Записи репетиций спектакля “Самоубийца” (фрагменты)

29.03.90
Мы давно серьезно не говорили, вокруг театра столько много разговоров. Зачем это все восстанавливать. Я воспротивился потому, что нельзя бросить то, что хорошо сделано. Искусство проверяется временем. Сегодняшнее состояние театра хуже, чем оно было, при всех наших неурядицах. Хуже по одной причине. Потому что во всей стране чрезвычайно плохо. Раньше этот театр все понимал… и противостоял этому… Теперь же положение еще больше ухудшилось… Потому что разрешили трепаться. Ну трепитесь и все, вроде пока за это не сажают…. Но только пока… Потому что система оказалась прежняя… Вы взрослые люди и все отлично понимаете. Сейчас стало более страшно. Потому что люди не занимаются ничем более серьезным, а занимаются только урвать и убежать. После меня хоть потоп. А это всегдашняя психология временщиков.

Костя - Я не буду скрывать от Вас, что мы решили поставить «Самоубийцу» без сомнения. Но организованный зритель знает, что в ней есть ряд непростительных промахов и ошибок. Основная ошибка заключается в том, что Николай Эрдман как молодой и неопытный автор до того попытался насытить свое произведение гениальностью, что совершенно не оставил места для идеологии.

Эту непростительную ошибку театр постарается исправить.

Ю.П. Мы ведь потому не можем перестроиться, что все время на идеологии стоим. Нам это сделать частную собственность, <нрзб> отношения…. Нельзя. У нас ничего нельзя. Именно идеология нам мешает….
Была прекрасная статья Искандера в «Огоньке» по поводу идеологии.
Вот вы все здесь смеетесь. И я чувствую смерть. Кому это нужно? Сейчас же страшная ситуация. Потому что перелом. Неизвестно куда все движется.

 
30.03.90

Тут же у него все время колоссальный подтекст. Вся аллегория знаменитая про курицу, про интеллигентную, она же вся на подтексте. Помимо того, что это все замечательно придумано и сконструировано. Это совсем другого типа писатель. Так никто не пишет. Поэтому он и есть единственный. В нем все сконструировано, как гениально сконструирована музыка Альфреда [Шнитке]. Помимо того, что это гениальный композитор, вы не чувствуете эту кропотливую конструкцию. Она в оркестровке, в умении владеть инструментом, каждым. [В умении ] выжать из инструмента совершенно необыкновенные нюансы, которые до него не выжимали. В этом и есть сила. Он так владеет словом, созвучием, построением фразы, как не умеет сейчас никто. Что поражает, когда материал читаешь, что он с такой же тщательностью пищет халтуры свои, репризу ли в цирке, или там интермедии в «Пугачев», или сценарии он пишет свои, которые портили без конца, боясь цензуры.

Гениальный у него сценарий был, испортили – «Нам - восемнадцать», я там снимался. Весь сценарий изрезанный. Потому, что в штаны наделали до того, как фильм снимать надо было. “Зачем тогда снимаете фильм”, - я ему говорю. – “Николай Робертович, но вам же все портят, но поедемте в Ленинград”. А он говорит: «Юра, это же бесполезно».

Николаша все время любил дискутировать. «Самоубийца» - слабовольный человек или, наоборот, герой, и всегда, когда на эту тему заходил разговор, он всегда скептически на спорящих поглядывал и помалкивал. Хотя жизнь свою он в грош не ставил. Это уже факты были. Как Вольпин рассказывал… Когда они были в лагерях и на фронте, у него нога отваливается, а он не обращает внимания. Идет и идет, по снегу. Вольпин уже его ругает: “Ты хоть чего-нибудь замотай”. - А он: «А зачем?». Но Вольпин галоши нашел, тряпкой примотал и в таком виде они пришли во МХАТ. Там ему спасли ногу от гангрены. Потом мы с ним встретились в ансамбле у Берии.

30.03.90

Я вам всем навязываю ритм этого человека. Эрдман писал как бы гекзаметром.

«Это же проза стилизованная. Поэтому если вы будете просто читать, Вы не попадете в этот ритм, «эрдмановский». Не попадете - и слово не прозвучит так, как должно.

2.04.90.

Эрдман никогда не смотрел свои пьесы и фильмы. Мы смотрим фильм, он сидит в фойе, пьет коньяк. “Николай Робертович, ну зайдите, посмотрите – сейчас финал”. Эрдман: «Я лучше здесь посижу» .

Он главные свои фильмы не застал, так как был в заключении.

Когда вышли «Веселые ребята», они имели бешеный успех. Тогда проценты авторские большие были, и он почувствовал себя богатым. Всех угощал. Всех. Было все прекрасно, но в это время, забыл я, кто председателем кино -косой какой-тип - был, он отменил авторские. Этим и разорили его. Он только-только почувствовал себя богатым,           

Бешеный успех был у этих «Веселых ребят». Раз и авторских нету, не успел он расстроиться, как его взяли и посадили. Так что все равно.

Он в «Цирк» в это время <нрзб>, его и из “Цирка” выбросили.

