Екатерина Сайлер. В новом переводе

«Добрый человек из Сезуана». Наверное, если произнести название этой пьесы Бертольта Брехта, то театралам на ум тут же придет легендарный спектакль Юрия Любимова. Режиссер поставил его в 1963 году со студентами Щукинского училища, — в 1964 с этого спектакля началась история любимовской «Таганки». Но в 2013 появилась еще одна версия этой пьесы, поставленная уже питерским режиссером Юрием Бутусовым. И если время любимовской версии – это оттепель с ее смелостью и решительностью, с ее ощущением свободы и надежды, то бутусовская сделана во времена протестов и борьбы за саму возможность высказывать и делать то, что хочется, что считаешь необходимым. Человек у Бутусова борется за свободу, за право быть добрым.

Но текст звучит по-другому не только из-за смены акцентов. Прежде всего на спектакль повлиял новый перевод Егора Перегудова. Важным здесь становится то, что знаменитые брехтовские зонги, которые в любимовском спектакле были на русском и несли (пусть и неосознанно, но) социальный подтекст, у Бутусова звучат на родном Брехту немецком языке. Перевод появляется красной строкой на заднем плане и добавляет визуальной эстетики. А вот немецкая речь не только отсылает зрителей к оригиналу произведения, но и добавляет спектаклю своей музыкальности. Иногда даже создается впечатление, что немецкая речь, немного грубая, экспрессивная, звонкая, лучше помогает актерам передать эмоции и чувства их героев.

На раскрытие происходящего работало и музыкальное сопровождение. Так, ансамбль «Чистая музыка», который исполнял оригинальные произведения брехтовского композитора Пауля Дессау, держал тревожную атмосферу не только во время зонгов, но и на протяжении всего спектакля. Вместе с декорациями, которые подготовил Александр Шишкин, картина получается жуткой и мрачной: оголенная кирпичная сцена, сваленные доски, стулья, кровать, мешки, песок, искусственные цветы – все это не имеет связи. Отсюда не получается и полноценной картины мира. Окружающая действительность вроде и заполнена чем-то, но вот только смысла в этом никакого. Особенно жуткой в этой действительности смотрится дверь, которая никуда не ведет, и три дерева, на одном из которых хотел повеситься летчик Янг Сун. Всю эту мертвенность на сцене омывает дождь, который, как иногда кажется, не прекратится никогда.

Но вот кто по-настоящему живой здесь, так это Шен Те – девушка-проститутка, которая сумела сберечь в себе добро и боролась со всеми, чтобы его сохранить. Эту роль исполнила Александра Урсуляк – красивая, молодая, энергичная; она сумела воплотить в себе и женское, и мужское начало. Шуй Та, в которого она иногда перевоплощалась и переодевалась прямо на сцене, получился действительно серьезным деловитым человеком. Он полностью соответствует той окружающей среде, которая душила Шен Те. Но в конечном итоге эти два человека вступают в ужасный конфликт, который происходит внутри одной хрупкой Шен Те. Урсуляк это показала превосходно: не отклеенные иногда усы, шляпа, размазанный как у Пьеро макияж у Шен Те... Все это показатели внутреннего конфликта. Однако апогеем этого разлада становится беременность Шен Те. Хрупкая, беззащитная, прикрывающая свой живот огромным пальто, с накладными усами и бакенбардами – она не хочет давать себя и своего будущего ребенка в обиду, не хочет раскрываться, но и двоюродного брата своему ребенку она показывать не хочет: «Только он никогда не должен видеть Шуй Та. Только Шен Те! Только Шен Те!»

Иногда кажется, что этот разлад и делает Шен Те живой. Она не скована в движениях, все ее эмоции живые (в отличие, например, от домовладелицы Ми Цзю, которая передвигается только помахивая плечами, напоминая при этом краба). Актриса не отстраняется от образа, а погружается в него всем своим существом – и телом, и эмоциями. От этого зрители ей, конечно, верят, но это и страшно (особенно если вспоминать спектакль Любимова, где цель заключалась не в том, чтобы вжиться в образ). Именно поэтому героиню становится по-настоящему жалко. Она одна в этом мире, у нее нет даже богов, которые у Бутусова редуцированы и сведены к образу одной маленькой, хрупкой девушки (роль которой исполнила Анастасия Лебедева). Если у Любимова было три циничных бога-пустомели с бутылкой кефира в руках, то у Бутусова это девушка, которая почти ничего не говорит, а в конце даже не может ходить, ее на руках носит Ванг (хотя еще в самом начале он снимал с нее окровавленные повязки и омывал ноги, и в этом виделась отсылка к Иисусу). И если боги такие, что же должно быть с людьми? По всей видимости, им должно быть куда хуже.

На вопрос: «можно ли с легкостью быть добрым человеком в этом мире?» Бутусов дает ответ – нет. Поэтому и заканчивается спектакль не известной оптимистической кричалкой «Плохой конец заранее отброшен, он должен, должен, должен быть хорошим!», а жалостливым выкриком «Помогите…», который героиня бросает в растерянности в зал. Финал открытый. Что будет с Шен Те – непонятно. Может быть, она откажется от своего двоюродного брата раз и навсегда. А, возможно, ослушается богов и будет обращаться к его образу чаще, чем раз в месяц, пойдя против рекомендаций богов, покинувших ее. Ясно лишь одно: в этом мире – вне зависимости от времени и места – человеку быть добрым сложно.

Майнор «Театр с нуля», преп. Елена Леенсон