаром этого театра, но один этот спектакль заставляет поверить в силу актерского мастерства его участников, их системы обучения и его способности давать зрителю качественные сюжеты и постановки. А актеры, которые там играют лично мне кажутся невероятно талантливыми, и у меня появилось желание посмотреть на них в других ипостасях.

Колобакина Татьяна

Театр на Таганке не выглядит как современный. Рядом с ним и внутри  в основном пожилые люди, но есть и мои ровесники. Это очень непривычно для меня: гардероб в стиле “советский театр в маленьком городе”, охранник на входе, досматривающий всё, что может, буфет. Но на стенах зала я заметила афиши: “Беги, Алиса, беги” от моего любимого Печейкина, “Теллурия” от Богомолова и множество других постановок модных современных авторов.
Московский театр на Таганке будто находится на стыке прошлого и будущего. Половина его – в XX веке, где драматический театр и “четвёртая стена”, а другая половина – в веке XXI, где существует постдрама и театр, в котором не существует гендера и сцены и иногда даже актёров. Поэтому я не ждала – чего ждать от спектакля, когда-то поставленного Любимовым … замшелую драму или живой театр?
Получилось так, что и и сам спектакль застрял где-то посередине. Пока он шел, я восторгалась ритмом, который отбивали актёры, – он звучал гениально и точно. Ещё я восхищалась пластикой некоторых актёров: поразил Филипп Котов, игравший Водоноса, его тело было просто как пластилин, поэтому смотреть на то, что он делает, было удивительно приятно.
По поводу актёрской игры много говорить не стану. Жаль, что во время постановки временами появлялось понимание, что я смотрю на актёров… Чувствовалось, как они стараются играть так, как им сказали, делать нужные и правильные, отрепетированные движения. Это сбивало любые эмоции, которые в какой-то момент всё же вызывал спектакль.
Куда интереснее обсудить саму историю и замысел Юрия Петровича Любимова. Его театр, и правда, был прогрессивным для XX века, но в современном мире он, к сожалению, уже немного отстаёт. За историей мне было любопытно наблюдать, но постоянно казалось, что она слишком затянутая, полная ненужных поворотов, с очевидной развязкой. Для меня были чересчур нарочитыми декларируемые со сцены истины: добру тяжело, иногда добрые люди не выдерживают и становятся злыми, злые люди творят зло. Да, театр зачастую и говорит об очевидных вещах, но некоторые постановки настолько закладывают этот посыл в саму форму спектакля, избегая проговаривания на сцене, что во время просмотра лично у меня возникает ощущение, будто меня пытаются насильно накормить правдой. Это только мои чувства, но мне не нравится, когда пытаются именно всучить то, что хорошо и что плохо, и делают это прямо в лицо, даже не пытаясь скрыть.
Это именно то, что я заметила в спектакле. Понимаю, что он ставится примерно так, как его поставил Любимов в 1964 году. Но ведь можно доделывать спектакль, менять его так, чтобы он был близок и понятен обычным современным людям. А то у меня возникло ощущение, что я смотрю историю о каких-то других, далёких, отличающихся от меня людях; а ведь цель была в том, чтобы рассказать о нас, чтобы показать, каково добрым людям в нашем мире. Театр живой, он сам - жизнь, она струится через него и передаётся им. А мы посмотрели спектакль Ю.П.Любимова в постановке 1964 года (или ХХ века), который остаётся нетронутой реликвией, и никто не решается хоть частично видоизменить его, вдохнуть жизнь, добавить то, что понятно каждому, кто живёт в России. Хотелось добавить в него хотя бы пять-десять аллюзий на ситуацию в стране: на проблемы коррупции, пыток, несправедливого отношения власти, жестокости полиции и на другие. Но их не было, а зрители из-за этого бурно реагировали на слово “мудак”, будто это что-то сверх новое и провокационное.
Но мне понравилось наблюдать эту историю. Увидеть театр Любимова, узнать, каким он был раньше. Для меня было важно почувствовать, как театр меняется и развивается, что сохранилось в современном театре от любимовского, что ушло. Что полезно и что вредит театру. И спектакль был мне необходим и для закрытия некоторых белых пятен, пустот, которые есть в моём культурном бэкграунде из-за отсутствия знаний о многих важных вещах.