• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Ханс Шерфиг [1].. Ветер перемен

«Советская культура», 1967. 31 октября


В мае этого года во время съезда советских писателей в Москве, я увидел театральное представление, глубоко взволновавшее меня.

Это было в Театре драмы и комедии на Таганке, где знаменитый репортаж Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» получил талантливое сценическое воплощение, оказавшееся для меня новым, неожиданным и одновременно пробудившее во мне воспоминания о днях моей юности. В новом и современном спектакле было что-то, напоминавшее эксперименты 20-х годов, простоту агитпроповского стиля, первые опыты эпического театра; в зале установился тесный контакт между зрителями и действующими лицами, публику, состоявшую — преимущественно из молодых людей, охватило воодушевление.

Когда молодым человеком я жил некоторое время в Нью-Йорке, мне выпала честь стать членом Клуба имени Джона Рида. Кто такой Джон Рид, я тогда не знал.

Это случилось в кризисные 1929—1930 годы. Вряд ли где-нибудь еще в целом свете классовое капиталистическое общество заявляло о себе столь просто и грубо, как здесь в эти годы. Все то, что мы читали и думали о классовых различиях и классовой борьбе, здесь до примитивности осязаемо иллюстрировала сама действительность. Обстановка в Нью-Йорке давала наглядный урок политграмоты, предельно упрошенный и понятный каждому. Крайняя нищета была выставлена на обозрение рядом с вызывающей роскошью, аппарат принуждения классового общества демонстрировался в необузданной полицейской жестокости, коррупция проявлялась открыто и бесстыдно. Мэр Нью-Йорка был известен как гангстер и главарь контрабандистов — торговцев спиртом. Начальник полиции был разоблачен как мошенник и специалист по подлогам, но не понес за это никакого наказания. Герберт Гувер был президентом Соединенных Штатов в те годы.

В городе Нью-Йорке насчитывались тысячи бездомных. Бездомные ютились на строительных площадках, пустырях и мусорных кучах. Они, подобно крысам, питались отбросами, рыли себе норы в земле или строили лачуги из жестяных коробок и старых мешков. Они грелись у маленьких костров по ночам и готовили себе пишу в ржавых консервных банках.

От неприкрытой нищеты восточных кварталов было рукой подать до фешенебельной Пятой авеню с дворцами миллионеров, роскошными магазинами, торговавшими мехами и ювелирными изделиями, — величественными дорогими отелями. Параллельно фешенебельной Пятой шла замызганная Шестая авеню с линией надземной железной дороги посередине и ветхими деревянными трамвайными вагончиками, бегавшими под ее стальными конструкциями. На этой улице располагались посреднические конторы и многочисленные частные заведения по найму рабочей силы. Безработные выстраивались здесь в тысячные очереди и терпеливо ждали шанса куда-нибудь устроиться, а полицейские, вооруженные длинными резиновыми дубинками, поддерживали порядок в очередях.

На Юнион-Сквер рабочие Нью-Йорка обычно устраивали свои митинги и демонстрации. Мне часто приходилось видеть, как полицейские набрасывались на рабочих и жестоко избивали их. Однажды во время такой стычки раздались выстрелы, был убит рабочий-итальянец. Тысячи людей собрались, когда его хоронили, гроб несли много миль от Юнион-Сквер вдоль всей восточной набережной Манхэттена, через мост Куинсборо и мрачные кварталы трущоб до одного из отдаленных кладбищ. На кладбище полиция напала на похоронную процессию и принялась избивать людей дубинками.

Во время этих похорон, да и при других случаях я делал зарисовки американских полицейских в действии. Некоторые из этих рисунков я принес в журнал «Нью массес» [2], редактором которого был Майкл Голд, автор романа «Еврейская беднота». Голд дал посмотреть их художнику Уильяму Гропперу; Гроппер был экспертом по части полицейских, он одобрил рисунки и сказал, что их можно напечатать в журнале.

