Софья Родионова. Достоевский не по школьной программе

Постановка Константина Богомолова «Преступление и наказание» по роману Достоевского изначально произвела на меня довольно неоднозначное впечатление. Где привычная атмосфера Достоевского? Где известный всем Петербург Достоевского – город безысходности, город униженных и оскорбленных? Где то воспроизведение символики цветовой гаммы – преобладание желтизны, бледности, грязи? И здесь мне могут возразить – ты, Соня, наверное, никогда не смотрела Богомолова. Но нет, я была знакома с его творчеством, с провокационными, острыми и где-то экспериментальными постановками. Просто в моем понимании символика Достоевского неотделима от его произведений, поэтому меня всё это ввело в ступор. Но постепенно я всё-таки убедилась в том, что такой подход режиссёра к тексту романа оправдан, но обо всём по порядку.

Богомолов смещает акценты: он словно пренебрегает эмоциональной составляющей романа и вместо изображения нечеловеческих условий жизни бедных слоев населения, безысходности и безнадежности, показывает их образ жизни как результат собственного, осознанного выбора. Длинные, стерильные монологи персонажей — этому подтверждение; они лишь подтверждают, что бедностью и страданиями герои обременили себя сами. Такая в некотором роде «чопорность», позволяет режиссеру сделать настоящее отношение персонажей друг к другу более видимым, а параллели между ними – более прозрачными.

Серая минималистичная комната, в которой происходит действие, тоже соответствует замыслу Богомолова – сделать акцент не на условиях жизни героев, а на образе жизни. Поставить знак равенства между образом жизни героя и его философской идеей, жизненной позицией. Продемонстрировать мысль, а не «правильно» театрализовать текст романа. Режиссёр не репрезентирует главный конфликт произведения – «Тварь я дрожащая или право имею?», а транслирует следующий постулат современного общества: да, ты можешь быть «дрожащей тварью», но если у тебя есть определенное философское мировоззрение, идеология, тогда ты будешь иметь право, как минимум, на популяризацию своей идеи.

Удивительно то, что само убийство остаётся «за сценой». Зритель слышит только подробное описание убийства и, возможно, ждет, когда увидит его. К слову, нравственных мучений главного героя в постановке мы тоже не увидим, ведь, как говорит сам режиссёр, он использовал здесь «тарантиновский» подход к смерти – она не рассматривается как драма (а убийство, вероятно, как что-то из ряда вон выходящее, ведь это событие на спектакле опущено). Смерть – это всего лишь неизбежная часть жизни, не более. Гораздо важнее для Богомолова транслировать идеи, которых придерживаются персонажи, а не зацикливаться на совершенных ими преступлениях.

Человеку, которому кажется, что он знаком с героями Достоевского лучше, чем с самим собой (например, моему поколению ЕГЭ: мы вдоль и поперек проанализировали это произведение), сразу бросится в глаза необычное распределение ролей. Возраст актёров не совсем соответствует возрасту героев – мать Раскольникова кажется моложе его самого, а ещё практически девочка Соня Мармеладова выглядит гораздо старше своего отца. Рискну предположить, что таким образом режиссёр хотел акцентировать внимание зрителей на внутреннем возрасте персонажей. Внутренний возраст Сонечки Мармеладовой, пережившей немало трагического, калечащего опыта, равен возрасту взрослой женщины; а мать Раскольникова – довольно инфантильная натура – в душе остаётся молодой девушкой. Не исключаю, кстати, что возраст актёров помогает Богомолову показать «возраст» (или серьезность) идей героев. В таком случае люди и их возраст тоже окажутся менее важны, чем их идеи.

Подобное прочтение «Преступления и наказания» может оказаться шокирующим для «тронутых» школьной программой, поверхностно проходящих по основным вехам романа Достоевского; но вместе с тем оно открывает произведение с новой стороны, оставляя место для новых раздумий и даже для переосмысления произведения, переложения его на современный лад. 

Майнор «Театр с нуля», преп. Елена Леенсон