Наталия Радько. Театр: по обе стороны кулис

Советская Россия, 22 ноября 1985. № 269 (8920)

Современный театр переживает трудное время. Об этом справедливо со страниц «Советской России» говорили в последнее время Игорь Ильинский и Игорь Горбачев. Их тревога вызвана не только глубоким знанием театра и его проблем, но и пониманием могучей роли его в духовном воспитании людей. Что же такое происходит, вызывая общее беспокойство? Может, театр устал, обессилел, утратил уверенные ориентиры художественного поиска? Эта мысль родилась поначалу неуверенной. Возможно, произнес ее впервые кто-то очень причастный к театру из суеверных соображений: чтобы отвести опасность, чтобы, назвав болезнь, получить убедительные доказательства своей ошибки. Но прошло время, и мысль все настойчивее звучала уже по обе стороны кулис, из уст больших почитателей театра и самых крупных мастеров страны.

Смело и без ложной скромности можно сказать, что и сегодня мы представляем собой зрителя уникального — благодарного, преданного, неутомимого, способного и на морозе выпрашивать лишние билеты у прохожих, вставать на рассвете в дни распродажи билетов, десятки раз вызывать любимых актеров в конце спектакля.

И, надо сказать, внешняя картина изменилась очень мало. По крайней мере — в Москве. Те же толпы безбилетников у входа в некоторые театры, те же продолжительные аплодисменты в конце спектаклей. Но перемены более глубокие состоялись. Попробуйте сейчас найти человека, который ходил бы на один спектакль пять-шесть раз, как ходили не так еще давно на «Дети Ванюшина»в Театр имени Вл. Маяковского [1], на «Голого Короля» в «Современник» [2], на «Маскарад» [3] и «Петербургские сновидения» [4] в Театр Моссовета, «У времени в плену» в Сатиру [5]. А что же нынче? И среди самых увлеченных театралов я обнаружила очень немногих, кому захотелось бы снова пойти на виденный уже спектакль.

Даже самая доброжелательная оценка новых театральных работ стала включать и нотки снисходительности: в общем-то идея неплохая, в какой-то степени актуальная, чувствуется профессионализм исполнителей — ну что еще надо театру? Во многих случаях представителям управлений культуры, принимающим спектакли, не требуется больше ничего. Говоря так, я не разглашаю ведомственных тайн, поскольку это стало банальным фактом жизни театров — когда серые, поверхностные спектакли принимаются легче, мнимоактуальные пьесы пробиваются проще, чем работы яркие, талантливые, непростые. И более того, комиссия Министерства культуры или областного управления, как выясняется, никакой ответственности не несет за плохой спектакль. О ней даже не вспоминают, когда выносятся оценки критиками. А ведь именно комиссия в конце концов и благословила в путь плохой спектакль. Позволительно ли это?!

А у вас жизнь. У нас события. У нас время, за которым мы бежим, немного уставая, иногда задыхаясь и радуясь оттого, что мы с ним вместе. И бывают моменты, когда время велит нам остановиться, вглядеться в события, прочувствовать их глубину. Так жили мы в мае этого года. Юбилей Победы. Праздник, поминки, траур. Нам так нужны были слова, не произнесенные сотни раз, нам нужна была мелодия, созвучная тому, что мы испытали. Мы, сиротеющие дети фронтовиков, современники атомных бомб, родители хрупкого и нервного поколения, рожденного с генетической памятью о войне. И все театры страны произнесли свои слова, даже состоялся Всесоюзный смотр спектаклей, посвященных 40-летию Победы. Но если не считать нескольких редких и поэтому ярких удач (в омском театре [6] — «У войны не женское лицо» [7], в минском театре [8] — «Рядовые» [9]), большинство же спектаклей событиями культурной жизни не стали.

Думаю, что для выяснения этих трудностей критикам надо идти за материалом не только в зрительный зал и кабинеты главных режиссеров. Но и спросить у руководителей учреждений культуры, где определяются судьбы конкретных театров и конкретных спектаклей. Спросить, как выполняются партийные решения о развитии советского искусства, о поиске новых творческих сил, о необходимости поднять драматургию на ступень, соответствующую современному культурному уровню и запросам советских людей,и задачам времени, определенным проектом новой редакции Программы партии. Всем нам известно, что слабые пьесы утверждаются к постановке управлениями культуры и слабые спектакли принимаются комиссиями тех же управлений. Но нередко мы наблюдаем отсутствие смелости, последовательности и чутья со стороны этих органов.

«Поиск? Новые имена? Новый материал? «Но как бы чего не вышло?» — предупреждают администраторы из управлений. Им кажется, лучше уж со старыми именами и материалом, так сказать, перелицованным на новый лад. Так вот и создаются с годами трудности, которые ныне стали фактом времени. 

