Рима Шор. «Под кожей Статуи Свободы»
The Drama Review, март 1973
Предисловие Пола Райдера Райана
Ниже представленный материал о постановке “Под кожей Статуи Свободы” Евгения Евтушенко был подготовлен Римой Шор и основан на ее интерпретации постановки в Москве 7 января 1973 года. Режиссер спектакля Юрий Любимов. Небольшой драматический Театр на Таганке, в котором был поставлен этот спектакль, основан в 1964 году. А. К. Плотников [1], первый руководитель театра, ушел в отставку в 1964 году, и ему на смену пришел Любимов, который в то время преподавал в студии при Театре Вахтангова.
Постановка «Под кожей Статуи Свободы» вызвала споры в европейской и американской прессе. В предисловии мы печатаем отрывки из статьи, которая появилась в новостной колонке New York Times, и ответ Евтушенко, напечатанный в разделе писем в редакцию той же газеты.
31 октября 1972 года Теодор Шабад в репортаже из Москвы под заголовком “Антиамериканская постановка - хит в Москве”, заметил:
«… "Под кожей” - это смесь поэзии, поп-баллад и сатирических сценок, показывающих Соединенные Штаты как страну бесконтрольной жестокости, которая убивает своих президентов и распяла бы Иисуса, если бы Он вернулся».
«Тон вечера на Таганке задается уже в фойе, где посетителей театра встречает огромное фото, на котором изображены протестующие против войны. Они раскладывают бумажные черепа в вашингтонском сквере [2] во время марша в столице в ноябре 1969-го».
«Черепа также являются главным реквизитом в оригинальной постановке Любимова, смелого режиссера Таганки. Действие разворачивается на узкой полоске сцены, за которой возвышается глухой занавес из листового металла с надписью английскими буквами высотой 10 футов: «Война».
«На металлическом занавесе вывешены портреты жертв насилия в США, в том числе портреты президента Кеннеди, его брата Роберта и Мартина Лютера Кинга-младшего. Занавес также используется для создания разных звуковых эффектов, от зловещего шума до грохота стиральной доски, которую тащат по металлу.
Черепа, увенчанные то солдатскими касками, то конусообразными вьетнамскими шляпами, то головными уборами из индейских перьев, образуют жуткую баррикаду, за которой под вой сирен и отрывистые вспышки стробоскопов то и дело сталкиваются две группы актеров – разношерстная команда юных протестующих и размахивающие дубинками полицейские».
«Поэзия г-на Евтушенко, начиная от лирических стихов и заканчивая столь злободневным материалом как последние новости, декламируется актерами с дерзостью, которую сам поэт демонстрирует в своих публичных выступлениях».
«Молодая женщина, одетая в коричневые джинсы и желтую ветровку, читает стихотворение, открывающее поэму, заявляя, что Америка подавляет свободу. Она изображает Статую Свободы, балансируя на черепе и держа в воздухе зажженную сигарету вместо факела».
«Некоторые русские, которые смотрели спектакль на Таганке, говорят, что в постановке присутствуют завуалированные намеки и двусмысленности, которые могут быть истолкованы как критические по отношению к советской сцене. Одна строчка – «Даже в революции чиновник выживает», а другая – «Правый или левый экстремист - это все равно экстремист».
«Однако антиамериканский дух постановки показался гнетущим как минимум одному зрителю из США. Несмотря на то, что только около трети материала касается непосредственно Америки, тема насилия и конфронтации сохраняется на протяжении всего двухчасового спектакля без отсылок к другим сторонам американской жизни».
«Советская аудитория, лишенная непосредственного знакомства с Соединенными Штатами, менее чувствительна к очевидной предвзятости. По мнению толп, наводнивших Таганку, ни г-н Любимов с его экспериментальным подходом к театральному искусству, ни г-н Евтушенко с его откровенной прямотой не могут ошибаться, и обоих вызывают на поклон по несколько раз после каждого выступления».
15 января 1973 года New York Times напечатала на редакционной полосе письмо Евтушенко, написанное в Москве 27 декабря 1972 года. В нем говорится:
«Вы недавно опубликовали новостную статью о моей пьесе в Театре на Таганке под заголовком “Антиамериканская постановка – хит в Москве”. Поскольку большинство ваших читателей могут судить о пьесе только на основании статьи, считаю необходимым дать некоторые разъяснения.
Ни я, ни Юрий Любимов, режиссер, никогда не могли поставить антиамериканскую постановку, потому что подлинное искусство, как мы его понимаем, не может быть антинародным. Однако подлинное искусство должно быть, на мой взгляд, антибюрократическим, антибандитским, антинасильственным.