“Волгу-Волгу”, всю, Сталин смотрел 15 раз и говорил: «Пусть бюрократы наши смотрят и учатся, как не надо работать». Николай Робертович Эрдман говорил: «Страшно Правительство они при <нрзб>   

Это все от необразованности. Настоящее искусство, Юра, никому не нужно”.

5.04.90.

Пьеса настолько абстрагирована, что вы никогда не поймете, каков же автор.

Нужно подниматься до интриги Фирса. А так будет или бытово, или как в театре «Сатиры». Почему все перемахиваются, надо же понять это. Понять, почему пьесу не могут сыграть? Потому, что не могут найти ключ к постановке. Стиль не могут найти его. Его манеру.

Это пьеса-то подходящая. Как вы не чувствуете? Она бы раньше не подходила (в эпоху застоя), а сейчас она подходит. Феноменально она звучит.

7.04.90 г.

Сцена ресторан

В.Ш. С самого раннего детства я мечтал быть гениальным, но мои родители были против.

Ю.П. Показывает ту же реплику, как бы от лица Брежнева. Они с Шопеном прорабатывают эту краску.

Ю.П. Нет, это раньше надо делать.

В.Ш. Кремль. Меня…

Ю.П. Смотри, смотри

В.Ш. Это что я представляю собою, дорогие товарищи.

Ю.П. Это же что ж такое. Его аж повело

В.Ш. Это боязно даже подумать (под Брежнева)

Ю.П. Не остри.

В.Ш. С самого раннего детства (под Брежнева)

Ю.П. Шопен, ты блестяще копируешь, я с тобой не собираюсь соревноваться, но у него колоссальный был….  при его туше (в интонации Брежнева), у него прекрасно было это….  Он же любил женщин и считал, что он неотразим, он в молодости был…. черный весь, бровищи, всегда начеку, такая игривость…

В.Ш. Для чего я жил (в тоне Брежнева) для статистики – Шопен выговаривает это так: “для сосисек или сисек”.

……Жизнь, я требую сатисфакции… Сперва гробовое молчание, когда он закончил, а потом бой кремлевских курантов. И ты уже входишь в Подсе……..<нрзб> Потом тишина 7 секунд. Потом куранты.

В.Ш.  И дальше хочет продолжать в этом же духе, но уже письмо Н. Эрдмана: «…отсюда не выезжают даже те, у кого кончился срок».

Ю.П. Нет, это уже самодеятельность.

Нет. Все, куранты.

В. Смехов. Изображает бой курантов.

В.С. текст. Приходите опять к нам, Семен Семенович.

В.Ш. Нет, нет, теперь уже вы приходите ко мне.

Ю.П. Нет, это с подтекстом. Он все-таки над всеми. У него это осталось. Ну уже последние тридцать минут я доживу.

В.Ш. Нет, теперь уже вы приходите ко мне.

Ю.П. Нет, Шопен, это с иронией, с горькой.

Сцена Теще – Мария. Гладят брюки

Поют. «Гремела буря. Гром гремел….»

М.П. Мамочка, ты как думаешь, Сенечке, как понравится….

Ю.П. Вот я бы сделал переход музыкальный. Как последняя реплика.

В.Ш. Теперь уж вы приходите ко мне.

Ю.П. Стоп – кадр. И все. Начните тихо мычать (на мотив «Гремела буря, гром гремел»), актеры поют. Переход красивый, тогда получается.

М.П. Мамочка, как ты думаешь, Сенечке понравится больше как, мелкой зыбью или крупными волнами.

Ю.П. Маша приостанови на секунду работу. Ты остановилась и с мамой проконсультировалась…

Т.Ж. Разве ж Маша, догадаешься.

Ю.П. (подтекст) страшный за<нрзб> Разве у него догадаешься… Чего ему черту, в голову взбредет.

М.П. Как ты думаешь, мамочка….

Ю.П. Нет, только не надо такую нехорошую. И он сказал, что постоянная… Наоборот, как там у Сени произойдет. Она прихорашивается, волны, еще что-то такое.

Т.Ж. Непременно устроится.

М.П. Скажут: нет работы и кончен бал.

Ю.П. Ты видишь, все многозначительно получается. Скажут: нет работы (и буквально) кончен бал. И опять, там же размер идет.

Т.Ж. Не может в России не быть работы.

Ю.П. Таня, это в зал. И скажи это Таня с мудростью. У нас хватит ее на все человечество.

М.П. И кончен бал.

Ю.П. У тебя сейчас на сердце буквально бал. И бала этого не будет.

М.П. Это что за письмо.

Ю.П. (на музыкальной фразе) На смерть зовущей, это что за письмо. Вы в тревоге, братцы. Основное – тревога. Потому что Сенечка отказал! Ведь что получается, он был в депрессии, ел по ночам колбасу и показывал всем симптом. Они понимают, что Сенечка совсем дошел.

М.П. Нам надо, Машенька, переходить к философским понятиям.

Т.Ж. (жене) Уважаемая Серафима Ильинична.

Ю.П. Марья сразу же. Что такое. Господи, все оборвалось.