Возьмем ситуацию с положительным героем. Проанализированный от макушки до каблука, этот герой разукрашен всем набором достоинств и элегантными вкраплениями минимальных недостатков. Придуманный, существующий в лабораторных условиях. Слава богу, мы устали от его схематичности и все реже встречаемся с ним в пьесах и спектаклях.

Но жизнь сегодня, может быть, как никогда, остро нуждается в людях крепких идейных и нравственных позиций, способных стойко противостоять и бороться со всеми нарушениями партийных, общественных, государственных норм, способных утверждать образ жизни нравственно здоровой. Особенно после апрельского и октябрьского (1985 г.) Пленумов ЦК КПСС мы видим, как такие люди поднимаются, берут на свои плечи большую ответственность. Но такой сложный, неоднозначный положительный герой не появился в театре. А как хочется увидеть на сцене живых людей, приблизиться к их сложности, примерить к себе их способ жить. Ведь эта давняя и стойкая традиция советского театра, родившая вместе с новым, советским человеком. Может, о ней забыли или относятся к ней формально? Посмотрим.

«Вам нужен лидер? Конфликтный и сложный человек? Идущий не в ногу?» — И как бы отвечая нам, несколько театров страны подготовили, а несколько репетируют «Зинулю» А.Гельмана [10]. Справедливости ради надо сказать, что в некоторых своих прежних работах этот драматург чувствовал время. Вспомним, к примеру, «Премию», «Заседание парткома» [11]. И «Зинуля» вроде бы тоже претендует говорить остро о сегодняшних трудностях. Но что это за острота и что за трудности. Я посмотрела пьесу в хорошем исполнении — Свердловского академического театра драмы. Зинуля —– это девушка-диспетчер со стройки. Она принципиальная, борется с недостатками путем докладных.

А однажды вдруг из мести ее оболгал бойкий шофер, Зинулю уволили, и она села на пень с тем, чтобы не вставать с него до восстановления справедливости. Чтобы мы не перепутали эту героиню с надоевшим прямолинейным положительным героем, нам дают понять, какая она сложная. Живет с семейным человеком, хотела сорвать подругам вечеринку и т.д. И пока Зинуля сидит ночью на пне, зритель проводит первое действие в горестном недоумении. Почему мысль о медицинской помощи возникает только у сценического злодея и только как очередное издевательство? Но, правда, речь как раз идет о потрясающем равнодушии окружающих людей. Они бездуховны, меркантильны и просто бессовестны. Как справится с этим мраком одна ранимая и возбудимая девушка? А Зинуля справилась. Да еще как. Во втором действии врачи уже действительно были не нужны. Отлучившись ненадолго, Зинуля вернулась на свой пень, когда вокруг него собралось все начальство стройки (было рабочее утро). Зинуля сообщила присутствующим, что хотела утопиться. Запахло шантажом в его классическом проявлении.

А потом стало и вовсе неуютно. Зинуля требовала, чтобы перед ней извинялись и каялись, она была неумолима: «Приведите сюда моих родителей и моих учителей, пусть они передо мной покаются, зачем так воспитали». Наверняка такая Зинуля привела бы, и заставила каяться бы, и унизила бы родную мать. Это героиня? Это лидер? Видимо, мысль такая, ведь она же организовала круглосуточное сидение на пне подруг-комсомолок. Так сказать, пост охраны справедливости. Символ. Настоящий пень в борьбе против пней нравственных.

А какой высоты идеологическая задача подведена: «Она сидит на пне не против Советской власти, она сидит за Советскую власть». Не слишком ли много чести  — каждую капризно вздорную выходку расценивать с позиции «за» или «против» власти? Разве не справились мы с последствиями подобной прямолинейности? Разве психическая распущенность способствует нравственному прогрессу? Да нет же.

Время требует интеллектуальной организованности, логичности действий, внутренней культуры. Время доказало, что в борьбе с равнодушием, тупостью это более действенное оружие, чем истерика, шантаж, угрозы. Во всяком случае более достойное. Люди, не научившиеся выбирать средство, в иные времена теряли критерии. И в этом смысле Зинуля опасна. Ведь она представительница поколения, которое завтра станет ведущей силой общества. В данном случае даже хорошо, что героиня Гельмана не тянет на обобщенный образ молодежи восьмидесятых. Что может сказать этой молодежи театр? Когда? Нужно торопиться, пока молодежь не предпочла что-то другое.

