Юрий Петрович Любимов. Размышления о «Маленьких трагедиях» А.С. Пушкина

25 февраля 1989 г. (читка)

Все-таки чтобы как-то фантазию вашу немножечко разбередить, я хочу вам… не буду поступать как Бергман, который сказал, что мне 70 лет и никаких планов я не буду рассказывать никому, как я хочу ставить «Гамлета». «Я думаю так, что мне 70 лет и никаких планов я не буду рассказывать никому, как я хочу ставить «Гамлета». Я думаю так, что за 70 лет я заслужил, - это он сказал, - что вот как мне захочется, так я и буду ставить, и что никакого у меня плана нет». Думаю, что он и не врал. Просто он знал пьесу, и вот ему захотелось попробовать это сделать, как это начнет все получаться с его командой, которую он выбрал.

… Ну что же, может быть и такой метод. В данном случае, я проверял, построение это. В тексте оно не так явно. Но я вам должен просто предполагаемые обстоятельства нарисовать, чтоб как-то у вас заработала фантазия.

Это, в общем, Апокалипсис. Все эти три блистательные вещи объединены пиром во время чумы. Город весь зачумленный, и это последний пир людей, которые решили встретить смерть вот так, то есть с вином, с воспоминаниями…. Все эти вещи идут как наплыв, как воспоминания этих людей перед смертью. «Предсмертные зарницы» как Шекспир говорит. Поэтому, на большой сцене это будет – как в «Борисе», площадь большая будет, может, будет задействована и улица еще, не знаю, подробно мы не говорили, наше и окно и иногда проходят эти бесконечные вереницы умирающих.

Вещь не веселая, конечно. Но я думаю, красота искусства не делает это каким-то патологическим кладбищем страшным. Чума бывала много раз в разных местах. У Пушкина, вы знаете, назывались новеллы: «Зависть», «Любовь», «Скупость», а не «Скупой рыцарь».  То есть, видимо, он хотел какие-то… И  «Пир» явно тоже не закончен, как и не закончен у него последний набросок «Мефистофель – Фауст», которым заканчивается эта вся штука – как бы сцена уже в аду. И спектакль кончается, что все участники сидят с посмертными масками, уже умершие за столом.

Значит, площадь, стол накрытый сразу, но старались все как-то встретить смерть –это уже дело фантазии, как фантазировать с каждым, кто как хочет встретить смерть. Есть председатель этого собрания, который как бы тамада, который ведет стол. Сидят семь человек, в центре одно пустое кресло, на котором все умирают. И Моцарт умирает, и Дон Жуан умирает, и Дон Карлос во время «Дон Гуана» умирает. То есть пустое кресло, в котором каждый будет умирать. Именно в этом кресле и умирают. И еще несколько кресел в зале тоже как бы мертвые, зачехленные заброшенные, тоже вроде они прокаженные, чтобы общая была такая композиция. Нам строить тут вроде не надо ничего, хотя это и поднадоело, но глупо тут строить декорации, поскольку у нас действительно есть дом, когда открыты все эти… он может быть забит этими несчастными умершими – их пеленали, обливали хлоркой, еще какими-то химикатами, потому что это зараза же страшная. Значит, вот просто такая атмосфера.