М.П. Когда вы прочтете это письмо меня, наверное, не будет в живых.

Ю.П. (подчеркивает) в живых. Господи.

Сразу тебе ударило в башку. Ты письмо все сразу прочла. Господи. А если там будешь рожать.

С. Холмогоров.  Текст. И взывает с рыданием. Где ваш папочка? Нету папочки.

С. Фарада. Нету папочки.

С. Холм. Ну не было, значит промахнулся.

Ю.П. Здесь вразрез.

С. Холм. Плачьте, плачьте, вдова. Подсекальникова

Ал. Саб. Дайте я. Дорогая Мария Лукьяновна…..

Ю.П. Нет, не тяните, ради бога, и там можно сократить.

(Подтекст для актера) Ну просек все. Вы обосрались, теперь давайте я. Батюшка, давайте я…. Обложились батюшка, дайте я. Вы не можете, дайте я….

Ал. Саб. Муж ваш умер, но труп его полон жизни.

Ю.П. Нет, Саша. Нет. Ты сейчас жлоб, но любой, даже жлоб, он пытается в атмосфере работать.

А.С. Я понял.

Ю.П. И у вас должен быть покой, и у батюшки. Вы же пришли к вдове.

Ю.П. И нельзя быть жлобами, а то юмора не будет. Не надо жлоба, а надо наоборот. Разрешите,  от имени интеллигенции. Искренне, от имени всей русской интеллигенции.

А. Саб. Но труп его полон жизни.

Ю.П. Саша, ты не имеешь в объекте плачущую вдову. Плачущая женщина от этого возникает (интонация). Как найти слова, как утешить. Давайте же вместе утешим.

А.С. Давайте же вместе поддержим эту жизнь.

Ю.П. Саша. Вот когда горе, то люди впадают в слезы, а есть люди, которые не теряют самообладания. Самообладание он не потерял. Но деловые качества еще у него. (И добавляет ей новую краску). Но труп-то (убедительно) жив, он за всю русскую интеллигенцию. Есть любители таких ситуаций.

А.С. Я не плакал, когда умерла моя бедная мама.

Ю.П. Нет, ты хорошо сделал одну вещь. Сам он не из-за мужа убивается. А она ему просто понравилась. Просто приятно ее обнимать. Он ее как-то обрел. Соленая слеза намочила его губы. Он значит, говорит, как все смертны…..

Саша, вот я не понимаю, почему ты сместил роль в «Мастере». И ушло самое ценное, ушла глубина этого халдея несчастного, Берлиоза. А ты стал легким. На него находят чувства хорошие…..бесовщины. Но у него есть и страх, ты что Иван, с ума сошел? У тебя же Христос живет. Нам же голову оторвут. Мне как наставнику идеологическому, он - от земли, он почвенник – Иван. А ты его идеолог, Логинов. Как они все, как стаи воронов слетелись…. Логинов. Леня заперся,  и я Логинова обложил. Он им помогал. Они всегда появлялись, когда пахло жареным… (продолжает рассказ).

Ю.П. Что вас всех губит. То, что вы считаете, что вы все с ходу можете. А это очень трудно. Мы все беремся за такие труднейшие вещи, как «Борис», как это. Значит нужно готовиться к речи. Так. Попробуйте по-настоящему. Ты не стараешься, внутри пом… <нрзб> В психологию этого проходимца. Сделай хоть на 10%, но правильно. А ты плюсуешь, тут подожмешь, а там норовишь батник поправить, а это все лишнее, я-то вижу сразу. Меня-то обманывать нельзя. Ведь человек – удивительно подлая скотина по своему устройству.

Саша, он по-своему, этот тип, искренне это делает.

Это надо все после поцелуя.

17.04.90

Я просто все это вам показываю, чтобы поняли, что он поэт, поэтому я вот все время кричу: шире, дикционнее, потому что так сплетено, что реприза не звучит. А все хотите на старых штампах Кузькина, которого вы хорошо работаете, но это другой жанр, другой автор. Нельзя всех авторов играть на своем штампе.

Так, нам было ясно, что когда пошли играть «Пугачева», что на такой декорации вы не сможете играть бытово, просто не сможете, вы слетите с нее. Там бытовая речь идиотски выглядит.

Поехали. Я не для того вам показываю, чтобы меня копировать. Я показываю для того, чтобы вы поняли, какую речь тут играют и слово, и пластика. ВСЯ. Не помогут. Они могут помочь только как в «Борисе», между прочим. «Царевич я». То есть совершенно невзначай.

Он для того сейчас идет, чтобы сделать конрапункт высокому стилю, то есть высокому чувству. Поэтому в последнем монологе и говорит, что жизнь оставьте ему. Если Николая Робертовича спросить, он бы, наверное бы, нам [сказал]

Трифонов сказал… когда Трифонову говорили, вот вы хорошо разоблачаете Глебова, таких нам надо разоблачать … Он слушал, слушал. Потом так грустно: «Ничего, разоблачаю. <…>”

И мы что же. Кто они-то? Поехали.