Бо́льшая часть постановки задумана как реквием по жертвам насилия, особенно по братьям Кеннеди и Мартину Лютеру Кингу. С каких пор реквием выражает неуважение к народу?
Замечу, что большую часть стихов пьесы я читал перед американцами. Судя по логике статьи, десятки тысяч американцев, аплодировавших пьесе, также должны быть настроены антиамерикански.
Автор статьи, обвиняя меня в том, что я сказал, что Иисус был бы распят, если бы он вернулся, забыл добавить, что этот фрагмент взят не из моей пьесы, а из “Бойни номер пять” Курта Воннегута. В спектакле цитируется Джон Донн. “Майами и осада Чикаго” Нормана Мейлера помогли нам в создании структуры пьесы. Если это – “антиамериканская” кампания, то я горжусь быть ее частью.
Рецензент не удосужился заметить, что на сцене было тридцать положительных героев, представляющих лицо прогрессивной молодой Америки – американских студентов, разыгрывающих различные сценки из истории с четкой гражданской позицией по отношению к этим событиям и декламирующих стихи о любви и об отчуждении людей, стихи, которые наполнены стремлением к миру и дружбе. Это считается антиамериканским?
В результате визита в Соединенные Штаты я сочинил и издал стихи о тех хороших вещах, которые я увидел – о полете Аполлона-16, о тех американцах, которые хранят священную память о нашей совместной борьбе с фашизмом, о красоте и величии Гранд-Каньона, о джазменах Нового Орлеана, об американской молодежи, которая умеет любить и защищать правду.
Почему же тогда русский поэт, который не может обойти стороной трагические стороны американской жизни и разделяет чувства прогрессивных американцев в борьбе за дружбу между русскими и американцами, почему такого поэта нужно срочно заклеймить как “антиамериканского”?»
Евгений Евтушенко
Рима Шор. Под кожей Статуи Свободы
Актеры спектакля “Под кожей Статуи Свободы” Евгения Евтушенко ждут на сцене пока зрители входят в зал маленького Театра на Таганке. Восемнадцать молодых людей небрежно сидят, облокотившись на большую металлическую стену. Они тихо переговариваются между собой, жуют жвачки, курят и либо безразлично, либо с вызовом смотрят на зрителей, входящих в зал.
В зале тесно и беспокойно, актеры находятся очень близко к зрителям, до них можно дотянуться с первых рядов. Первый ряд весь забронирован. Пока зрители занимают свои места им предоставляется возможность впитать в себя детали декораций и костюмов на маленькой сцене. Именно с помощью этих деталей Юрий Любимов, режиссер, попытался передать Америку. Актеры одеты в типичную студенческую одежду: синие джинсы, кроссовки, жилет, раскрашенный в американский флаг, футболка Adidas, и т. д. Мрачная девушка в черном, худощавая, с прямыми волосами, обрамляющими ее осунувшееся лицо, сидит рядом с усатым молодым человеком, держащим мотоциклетный шлем. У мужчин длинноватые, но ухоженные волосы и аккуратные бородки. Это – Американская Молодежь, какой ее может представить себе московский зритель, однако американской аудитории актеры, скорее всего, покажутся немолодыми и старомодными, принадлежащими больше к поколению битников, чем к нынешней контркультуре.
Вокруг актеров на полу разбросаны пивные банки, пачки сигарет Мальборо и Лаки, конверты для виниловых пластинок, номер журнала Life, на обложке которого виден заголовок статьи “Бесконечные выходные”, книги и протестные плакаты: “Убитые в Лаосе”, “Убитые в Камбодже”, “Убитые везде”. Зрители стараются разглядеть даже мельчайшие детали – значок студенческих активистов, эмблему Playboy.
Значительное пространство сцены занимает металлическая стена, которая заменяет занавес. Все действие спектакля происходит на фоне этой стены. Спаянная из прочных листов гладкого и гофрированного металла, она создает холодную, урбанистическую обстановку. Последнее слово лозунга, “ВОЙНА”, написанное большими белыми буквами на английском в левом углу стены, оставляет место для воображения, чем может начинаться лозунг и как далеко металлическая стена выходит за пределы сцены и театра. Металл обладает магнитными свойствами: на протяжении всей постановки не него крепят фотографии, плакаты, сигаретные пачки и другой реквизит. Иногда кажется, что актеров, как и реквизит, притягивает к стене, будто их мучает невидимая и неподвластная им сила. Убитого Джона Кеннеди швыряет к стене, где он остается лежать неподвижно. Актера, играющего Плотника из Галилеи, при помощи крюка, прикрепленного к его джинсам, по-настоящему распинают, и кажется, что его удерживает сама стена.
