Александра Щербакова. «Заповедный напев» леса

«Колумбом Замоскворечья» - а именно так назвали современники А.Н. Островского, открывшего мир провинциального замоскворецкого дворянства - в 1870 году была написана его самая сложная пьеса, «Лес». Верный классицистическим традициям, автор представляет публике 5-актную пьесу с любовным конфликтом на поверхности, социальным и даже политическим подтекстом, героем-резонером, произносящим обличительные речи. Все в духе канонов: Бодаев напоминает вышедшего в отставку грибоедовского Скалозуба, Алексис – Молчалина, угодника, лизоблюда, льстеца («В мои лета не должно сметь свои суждения иметь»: так и Буланов не имеет своего мнения в присутствии Гурмыжской), Аксюша – Софью, девушку умную, но несвободную от власти денег, Несчастливцев в сцене переодевания и вхождения в дом тетушки – Хлестакова из гоголевского «Ревизора», а в финале – Чацкого, ведь как Чацкого признало общество сумасшедшим, так и страшатся Несчастливцева с его смелыми речами и не вяжущимися со здешними нравами благородными поступками. Кроме того, можно заметить и прямые реминисценции, например, Буланов с репликой «У меня всякая вина виновата» вторит Скотинину из комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль»: «Не будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата».

Однако уже в своей комедии Островский дает намек на слишком закосневшие в классицизме правила постановки пьес (Н есчастливцев . Канитель, братец. А как пьесы ставят, хоть бы и в столицах-то. Я сам видел: любовник тенор, резонер тенор и комик тенор;  (басом)  основания-то в пьесе и нет. И смотреть не стал, ушел…) Не так должна быть поставлена проблема, тенор-то не звучит, все основательное произносится басом. Хоть и не бас у Дмитрия Назарова (Несчастливцев), но все же внушительных размеров фигура создает прочное основание для всех резонерских пассажей.

Кирилл Серебренников поставил уникальный спектакль. Не отступая от оригинального текста, он сумел создать ощущение живого присутствия конфликта в нашей жизни. Но почему именно 70-е? Актеры одеты в расклешенные брюки, куртки из кожзама, в гостиной Гурмыжской стоит румынская радиола, висит люстра чешского стекла. Эпоха застоя, железного занавеса, позиционируемая как время политического и экономического благополучия, была, по сути, тем «лесом», сквозь дебри которого настойчиво пробивалась сексуальная революция Запада, первые гейпарады и свободная любовь хиппи, хэви-металл и компьютерные технологии. Это время железного занавеса, сквозь который не должен проникать «тлетворный дух» Запада. Однако тот же железный занавес скрывал сытую, обеспеченную жизнь партийной верхушки от плебса, таскающегося по очередям в условиях тотального дефицита. Роль этого занавеса на сцене в спектакле Серебренникова играют двери, за которыми наслаждаются жизнью гурмыжские, милоновы, бодаевы, восмибратовы. А на открытой площадке с парком, видом на пруд встречаются другие герои – Улита, Аксюша, Несчастливцев, Счастливцев. Усадьбу окружает лес, в котором все так же, как и прежде царят застой и полумрак, «где старухи выходят замуж за гимназистов, молодые девушки топятся от горького житья у своих родных». Детский хор поет популярную песню 70-х «Беловежская пуща», которая успокаивающим сладким напевом обещает вечное царствование богатым, безнадежную участь бедным: «Дети зубров твоих не хотят вымирать». Хор звучит в самые торжественные моменты - сватовство Восмибратова и свадьба Гурмыжской - тем самым утверждая семейственность во власти.

Здесь напрашивается сравнение с фильмом «Однажды в Голливуде» К. Тарантино, где убийство Шэрон Тэйт членами хиппи-общины знаменует окончание золотой эпохи Голливуда – эпохи актёрской элиты, считавшей себя полубогами и жившей в своем мире без волнений и нужды – т.е. прогнившей элиты, впавшей в «прелесть». В спектакле же олицетворением олигархии является Гурмыжская. Она всячески восхваляет свою добродетель, наслаждается показным аскетизмом и только и говорит, что о добрых делах, что она решила сделать перед скорой кончиной. «Все, что я имею, все мои деньги принадлежат бедным», - говорит Гурмыжская, но, когда на деле приходится выбирать между обещанной помощью бедным родственникам и юным любовником, она предаётся страсти и совершенно забывает о чести и достоинстве. Восмибратов являет собой весть о приходе новой элиты – «новых русских» - той же олигархии, но без претензий нравственность. Простые же люди – Несчастливцев и Аксюша – остаются неизменными, ведь у нравственности нет времени.

Осовременить спектакль впервые решил Мейерхольд. Его «Лес», подытоживший развитие театральной системы режиссера, стал апогеем театрального искусства. Мейерхольд применил самые современные приемы для пьесы Островского, совместив театр народного балагана с системой масок. Никакой униформы или бытописательства – Гурмыжская в красном парике, Восмибратов с красной бараньей шевелюрой, Буланов с зелеными волосами, свидетельствующими о его незрелости, похотливости. Эта игра красок соседствовала с игрой вещей и игрой с вещами, которые не были существенными сами по себе, но оживали по прихоти актера. Обыкновенные предметы – трельяжные столы, венские стулья, тазы, салфетки, пистолеты - использовались часто не утилитарно, а с особым смыслом. Так, Буланов, делающий гимнастику, пользуется венскими стульями как гимнастическими приборами, а в финале в руках Несчастливцева они приобретают символ кирпичей разрушаемого дома. Через игру вещей Мейерхольд интерпретирует текст, физическая игра с ними создает сложный подтекст, глубокие ассоциации. К слову сказать, режиссер, разбил пьесу на 33 эпизода, каждый из которых может быть проигран как самостоятельное фарсовое действо. Но самое главное – режиссеру удалось подтвердить сказанное Островским: те, кто находятся наверху житейской пирамиды, гораздо ограниченнее и несвободнее тех, кто внизу.

У Серебренникова нет цветовых масок, однако маски времени (70-х) присутствуют. Игра предметами для него тоже весьма знакова. Например, две доски, которые держит Петр, придя в дом Гурмыжской для совершения сделки, символизируют его зависимость от воли отца (он жалуется, что тот побил его досками), а затем играют роль двух ножек стола (две другие – ноги самого Петра), на котором заключается сделка. Конечная сцена, в которой Несчастливцев произносит обличительный монолог хозяевам жизни, глубоко оскорбляет их, но не прерывает обильной трапезы. В конце концов, что бы ни думали все несчастливцевы, имеющим власть и деньги безразлично их мнение. Именно поэтому они танцуют летку-енку, торжествуя свою неуязвимость. И надо отметить, что и у Серебренникова каждый эпизод воспринимается отдельно, как гротеск, шарж на определенный образ, ситуацию.

Пародия на знаменитых медийных личностей и главу государства протягивает бессмертный сюжет дальше – в наше настоящее. Тем самым Кирилл Серебренников дает намек на то, что проблемы, поднятые Островским актуальны, и пьеса будет проиграна еще множество раз, пока из «леса» (мира власть имущих) будет раздаваться «заповедный напев».

Преподаватель – Антон Хитров