Начало…. Супер-занавес. Портрет К.Маркса. Актеры поют. Кирпичики.

(Ю.П. делает много замечаний, на супер-занавесе [нужно] высвечивать глаза К. Маркса и т.д. На словах песни «Огрубел и озлился народ»).

Ю.П. (осветителю) Глаза (имеются ввиду супер-занавес и глаза К.Маркса).

Ю.П. Начало хорошее.

Надо чтобы борода зашевелилась.

И надо пришить тесемочки по бокам усов.

Поехали дальше.

«Театр находится в тупике». И мы, да мы обоср…..

Девиз наш должен быть сугубо русский, но не русофобский. Лозунг России такой.  «Усремся, но не сдаемся». Уже всему миру мы показали, что усрались. (Реплика: «Но не поддались»).

Ю.П. Нет и созр <нрзб>, мы показали только это.

Вторую часть строим.

К. Ю.Петрович у меня к вам предложение. Я сначала скажу фразу «Театр находится в тупике», а потом куплет.

Ю.П. Нет. Вы ищете логику. А я ищу контрапункты. Вот в чем дело. Это раз плюнуть – найти прямую логику, а вот сделать многозначность – «понимай как хочешь» - это труднее. Давайте попробуем куплет.

Ю.П. Любимов. Давайте любую рыбу.

Желдин напевает.

Ю.П. Нет. Лучше Шопен.

В.Ш. Забыл очки.

Ю.П. Сколько у тебя плюс? На. (Дает ему свои очки). В таком возрасте плюс три.

В.Ш. Опять я виноват.

Ю.П. Конечно виноват, а что? Мне 73.

В.Ш. В вашем возрасте еще без очков ходят многие. (Вы там их одели?)

Ю.П. Нет я уже тут был в очках. Я уехал весь в экземе.

В.Ш. (читает куплеты). «Здесь карьер наш театральный».

Ю.П. …и «карьер» - получается каторжный карьер, рудники

В.Ш. (продолжает). Разве можно сделать вам наш театр стародавний… стыд и горе, смех и срам, однозвучный и отсталый. Полный жизни и тоской. И об этом знает «Малый»…

Ю.П. И два МХАТа… (пауза) и Большой.

Дальше.

(Далее актеры начинают искать для этих куплетов песню – «Союз нерушимый», но потом приходят слова и мелодия «Кирпичиков».

Ю.П. Вот прекрасно, и та же мелодия. Вот это лучше всего.

Ю.П.  И Маркса…. губы….

В.Ш. (предлагает). А может, слова «полный скукой и тоской» промычать.

Ю.П. Нет. Я не хочу, ведь нас в этом обвиняют, и надо ответить. Мы отвечаем при помощи работы, не статьей же отвечать.

Ю.П. … Дима, ваш текст.

Д. Щерб. «В Москве я писал пьесы, которые не доходят….»

(Идет бурное обсуждение)

Ю.П. Тихо! Неужели нельзя вести элементарное человеческое общение нормальных людей, а не советских. Учреждение наше антисоветское. Давно пора понять. Что так и будем оставаться советскими людьми,  до смерти. Ну подумайте, зачем мне все это надо, я не шучу.

В.Ш. (Уточняет порядок начала).

Ю.П. В темноте (на «Кирпичиках») вы смотрите на Маркса, когда вас начинает высвечивать, вы «домычиваете», глядя на Маркса, потом смотрите на зрителей и начинаете петь это. На втором “домычивании” говорит Дима, а потом: «Театр находится в тупике». И тогда есть экспозиция нашего состояния – мы вышли к зрителям, но только не придуриваясь. Потому, что если вы будете придуриваться, ерничать, это будет театр «Сатиры». А если вы будете смотреть, как на «Деревянных конях» шел “На заре туманной юности”, вы были другими, соответственно смотрите, какие вы сейчас. Но серьезно. Когда вы занимаетесь серьезными вещами, я вас ни в чем не обвиняю. Я просто, к сожалению, констатирую болезнь.

Ю.П. Вот четыре наши маски. Как в комедии Дель арте. Академик. Капитан – и там капитан. Академик Миша.

К. Желд. Раз-два, приставить.

Ю.П. Вот общественность, она идет с левой ноги. Она напугана. А вы командуйте. Тогда пластика будет завязана с мыслью. Я хочу, чтобы вы сознательно все делали. А не то, что я говорю, а вы делаете. Вы поймите: ведь во всех театрах катастрофы, потому что в стране катастрофа. Вы стараетесь выйти из тупика, так давайте, выходите.

К. Желд. «Что такое идеология?»

Помощник режиссера посмотрел на К. Маркса.

Джабр. «Это наш хлеб».

К. Желд. текст «Пьеса называется “Николай Эрдман”».

Ю.П. Одевай шляпу. Потом смотрит на нас.

Говори – «Живой покойник».

Д. Щерб. Читает басню Н. Эрдмана «Один бондарь….»

Читает, подражая эрдмановской интонации.

Ю.П. Дима, пока ты все равно придуриваешься.