Металлический занавес ограничивает актерское пространство четырьмя футами (приблизительно 120 см) сцены. Кулис нет. Закулисья нет. Актеры входят и выходят через боковую дверь, ведущую в фойе театра: они могут быть только либо на сцене, либо вне ее – внутри театра или снаружи. Насилие на сцене предопределено.
В центре сцены к черным шестам прикреплены четыре черепа из папье-маше. Они то поднимаются, то опускаются в течение действия, служа наглядными символами вины в добавление к вьетнамским крестьянским шляпам и индийским головным уборам. Черепа также используются как пьедестал для Статуи Свободы, платформы для танцовщиц гоу-гоу, стулья в кафе и лебедка, поднимающая Иисуса перед распятием. Над центром сцены висит толстая веревка, когда она не используется, то крепится к стене. Высоко над актерами горизонтально подвешена стальная перекладина/подмостки, которые опускаются вниз только в одной сцене.
Зритель, ожидающий начала постановки, узнает из программки, что актеры исполняют роли студентов (Ироничного Студента, Левого Студента, Вековечного Студента, Грустного Студента, Язвительного Студента, Глубокомысленного Студента…) и что в дальнейшем эти студенты будут играть политических деятелей (Мартина Лютера Кинга, Панчо Вилья), литературных героев (Гайавату, Раскольникова) и архетипических персонажей (Актрису Бродвея, Великого Магната и Супругу). В программке не указаны ни время, ни место, ни деление действия на сцены.
Наконец, мы слышим звук гитары и нетерпеливый голос, спрашивающий: “Мы уже можем начать?”. Свет в зале гаснет не сразу.
Четкой сюжетной линии нет. Спектакль начинают восемнадцать актеров, играющих студентов. Вскоре к ним присоединяются еще четырнадцать актеров в роли полицейских, которые все это время сидели в первом зрительском ряду. Спектакль заканчивается, когда полицейские в касках с дубинками выгоняют всех студентов из театра. Действие идет без антракта.
Мы видим на сцене серию различных политических событий или событий, которые представляются как центральные для Американского Опыта. На зрителей обрушиваются смелые визуальные образы (Статуя Свободы в образе дерзкой девушки в брючном костюме, которая балансирует на черепе с сигаретой в поднятой руке), драматические декламации (старые и новые стихи Евтушенко) и музыка (песни под гитару, чередующиеся с электронным роком). Электронный орган, перкуссия с усилителем хорошо передают настроение западного рока. Музыка в спектакле Евтушенко является неотъемлемой частью действия, что немного напоминает “Волосы” [3].
В каждой сцене спектакля принимают участие несколько или все студенты, которые, как и было обещано, исполняют различные роли. Советская версия партизанского театра, осуждающая насилие путем воссоздания насилия и оплакивания его жертв. Пока некоторые актеры, кажется, разделяют чувство ужаса, которое они пытаются вселить в зрителей, другие просто сидят в стороне и лишь время от времени поднимают головы, чтобы посмотреть на происходящее.
Убийству Джона и Роберта Кеннеди посвящены первые сцены постановки. Высокий студент, который действительно похож на Кеннеди, отброшен к металлической стене. Второй студент зачитывает техническое медицинское заключение о причине смерти, рисуя на стене черные стрелки, указывающие на голову Кеннеди. “Американцы, где ваш президент?” – спрашивает хор мрачных голосов и ритмично перечисляет список всех убитых американских президентов, указывая обстоятельства и исполнителя каждого убийства. Фотография каждой жертвы прикрепляется к металлической стене, главное место отведено фотографии братьев Кеннеди. Метка, нарисованная мелом на рубашке Джона Кеннеди, теперь видна на Роберте, затем следует политический митинг: лучи прожекторов направлены на полутемную сцену, раздаются громкие аплодисменты, которые будто исходят из зала.
Далее мы также можем наблюдать, как Мартин Лютер Кинг говорит о ненасилии и склонности к насилию, о смерти мексиканского революционера Панчо Вилья и неоднократных случаев нападения полиции на актеров/студентов. Все это усиливается ярким освещением, сиренами, электронным органом, барабанами и аудиозаписями криков и аплодисментов.
Эпизоды насилия чередуются с более спокойными сценами. Некоторые из них кажутся неуместными, как например шарлатан, продающий лотерейные билеты. Другие же поражают американского зрителя своей точностью, например, когда исследователь общественного мнения из Гэллапа [4], используя веревку как микрофон, задает американцам, которых искусно изображают четыре черепа, вопросы на улице. “Вы верите в Бога?” – интересуется интервьюер, записанные “да” и “нет” пересчитывают в проценты.
Когда студенты играют самих себя, трактовка Евтушенко вызывает жалость: молодежное движение изображается как беспомощная, отчаянная попытка очиститься от вины. Доктор Спок, “мудрейший из нас”, становится героем, потому что знает, что родителей нужно лечить от болезней детства.