Я надеялся получить гонорар. У меня не было ни работы, ни жилья, и в тот день я ничего не ел. Майкл Голд любезно объяснил мне, что журнал «Нью массес» беден, что он не может платить за материал и что вообще напечататься в нем — большая честь. Он спросил, где я живу. Я ответил, что нигде. Он помолчал немного и предложил:

- Слушай, товарищ, приходи-ка вечером на собрание в Клуб имени Джона Рида на Четырнадцатой улице! Начало в восемь.
Я не осмелился спросить, кто такой Джон Рид.

Клуб имени Джона Рида помещался как раз там, где линия надземки, проходившая по Шестой авеню, пересекала Четырнадцатую улицу. Через каждые две минуты дом сотрясался от грохота проносившегося мимо поезда. Это было узкое четырехэтажное здание. На улице выбилось несколько небоскребов, в том числе тюрьма, построенная в египетском стиле, и штаб-квартира Армии спасения, имевшая форму сталактитовой пещеры в 16 этажей. Большинство же домов представляло собой небольшие, дряхлые строения с резервуарами для воды на крышах и железными пожарными лестницами на фасадах. Между двумя домами оказалось достаточно места для старого железнодорожного вагона, использовавшегося в качестве бара, где продавали кофе и колбасу, — так называемого ленч-вагона.

Клубный зал для собраний представлял собой сумрачное, длинное и узкое помещение, где потолок поддерживали тонкие чугунные колонны. Колонны были выкрашены в красный цвет, но не целиком, а лишь настолько, насколько мог потянуться маляр, не пользуясь стремянкой, да и то краски было положено явно недостаточно. Эти полузаброшенные красные колонны казались окровавленными и производили жуткое впечатление. Несколько деревянных скамеек без спинки да пара подагрических стульев составляли всю меблировку — больше в комнате ничего не было: Освещалась она двумя электрическими лампочками, многие из них являлись без абажуров.

На стенах висело несколько превосходных советских плакатов. Как раз в те годы возник новый стиль плаката, использовавший примитивную технику шаблонов - стиль, который в последующие годы оказал влияние на графическое искусство во всех странах. Некоторые из членов клуба побывали в Советском Союзе, а Уильям Гроппер издал альбом великолепных рисунков, сделанных им во время поездки по России.

На собрание пришло человек двадцать или тридцать, и ярость, с которой они спорили друг с другом, просто испугала меня. Я ожидал, что вот-вот начнется драка и кровопролитие, но после дискуссии они снова стали добрыми друзьями. В большинстве своем это были писатели и художники, многие из них являлись сотрудниками «Нью массес» или «Дейли уокер»; кое-кто был знаменит, и все они, сколько я помню, бедны. Они многому научили меня. Я вспоминаю об этих людях с огромной благодарностью.

Они договорились, что некоторое время я смогу жить в мрачном помещении клуба имени Джона Рида. Я спал на одной из скамеек, подметал пол, поддерживал порядок и так и прожил там целый год. Художник Фред Эллис одолжил мне раскладушку, один товарищ из Японии подарил одеяло, остальные принесли умывальник, чашку и прочие необходимые вещи. Когда же я набрался смелости и спросил, кто же все-таки такой Джон Рид, мне дали прочесть его книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Вот так и получилось, что Великую Октябрьскую Революцию я пережил на Четырнадцатой улице Нью-Йорка.
Там же, в Нью-Йорке, я впервые увидел советские фильмы «Голубой экспресс», «Потомок Чингисхана» и некоторые из тех гениальных немых лент Эйзенштейна и Пудовкина, которые открыли для киноискусств новый стиль. А во время различных мероприятий, проводимых Коммунистической партией, любительские группы разыгрывали небольшие, частью импровизированные представления в том самом агитпроп-стиле, который был вывезен из Советского Союза и стал прообразом первых опытов эпического театра.