Д. Щерб. Я пока пытаюсь от формы идти.

Ю.П. Я понимаю, иди от формы. Но от формы иди в глубину. Отчуждение, когда не понятно: острит человек или нет. Ты заходи ко мне и смотри на его глаза, эрдмановские. Портрет же висит его. Еще раз «Бондарь».

Интермедия «Отрубание головы»

Д.Щербаков. «Беру желающего из публики»

Ю.П. Ты это сделай так, чтобы дошло. Жуть чтобы была. Я вам говорю, пьесу надо так поставить, чтобы ее закрыли. Вот тогда у вас есть надежда на возрождение. Чтобы они закрыли пьесу. Если вы будете играть, как я вам показываю, они закроют пьесу.

Д.Щ. Отрубание головы.

Джаб. Интересно, а как это делается.

Д.Щ. Очень просто.

Ю.П. Очень просто. Читается «Гулаг».

Джаб. Желающие, выходи.

Ю.П. Желающие, выходи. Без последнего, ну это лагерное, потому что последнего убивают.

Д.Щ. Да не пойдут они, мы 70 лет показывали этот фокус, и ни разу ни одного желающего не было.

Ю.П. Ведь даже в камеры газовые шли к Гитлеру. Те сволочи раздевали догола, потому что знали, что голый человек – он беззащитный.

К.Ж. Он артист. Универсальный.

Ю.П. Михаил Давыдович обожал Николая Робертовича.

К.Ж. Я просто поторопился. Текст «Универсальный».

Ю.П. Ты берешь только цирковой слой.

М.П. Ты во мне этой колбасой столько убил…

Ю.П. Она сначала к ногам обращалась, потом она увидела, что это ноги, перевернула.

М.П. Сеня, ты уснул что ли.

Ю.П. Ты возмутилась, ты все время с ногами разговаривала. Семен, повернулась в ту сторону. Семен, сукин сын, неужели ты не понимаешь.

М.П. Сеня, Сеня ты меня слышишь?

Ю.П. …пошевели ногами-то, они у тебя зачесались.

В.М. Ты погоди.

Ю.П. Виталий, ты меня видишь, ты кверху: “Ты погоди. Маша”. – “Нет уж, ты погоди”. Трагически, ты, вроде, опустился. Она: “Нет, уж ты погоди”. То она торжествует, то ты обижаешься. Они все обижаются.

Ю.П. А ты сверху долбишь ему (на тексте «почему же ты не накушался»). Ты по прутьям кверху поднимаешься, а морда - сквозь прутьев, и медленно ползи наверх, они еще сквозь сон все говорят. Как в кошмаре.

(Маше) Нет уж ты погоди, (подтекст), я работаю, а ты дрыхнуть тут будешь, а я сейчас пойду на работу через час.

М.П. Кажется, мы тебе с мамочкой больше всех накладываем.

Ю.П. Опять лапу не там кладешь (как обязьяна).

В.Ш. (текст) Это вы подчеркнуть перед всеми желаете.

Ю.П. Это вы подчеркнуть (ударение) перед всеми… Надо следить, чтоб текст шел, как у Эрдмана. Это как стих. «Это вы подчеркнуть перед всеми желаете».

В.Ш. «Это вы в унизительном смысле накладываете».

Ю.П. (здесь на тексте) …и глаза то сюда, то туда бегают.

В.Ш. Нет, уже ты погоди.

Ю.П. (и на этом тексте) и пошел вниз, как обезьяна, лапами.

В.Ш. (текст) Ты что же Мария, думаешь, если я человек без жалования, так меня можно уже на всякий манер регулировать (без паузы продолжает).

Ю.П. Теперь ты учти, что сейчас вся страна без жалованья, это ж советские деньги, это не жалование.

Ю.П. На всякий манер регулировать.

(подтекст) я гордый, бля.

М.П. (текст) Так жить нельзя.

Ю.П. И поставьте свечку на пол после этого, если она погаснет, зажечь ее надо.

Т. Жукова. Семен Семенович.

Ю.П. (интонацию просит) …сразу, как Галина Николаевна [Власова, зав. труппой театра] Семен Семенович.

Щерб. «Золотая мамочка! Недавно видел в газете»….

Ю.П. Нельзя смотреть в газету и начинать.

Щерб. (текст) Грустный я или веселый, зависит от той страницы, что я пишу.

Ю.П…..которую я пишу. … Чтобы это КГБ знало. Борис, а куда стих исчез «Дети, дети….»

Глаголин. Пока его нет.

 Ю.П. Я его (Эрдмана) несколько раз видел в гневе. Это очень трудно было. Совершенно неожиданно, что тоже выражало характер. Совершенно неожиданно он весь затрясся, перевернул все рюмки, упала бутылка с коньяком. И он сказал: «Будьте добры, молодой человек, сейчас же уйдите из моего дома. Тот ничего не понял. Спросил. Почему. –Потому что вы нахал.

после перерыва.

Ю.П. Что-то Дима Щербаков взволнован, что Губенко в отставку подал.

Реплика. Когда.

Ю.П. Сегодня

Идет обсуждение бурное.