Актеры-мужчины имитируют манеру исполнения Евтушенко, декламируя его старые и новые стихи. Портрет поэта можно наблюдать на афише, анонсирующей американский концертный тур “Евтушенко и друзья”. Чтение поэзии делает невозможным для американского зрителя отождествление с персонажем на сцене. Американская аудитория четко осознает, что актер перед ним – советский юноша в американских джинсах.
Воздействие на советского зрителя совершенно иное, и американцам трудно его понять. Чтение поэзии – советский феномен, который занимает одно из центральных мест в опыте советской молодежи. Начиная с Маяковского, поэты декламировали свои стихи на публике, привлекая зрителей как ритмом, так и смыслом своих слов. Такие выступления оказали большое влияние на советскую молодежную культуру, сравнимое с влиянием рок-фестивалей в Америке. Многие строки Евтушенко в постановке “Под кожей Статуи Свободы” знакомы московскому зрителю также хорошо, как и тексты рок-хитов американскому. Знакомая поэзия добавляет спектаклю ноту ностальгии, ведь пик популярности Евтушенко для советской публики пришелся именно на шестидесятые годы.
Изображение американцев с помощью поэзии – специфически советской формы – некоторые западные критики интерпретируют как еще одно свидетельство того, что действие “Под кожей Статуи Свободы” происходит вовсе не в Америке. Намеки на прослушку в стенах, появление персонажа Достоевского – Раскольникова, и даже присутствие на сцене металлической стены, что может отсылать к “железному занавесу”: все это убеждает критиков в том, что в спектакле присутствуют как антисоветские мотивы, так и антиамериканские. Некоторые американские зрители пришли к выводу, что “Под кожей Статуи Свободы” на самом деле является плохо замаскированной антисоветской постановкой.
Каковы бы ни были намерения Евтушенко и Любимова и какова бы ни была реакция западных зрителей, реакция публики в Театре на Таганке, по крайней мере 7 января, не свидетельствовала о том, что советская публика воспринимает спектакль как антисоветский. Реакция казалась простой – обычно любая двусмысленность на сцене вызывает тихий шепот у публики на Таганке, самой искушенной и проницательной публики Москвы. О спектакле спорят, и пока постановка еще есть в репертуаре Таганки, москвичи жаждут получить билеты, которые крайне трудно достать. Но зрители, кажется, считают, что спорность проистекает из антиамериканского подтекста спектакля в период официальной разрядки напряженности, а не из антисоветского посыла.
Евтушенко явно намеревается выйти за рамки исключительно американского опыта и пытается придать истории более универсальный смысл, хотя его символизм при этом становится двусмысленным. Он стирает идеологические границы добавляя таких неамериканских персонажей как Раскольников и Панчо Вилья, изображая положительных американских героев, таких как доктор Спок и президент Кеннеди, и отсылая к литературной классике, как, например, на “Не спрашивай, по ком звонит колокол” Джона Донна. На сцене показаны различные позорные эпизоды из истории Америки, но именно русский вымышленный убийца Раскольников бьет топором по символическим черепам. Евтушенко как будто говорит, отражая стремление американской молодежи к безвинности и искуплению: “Все люди убивают то, чего боятся, все люди убивают то, чего стыдятся”. “Отдайте каждому человеку его душу”, – эта молитвенная просьба повторяется из раза в раз на металлической стене на русском и английском языках. К этому моменту сцена распятия кажется неизбежной. Грустный Студент, который также играет Плотника из Галилеи, распят у стены, его выносят со сцены под аккомпанемент электронных мелодий из рок-оперы “Иисус Христос – суперзвезда”.
В финале полицейские в касках силой выталкивают актеров из театра. Последний студент пытается сопротивляться, раскачиваясь на веревке над залом, но и его в конце концов выгоняют. Сцена пуста. Спектакль окончен.
Примечания
[1] Советский театральный режиссер и актер. С 1946 по 1963 год режиссер Московского театра драмы и комедии (позже - Театр на Таганке).
[2] Имеются в виду окрестности Белого Дома.
[3] “Волосы” (англ. Hair) – американский психоделический рок-мюзикл 1967-ого года, посвященный культуре хиппи, сексуальной революции и антивоенному движению.
[4] Гэллап (англ. Gallup) – американская аналитическая и консалтинговая компания.
Перевод, редактура и комментарии Корчинской Дарьи, студентки ОП “Филология”, НИУ ВШЭ, СПб. Руководитель — Маньковская Серафима
Нашли опечатку?
Выделите её, нажмите Ctrl+Enter и отправьте нам уведомление. Спасибо за участие!
Сервис предназначен только для отправки сообщений об орфографических и пунктуационных ошибках.