Мои американские друзья часть говорили о Владимире Маяковском. Он побывал в Нью-Йорке за четыре года до этого. Он терпеть не могу города, где люди немеют от механического рокота, где авеню вытянулись прямыми линиями с севера на юг, а стриты – с востока на запад, где всюду асфальт без следа зелени – ни кустика, ни травки, где утром бушует людской прилив, а вечерами – отлив, где жуют резинку и приветствуют друг друга словами: «make money?». Стихи Маяковского о Бродвее, о порядочном гражданине, о Бруклинском мосте я читал в английском переводе, поражаясь их новой форме, новой интонации, новой человечности.

Все это происходило в суровые1929 и 1930 годы в США.

Двадцать лет спустя – в 1950 году – я впервые приехал в Советский Союз. Когда едешь на восток, нужно переводить часы вперед. Увидеть Советский Союз – значит взглянуть в будущее. Познакомиться с государством, где не может быть угнетения человека человеком. С более высокой формой общества, которая решительно проводит черту между человеком и его животными предками. С человеком нового типа – с другими запросами, другой моралью, другим мышлением, другими поступками, - человеком, выросшим духовно. Возникало ощущение, что социалистическая революция оказалась чем-то большим, чем просто историческое событие. Она стала ступенью эволюции, пробуждением человека на заре нового дня после ночных кошмаров и страхов.

У нас мрачное прошлое. У нас за плечами мрачный ужасы джунглей, борьба за существование всех против всех, каннибализм, война, озлобленность одиночества. Но путь развития человечества ведет от ночного безумия и страза к добру и ясности разума. А доброта, добро предполагают наличие общности. Радость – это такая штука, которую совершенно необходимо делить с другими. Счастья нужно добиваться всем вместе, никто не может быть счастливым в одиночку. Хорошее настроение, веселье – тоже составная часть общности. Для игры, как и для искусства, требуется много людей. Культурная жизнь коллективна. Угрюмый индивидуалист прошлых эпох, которому не дает покоя его собственный страх перед жизнью, - это одинокий зверь вне человеческого сообщества, такой же реликт уходящих времен, как и прогруженный в меланхолическое одиночество орангутанг из джунглей, уже и на свет явившийся равнодушным, усталым стариком.

В Москве я видел, как 1 мая люди танцевали на улицах. Над Красной площадью горели рубиновые звезды Кремлевских башен – маленькое звездное полотно на московском небе. Здесь, у Кремлевской стены, за темными елями модно было обнаружить могилу американца Джона Рида. Красные звезды светили в ночи над его могилой.

Народ Советского Союза, который, по убеждению капиталистов Запада, должен был претерпеть неудачу в попытке перестроить производственный аппарат и самостоятельно управлять им, ныне увеличил число звезд на небе. Десять лет назад во все языки вошло новое слово – слово «спутник». А сейчас, в тот момент, когда я пишу эти строки, все радиоприемники на земле разносят весть о том, что Советский союз достиг планеты Венера.

Люди Страны Советов убедили нас всех, что стремление к свету, желание добиться ясности, тяга к добру непреодолимы. То, что в пору моей юности было теорией, ныны стало осязаемой действительностью. Социализм существует, действует. И те, что сегодня молод, еще смогут, я дум аю, дожить до того момента, когда человечество достигнет новой, еще более высокой ступени общественного развития - коммунизма.

Фреденсборг, октябрь.

 

[1] Ханс Шерфиг - датский писатель, художник и деятель коммунистического движения. Шерфиг написал семь романов, воспоминания о путешествии в СССР и - после поездки в США в 1929-30 гг - сатирические рассказы о жизни в Штатах.

[2]  "New masses" - американский литературный и общественно-политический журнал (1926-47).


 

Нашли опечатку?
Выделите её, нажмите Ctrl+Enter и отправьте нам уведомление. Спасибо за участие!
Сервис предназначен только для отправки сообщений об орфографических и пунктуационных ошибках.