Ю.П. Но будут теперь это обсуждать.

Актеры. Вы сами начали.

Ю.П. Нина, я прошу сделать тишину.

Щербаков. «Дети, дети, учите у…. ночей

Нэля, прошу мангалы.

Ю.П. (подтекст) Не говорите в этой стране ничего, это бесполезно.

Ю.П. А попробуй со стулом поиграть.

Ю. Смир. Мы и нему <нрзб> с трубой.

Ю.П. Ты ее (тещу) ножками от стула.

Ю.Смир.  (текст) «Чтобы он позабылся, отвлекся, рассеялся».

Ю.П. на тексте: «И слышим человека» - пощекочи ее стулом… ободрим старушку (смеется).

Т.Ж. Ну я пошла. Была - не была.

Ю.П. Медленно опускайте эту трагическую фигуру, медленно, медленно.

Т.Ж. Немцы живого Монса слушали. Мы с тобою все репетировали, а ты все забыла.

Ю.П. Надо, во-первых, громче говорить в 2 раза.

Т.Ж. Я вам случай сейчас расскажу.

Ю.П. Сейчас ты на штамп села. Когда ты мне говорила: “Вы понимаете, Юрий Петрович», я все понимал. Я сказал, чуть-чуть громкость прибавить, это не значит орать.

«Ну,  была - не была». Как в воду головой.

Так он и строит драматург-то. Господи. Была – не была. Уж я соберу всю юмористику.

Т.Ж. … Немцы Монса живого слушали.

Ю.П. У тебя напряжения должно быть больше, Татьяна. <нрзб> верно абсолютно сидит с глазом. Она боится, он же застрелится… «Зять на карте стоит».

Ю.П. проигрывает этот кусок. Есть у нас метроном? Где-то у нас был метроном.

Ю.П. Нет, не берешь ты эту сцену. У тебя напряжения нет. Поехали.

Т.Ж.  С добрым утром, Семен Семенович.

Ю.П. Переминайся, переминайся с ноги на ногу, будто сейчас опысаешься.

Т.Ж. Я случай сейчас какой вам расскажу…

Ю.П. Без интонации постарайся.

Т.Ж. Вы про немцев слышали? Не слышали?

Ю.П. Ну, а где пысать хочется?

Т.Ж. Немцы Монса живого слушали.

Ю.П. Алогичнее паузы надо делать. Немцы Живого,может быть, нашего «Живого» слушали. В общем, алогичность ищи. Между “пысать”, страхом и всем. Поэтому он и начинает сверкать, и глаза у него сверкают.

Т.Ж. Люди людей не едят, и немцы съели.

Ю.П. Вы же мотались все время, а вы не помните, вы с той стороны на эту бегали. Потому, что она чувствует, что он злится. И от этого он еще больше боится. А он еще больше злится, потому что она ему мешает письмо писать, эта старая сука.

Т.Ж. Турку страсть как хочется русского студня. Ну не хочешь… как хочешь. Обратно всё заворачивают и уносят.

Ю.П. Я не понимаю ничего в смысле жестов.

Т.Ж. Я тоже ничего не понимаю! Юрий Петрович!

Ю.П. Да потому, что ты на себя просто шпаришь. И не держишь смысла сцены. Ты начинаешь репетировать, потом тебе кажется, долго, ты начинаешь тараторить. И картина-то у меня не встает. Она же хочет рассмешить, а говорит страшные вещи. А ты комкаешь и тогда непонятно, чем они забавляются. Они издеваются над голодным человеком, а она это выдает за юмористику. Надо точно картину-то нарисовать. Причем он нервничает, ругается. Точность должна быть в движениях. Ну, пожалуйста, чего ты руки – то опустила. Нет, у тебя начинает получаться, а потом ты сама себе мешаешь. Не идешь по действию, короче говоря.

Т.Ж. Вы со смеху помрете.

Ю.П. Чего же ты не записываешь.

Т.Ж. Я не записываю, Юрий Петрович, а что записывать, когда каждый раз по-разному.

Ю.П. Неправда, я всегда говорю, когда хорошо. Это ты каждый раз по-разному!

Т.Ж. И головой затрясет. (неправильная интонация)

Ю.П. Вот ты и забыла главное. Юмористика-то вся «в голове».

Сцена игры на бейном басе

В.Ш. текст. «Вот это жизнь»

Ю.П. И все в этой сказочной жизни. И здесь музыка какая-то будет. Идиллия.

В.Ш. Между прочим, я требую, чтобы с этой минуты мне ежедневно подавали гоголь-моголь.

Ю.П. Можно здесь сделать иллюстрацию и, может, будет смешно.

Ю.П. Разбивает яйца и начинает их сбивать…

В.Ш. Кто же будет теперь зарабатывать, Машенька

Т.Ж. Сколько лет жили на Машино жалованье (грустно).

Ю.П. Нет, это в образе Галины Николаевны.

Т.В. Далась вам Галина Николаевна.

М.П. Что же ты Сенечка, все разобьешь?

