Ольга Романцова. Время ставить Кафку

«Планета Красота», 2008, №5

Юрий Петрович Любимов не раз говорил в интервью, что произведения писателей — абсурдистов точнее всего передают дух нынешнего времени. Подтверждая это, мэтр поставил роман Кафки «Замок».
Любимов начал репетиции «Замка» одновременно с работой над «Горе от ума», долго разрывался между двумя проектами и, в конце концов, решил Кафку немного отложить. Эти спектакли отличаются друг от друга, как плюс и минус, как черное и белое, в буквальном смысле слова. Герои «Горя от ума» обитают в белом пространстве, наполненном воздухом и светом. Героев «Замка» как будто заперли в темном погребе. Им остается только с завистью посмотреть на фантастический замок (светящуюся инсталляцию, придуманную художником Франциско Инфантой), который завис на недосягаемой высоте. Путь к этому замку будет безуспешно искать господин К. (Владимир Черняев), назвавшийся землемером. Кафку в России обычно воспринимают как мистика и философа. Человека не от мира сего и создателя абсурдного и несправедливого универсума, где человек может ни с того ни с сего превратиться в насекомое, а все причинно-следственные связи напрочь отсутствуют. «Так ли это?» — задает вопрос Любимов. И отвечает в своем новом спектакле: «Абсолютно не так». Юрий Петрович прав. Кафка был человеком, ценившим все жизненные удовольствия. Он влюблялся в красивых женщин, и они отвечали ему взаимностью. Но, как всякий талантливый художник, отличался даром предвидения, и творчество порой доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие, гораздо большее, чем все радости мира. Именно поэтому господин К. в спектакле абсолютно не похож на хрупкого, истощенного туберкулезом эстета (так выглядел Кафка в последние годы жизни, и это изображение стало хрестоматийным, хотя фотографии, напечатанные в буклете «Замка», — лучшее доказательство того, что писатель был совсем не таким). Главный герой любимовского «Замка» — высокий, кряжистый и сильный человек. Авантюрист и странник в грубых ботинках и с рюкзаком за плечами. Он путешествует по свету, неожиданно сталкивается с непостижимым явлением и, назвавшись землемером, остается в деревне, чтобы разгадать тайну Замка. Не зря в театральной программке указано, что он - «землемер — мнимый».
Впрочем, реальной деревни на сцене зрители так и не увидят. Любимов предпочитает ставить абсурдистские тексты в пустом пространстве. Несколько лет назад в «Суффле», где актеры играли фрагмент из «Процесса» Кафки, на сцене не было ничего, кроме стульев и каркаса автобусной остановки. Теперь одним из главных смысловых образов «Замка» стал перекресток — точнее крест, составленный из двух дорог, пересекающих сцену (Любимов сам придумал эту сценографию). Каждая из дорог заканчивается черным металлическим турникетом. Тот, кто в него попал, крутится как белка в колесе в поисках выхода.
Кафка не описывает людей из замка. Любимов, вслед за ним, не объясняет, кто эти люди, и чем отличаются от остальных. Возможно, деревня вместе с замком — модель тоталитарного общества? Там главная обязанность человека — стать послушным винтиком огромной машины. При этом никого не интересует, работает он по-настоящему или делает вид: ведь все равны. Не зря Любимов оставляет в инсценировке момент, когда таинственный человек «сверху» (он высовывается из правого портала) рекомендует господину К. продолжать работу, хотя тот ровно ничего до сих пор не сделал. Но вместе с тем в «Замке» очень сильна тема крестного пути, который проходит мнимый землемер. Посыльный Варнава (Константин Любимов) как две капли воды похож на библейских героев. А строки романа Кафки чередуются с библейскими фразами из Экклезиаста о времени обнимать и уклоняться от объятий, собирать камни и времени разбрасывать их и так далее.
Впрочем, времена меняются — кому как не Юрию Петровичу об этом знать. Главное, как человек к этому относится. Кто-то, как некоторые обитатели деревни, нивелирует себя, теряя даже намек на индивидуальность. Жители одинаково кивают, реагируют на слова и смеются, напоминая механических роботов. Кто-то хочет извлечь из окружающей ситуации максимальную пользу, как красотка Фрида (Александра Басова). Заметно, что ее хрупкая внешность лишь маскирует честолюбие и немалые пробивные способности. Кто-то, как Хозяйка гостиницы (Любовь Селютина), ставит себя настолько ниже власть имущих, что превращает их в каких-то небожителей. А каждый знак внимания с их стороны рассматривает как великую милость. В романе Кафки Хозяйка гостиницы — просто один из второстепенных персонажей. В спектакле она становится одной из ключевых фигур, противопоставленной господину К. Селютина играет Хозяйку женщиной молодой, красивой, сильной духом. Ее заметно выделает и элегантное платье, придуманное художником Рустамом Хамдамовым. Хозяйка своего рода идеолог режима. Она сама относится с трепетом и любовью к замковым служащим и внушает свои чувства другим.
Любимов добивается мощного театрального эффекта, обходясь минимумом средств. Там, где другому режиссеру понадобилось строить декорации и заставлять актеров произносить монологи, Юрию Петровичу достаточно одной детали и точной актерской интонации. Его актерская команда блестяще создает образы буквально из ничего. Некоторые фрагменты романа они читают хором, а некоторые превратились в зонги (музыку к «Замку» сочинил Владимир Мартынов). Для ключевого монолога Юрий Петрович выбрал стихотворение Иосифа Бродского. «Ах, свобода, ах, свобода. На тебя не наступает мода». И хотя на Таганке была премьера, зрители погрузились в незабываемую атмосферу репетиции Юрия Любимова. Мэтр сидел в зале за режиссерским столиком, следя за игрой актеров. В нужные моменты он размахивал зажженным фонариком, как дирижерской палочкой, подсказывая им ритм сцены.
Кафка оставил свой роман неоконченным. Но в последних главах господин К. заболевает, и его жизнь, наполненная неистовым стремлением к Замку, напоминает скорее горячечный бред. В спектакле Любимова он - здоров и продолжает путь. Как всякий художник, который понимает, что все созданное им - ничто перед образами, поначалу возникшими в сознании, он снова и снова берется за дело, чтобы добиться результата. А вопрос о тоталитаризме режиссер оставляет открытым. Возможно, пора задуматься о том, что делать, чтобы «мода на свободу» все-таки наступила.