Рубенс Тедески. В царской России нет спасения безоружным (Уcпex оперы «Хованщина» в миланском театре Ла Скала)

Унита. Рим, 1981, 26 февраля.

Мусоргский сконцентрировал в собы­тиях одного дня семилетнюю историю России на заре эры Петра Велико­го: это годы заговора, возглавляемого князем Хованским, восстаний стрельцов, восшествий на костер раскольников, верных древнему православию. Опера Мусоргского - это не последовательный рассказ, а се­рия иллюстраций, рассказывающих о жадности и жестокости. И все это в необычайно своеобразной музыке, в ки­пении музыкальных открытий.

Непросто соединить такое разнообразие в единую компактную картину. Люби­мову и Боровскому удается это осуществить с помощью деревянных и металлических конструкций, организованных вокруг центра в виде круга: вначале этот центр предстаёт как образ солнца, за­тем он преобразуется в место встречи сильных мира сего и, наконец, оказывается лобным местом.

Реальность и символы накладываются здесь друг на друга. Металлические листы конструкции складываются в буквы и образуют имя ПЕТР, но одновре­менно являются и воротами, через которые проходят персонажи. Эти геометрические задники различными способа­ми  освещаются: перед зрителем открываются заря – жаркий полдень –

кровавый закат. В ходе развития дей­ствия хор отступает в глубину сцены, люди превращаются в чёрных призраков, их заменяют клад­бищенские кресты, которыми и завершается трагедия.

Происходящее на сцене объединяет фигура Юродивого (в исполнении Моисея Пендлетона). В «Борисе» мы видели Юродивого застывшим; здесь же он постоянно тран­сформируется, подобно "джокеру" в карточной игре: он шут, фигляр, фокусник, палач и жертва. Эти изменения показательны и говорят о движении в творчестве Мусоргского. В плане стилистики эта странная фи­гура предваряет эксперименты пер­вых авангардистов XX века: Мейерхольда и Маяковского. Можно сказать, что они стали новаторами в ту пору, когда наконец были оценены новации Мусоргского.

В музыкальном плане значимость оперы намного увели­чивается благодаря новой инструментовке, выполненной Шостаковичем, – она заменила редакцию Римского-Корсакова. С оркестров­кой Шостаковича гениальные открытия Мусоргского становятся ещё бо­лее актуальными.

Незавершённый шедевр, эта опера подверглась вмеша­тельству, которое не всегда было удачным. В постановке театра Ла Скала таких "эпизодов", по крайней мере, три.

Первый - оптимистичес­кий финал, добавленный Шостаковичем, который Любимов справедливо хо­тел опустить, а дирижёр хотел оставить; в конце концов, он был сохранен наполовину.

Второй - эпизод помилования стрель­цов в опере Мусоргского был вычеркнут и заменен трагическим звоном металлических плас­тин; этим достигается большой художественный эффект, а также соответствие истори­ческой правде (но не тексту Мусоргского).

Третий - отказ от персона­жа - лютеранского пастора, который в «полной» редакции не должен был бы отсутствовать.