Ю.П. Нет. Ты как Маша стала. Марья, ты уже стала как мамаша. Ты что же Сенечка, все разобьешь?

Понимаешь?

20.04.90 г.

Ю.П. При всей своей остроте, Николай Робертович в этих делах –дотошнейший человек. Ведь когда он писал интермедии к «Пугачеву», из библиотеки я достал все дневники Екатерины II, и мы с ним читали. Для чего это ему нужно было? Для стиля. Чтобы сочинить, как императрица писала. Вот уровень работы этих людей. То, что видите в булгаковских дневниках.

Вы не те рожи делаете. Вы корчите, а здесь, у Эрдмана, всегда он берет психологически. Строя каламбуры и репризы, но психологически. Он остер, как Шекспир, не меньше. Все одето на реальную жизнь.  На вашу каждодневную реальную жизнь. Про это он говорит. Половина России говорила: это не может продолжаться, это кончится.

Главное тут – надо найти речь, соблюдая ритм эрдмановский. Тут нельзя разговаривать невнятно. Тут все на репризах. Даже реальную фразу нельзя говорить таким неореализмом. Это ритмическая проза. Даже перешептываться, чтоб каждое словечко выходило. Мы стали грешить. Стали плохо вести диалоги. Абстрактно. Каждый солирует. Не слышите друг друга.

Надо играть пьесу о том, что все разваливается. Плывет.

Почему из всех работ, и перспективных работ на будущее я выбрал эту. Потому что это личность, которая влияла на создание этого театра. С его участием были сделаны работы. Была сделана прекрасная инсценировка, когда я первый стал сам писать свои вещи, первая моя работа была совместно с Николаем Робертовичем «Герой нашего времени». Театральная работа неудачная, но сама инсценировка, с моей точки зрения, сделана прекрасно.

Артисты не были готовы, я не был готов также. Основная беда, что я поддался бесконечной советской глупости - дайте делать спектакль. Дайте.

И я должен был сообразить, потому что я был зрелый человек, что это невозможно. И спектакль был весьма посредственный. Хотя драматургия была сделана очень хорошо.

Ш. Это Кремль, говорит, Под…

Ю.П. Стоп. Как только вы начнете комиковать, все улетает. Становится это пошлятиной. Николай Робертович был глубоко интеллигентный человек. Он же ходил сюда…

26.5.90 г.

Давыдов. До Марксистской, Марья Лукьяновна. Здравствуйте.

Ю.П. Вот он Егор Лихачев, вот он…. Егорка до точки дошел, не теряй связь.

До Марксистской, Марья Лукьяновна. Я постиг теорию в классовой борьбе, мы изучили . Он же платформу говорит свою. Он в восторге от своей теории. Я тебе за столом говорил. Когда мы, идиоты, еще моложе тебя, прошли институт марксизма-ленинизма, то у всех выпускников появилась спесь такая. Марксизма – ленинизма… Т.е. нам-то все ясно, а вы не вооружены. Такие же артисты. Систему он-то знает. Поэтому обладающий системой, может свысока говорить. Он уже знает, он постиг. Вот Егор. Ты его понаблюдай. У него задор. Он же бодро говорит.

Полицеймако. Мамочка, Егорка до точки дошел.

Ю.П. видишь, а если ты такой спокойный, то ни до какой точки ты не дошел. Он так вошел.

Давыдов. Насчет запятой.

Ю.П. Протяни руку, они очень любят трясти рукой.

Ю.П. Эрдман <нрзб> своим. Возьми это или стихи.

Давыдов читает: «Силомеры и тиры в красном саду»…

Ю.П. Он в восторге от того, как он лихо написал. Вот он в первый раз проявил себя в доносе. И в восторге. Колоссально получилось…

Ю.П. Здорово да? Глаз бросает. Бумагу составил лихо. Сейчас же у них там целый штаб, который бумаги пишет, а потом вожди произносят.

Давыдов. Ученья доказали, что на солнце бывают пятна.

Ю.П. Я прошу тебя читать.

Ю.П. (произносит с ПАТЕТИКОЙ). «На гражданской войне, за свободу трудящихся”.

Весь восторг как перед залом. Это прелесть как написано, Калабушкин!!!

Ю.П. Почему я тебе предлагаю тут сразу  читать. Ты говоришь, что первую фразу он знает. Когда ты вот так читаешь (бытово) «…и на солнце бывают пятна», как бы ты не пыжился… Нарочно же этот гениальный человек написал дикую банальность: «…и на солнце бывают пятна». Вот он и берет такого типа темного… берет такую пафосовую фразу идиотcкую. Нарочно же он это делает. И это он где-то вычитал. «Изучили на гражданской войне» -

и таким пятном Калабушкин.

Давыдов. «Таким пятном в половом отношении».

Ю.П. Да читай ты это. А взгляд отдельный. Он же уверен, написано гениально, с его точки зрения, только запятую не знает где поставить.

Давыдов. «Что касается тира»… то тир закрыт.

Ю.П. Ты боишься хохмы.

Давыдов. Не боюсь.