Народный артист СССР Игорь Горбачев в своих размышлениях о судьбе театра, опубликованных в «Советской России» 12 ноября [12], с удивлением привел мнения постановщиков рок-оперы по мотивам «Овода» [13], которые считают, что только такая форма спектакля способна привлечь молодого зрителя. Не знаю, может быть, рок-опера и способна так подняться, чтобы соответствовать высоким требованиям искусства. Дело не только в этом. Дело в исходной позиции подобных постановщиков, в их художественной, творческой беспомощности. И список невысоких мотивов можно продолжать, а можно и оборвать: ведь все это достаточно известно. Хочется лишь сказать, что каждый, ступивший на такой путь, автоматически оказывается замешанным в действии почти преступном: он участвует в снижении общего культурного уровня. А смена наших дней и поколений целесообразна при условии интеллектуального и нравственного роста.

И происходит это, по моему мнению, всякий раз потому, что еще нередко отсутствует у работников органов культуры необходимая взыскательность, способность противостоять всему конъюнктурному… Чувствовать дыхание времени, видеть дальнюю перспективу жизни, где есть не только критика, но и наш социальный оптимизм, — необходимые условия активной и успешной работы сегодняшнего театра. А что мы видим на практике. Вот премьера в театре на Таганке пьесы «Серсо» [14].

Герои В. Славкина — это компания из сорокалетних одиночек разного пола тоскует по духовности, у них что-то болит, они на чем-то сломались. Уже на исходе первого часа первого действия перед зрителем раскрывается то, на чем герои сломались. Оказывается, у них у всех синдром коммунальных квартир и некомфортабельного детства, на которые они жалуются.

Второе действие — приодетые в соответствующие костюмы, при свечах герои спектакля со своим микроскопическим масштабом потребностей и страданий читают письма Цветаевой, Пушкина, Грибоедова — о любви к отчизне, к делу, к близким. И, продемонстрировав таким образом ностальгию по чужому, очень конкретному и очень значительному прошлому, они вновь примутся за свое нытье преждевременных Паниковских: «Мне сорок лет, меня никто не любит, у меня нет дома, я не люблю свою работу». Ну бог с ними, неинтересные они люди, но зачем же четыре часа кормить зрителя таким бездуховным киселем, выдавая его за психологическую сложность, когда очевидно, что драма идей, мыслей, столкновения мнений — не состоялась. И не могла состояться. Ибо подготовлена она была, видимо, в угоду каким-то малопонятным мотивам, конъюнктурным соображениями…

И тут самое время сказать, что сегодняшний театр еще не почувствовал, не увидел своего места в огромной созидательной перестройке, которая идет в нашем обществе. Мелкотемье, отсутствие свежего ветра, захлест бытовщины — печальные черты современного театрального процесса. Но ведь у нас есть профессионально отличные театры, сильные режиссеры, блестящие актеры… Несколько разладился их оркестр, но ведь это поправимо. Нужно поскорее включить в общую перестройку всей нашей духовной жизни, понять, оценить и четко определить свое место в этой работе. Кто сказал, что слова о хозяйском отношении к народному богатству произносятся только для колхозов и заводов? Театр — это ли не народное богатство? Причем неповторимое, единственное в своем духовном проявлении и необходимое для миллионов людей.

Примечания:

[1] Год постановки – 1969 (Постановщик – А. А. Гончаров), по одноименной пьесе С. А. Найденова

[2] Год постановки – 1960 (Постановщица – М. И. Микаэлян), по одноименной пьесе Е. Л. Шварца

[3] Год постановки – 1967 (Постановщик – Ю. А. Завадской), по одноименной пьесе М. Ю. Лермонтова

[4] Год постановки – 1969 (Постановщик – Ю. А. Завадской), по одноименному фельетону Ф. М. Достоевского

[5] Год постановки – 1980 (Режиссер – В. Н. Плучек), по одноименной пьесе А. П. Штейна

[6] Омский государственный академический театр драмы

[7] Год постановки – 1985 (Режиссер – Г. Р. Тростянецкий), по одноименной книге С. А. Алексиевич

[8] Национальный академический театр им. Янки Купалы

[9] Год постановки – 1984, по одноименной пьесе А. А. Дударева

[10] Год написания пьесы – 1984

[11] Год постановки – 1975 (Режиссер – О.Н.Ефремов), по пьесе «Протокол одного заседания» А. И. Гельмана

[12] Горбачёв И. О. Современный театр: традиции и мода // Советская Россия. 1985. 12. ноя. С. 2.

[13] Год постановки – 1985 (Постановщик – Г. С. Егоров), по одноименному роману Э. Л. Войнич

[14] Год постановки – 1985 (Режиссер – А. А. Васильев), по одноименной пьесе В. И. Славкина

Статья подготовлена к публикации Екатериной Сальниковой, студенткой образовательной программы «Филология» НИУ ВШЭ