Ю.П. Да боишься… Вот сейчас ты начал читать. Делать вид, что ты читаешь. А он почти что наизусть знает, но именно то, что он читает, он получает удовольствие. Так говорить все умеют. Я же сформулировал, как звучит… «на гражданской войне». А ты сейчас начинаешь читать. Именно как он красиво составил. Все дело в запятой. Как ему поставили, он сразу убежал, привет. Там есть дальше драматургия идей: «Что вы сделали?»

Это донос. По таким доносам людей в тюрьму сажали. За границу не выпускали.

Давыдов. «А изуверы хотят стрелять».

Ю.П. Стрелять. У тебя как будто трагедия. А здесь «глаз чтобы разить врагов на пи <нрзб>. Вот для чего нужно все время стрелять.

Полицеймако. Вы сейчас человеку <нрзб> поесть ликвидировали. А на что?

Ю.П. Марья. По детски-то должно быть… Вы что дурак?

Ю.П. Опять теряет Николай Робертович. Вот, например, Давыдов. Ты донёс. Под донос, подкладываешь под него политику. Понимаешь. Это ведь мелкая сволочь. Написал донос. Чтобы отвоевать его квартиру, вписаться в его комнату. А прикрывается он «гражданской войной», за свободу трудящихся. Понимаешь не просто ты кв….лся <нрзб>. Но для них это не донос, а выявление элемента. Вредный элемент.

Две комнаты, корова… кулак. Две коровы – кулак, одна корова – подкулачник. Здесь не все написано. Вот ты подвел базу. Сукин сын он. Понимаешь. А то – донос… уходит. Подписал, все привет, бегу в редакцию. Тогда ты, Марья, перепугалась.

Поэтому Марья…

…ведь только что народная артистка тебе. Ведь это же бред какой-то. Вы вместе учились, вместе выросли. Вы не разговариваете. Ты задела, она тебе ногой наступила. Это и есть Эрдман чистейший. Почему-то в жизни вы все делаете, а сыграть на сцене, овладеть формой вы не можете. Вот в чем вся штука получается. Вы очень должны сами понимать. На других смотрите. Но вы же никогда не смотрите, как другие репетируют. Я вам все долблю, как дятел, а на вас все не действует. В том смысле, что это поэтическое представление. Репризы теперь Рамзес будет отбивать тарелочками. Только не громко, Рамзес. Поехали.

Ю.П. В чем ужас, прости, я отвлекусь. Вот Иваненко. Я говорю, будьте добры, очень хорошо, бойко все играла. Она сама захотела играть в «Годунове». Я говорю, оденьте ее костюм, хороший, плащ. Нет, она одела зашнурованную какую-то штуку. И я ей  доказать ничего не могу. Я ей говорю: снимите и оденьте шлепанцы, а актриса даже не понимает разницу, в какой обуви играет. Ну что же это такое. Я говорю это, а она берет и плащ застегивает, холера. А в застегнутом плаще не получается ни фигуры, ни пластики, ничего. И от внешней пластики нету этой личности, как было. А в этом и есть театр. Почему я говорю. Подумаешь, массовая сцена. Не подумаешь. По массовым сценам культура  выражается. Когда ансамбль, тогда сразу понимаешь, да, это театр. Или там это три звезды… и остальное так. Ну дальше, дальше.

Ю.П. всех актеров вызывает в зал.

Ю.П. Здесь неряшливости быть не может. Потому что это тройное сальто, я говорю о трудности этого жанра. Это трудный жанр. Чудовищно трудный. Вы же проваливаетесь. Почему. Потому что это трудно все осилить. Это поэтический спектакль.

Здесь неряшливости не должно быть. Здесь слово переставляется и фраза не звучит.

Тут нужно преувеличение, которое режиссером делается…. Ну вот вздох, это режиссерские ходы. Но это преувеличение должно быть у вас, быть в себе. Вы репетируете, а между вами все время Эрдман.

Тут все должно быть как в «Долес» <? нрзб> .Должна быть безукоризненная форма. Ее не надо бояться. От формы, потом оправдать. Но когда вы боитесь, то вы не доберетесь через реализм, через психологический вариант не добраться. Потому что здесь форма уже написанная. Ни одной запятой не выкинешь. Слово переставляете - и вы же слышите^ фраза не звучит. Потому что это репризы. Это сплошные репризы. Причем репризы убойные. А если вы их загружаете и перегружаете, то текст не слышится..

<…>

Это мир, мир доведенный до абсурда. Когда вы выучите текст и будете знать знаки препинания, тогда вы в этой форме свободно заживете. Ну как характерный актер, он же не учит заниматься на тексте, он вообще учится заниматься. А если нет, он снова, все время думает тут мне заниматься или нет. Так и тут. Пока вы не освоите размер его, репризы его, ничего у вас не выйдет.

25.09.90

Щербаков. Золотая мамочка! С театром у меня, кажется, все обстоит благополучно.

Ю.П. Больше выговаривай. У него была прекрасная манера аккуратной речи. И ради Бога слезайте с вашего обычного физического тона. У него всегда была горькая ирония в тексте. Ясно?