Анна Трушина. Конец заранее отброшен

К спектаклю Бутусова «Добрый человек из Сезуана» я хочу перейти без лишних предисловий: не передать словами, сколько мыслей у меня накопилось за три часа просмотра. Мне тяжело описать впечатление от этой постановки одним словом, но если всё-таки придётся, то я выберу слово «отчаянная». Отчаянная, как милосердие, отчаянная, как само добро.
Как только я увидела тёмную сцену с хаотично разбросанными на ней предметами, я поняла, что увижу что-то очень необычное: что-то, к чему зонг «плохой конец заранее отброшен – он должен, должен, должен быть хорошим» не подойдёт.
Я хочу разобрать эту постановку, ответив на следующие вопросы:
Какова роль освещения в спектакле?
В чём заключаются особенности движения персонажей?
В каком времени существует эта постановка?
Для чего в постановке в качестве «богов» показана хрупкая девушка?
Почему в этом спектакле конец не мог быть «хорошим»?

Для начала уделю внимание освещению: оно заинтриговало меня с первых же минут просмотра, потому что холод и мрак не позволяли мне вглядеться в сцену повнимательнее. Я думаю, в этом есть особый смысл: выделять героев светом там, где света нет. Сезуан здесь лишён дня: словно утонувший в зле, он освещается лишь частично, чтобы выделить действие, происходящее вокруг отчаянно борющегося за жизнь добра. Большую часть времени освещение холодное, тусклое… но и оно теплеет, когда приходит время. Шен Те освещается светом гораздо более тёплым, когда её душа находится на подъёме. Свет согревает, например, её влюблённость в Янг Суна и счастье от осознания того, что она станет мамой. Правда, он очень быстро холоднеет обратно: будто выдёргивает Шен Те назад, в реальность, где добро не может купаться в теплоте.

То, как персонажи передвигаются, удивило меня не меньше освещения: у каждого героя есть заданный ритм, который он соблюдает. Движения Шен Те наполнены эмоцией и отчаянием: в зависимости от того, играет она себя или брата Шуи Та, она двигается то болезненно вольно, как выпущенная из клетки птичка, то собранно: руки по швам, движения короткие и резкие. Но личность самой Шен Те всё равно прорывается через маску Шуи Та: она резко выгибается, запрыгивает на кровать с ногами, подносит руки к лицу. Янг Сун, запертый без работы на земле, словно разрывается от потенциала, задушенного в нем, и то и дело начинает пританцовывать. Домовладелица Ми Цзю же пританцовывает буквально всегда; помимо этого, двигается она бочком, будто хитрая паучиха, плетущая свои сети. А от искажённых движений водоноса Ванга и вовсе начинает щемить сердце: здесь он показан как слабоумный человек, некий юродивый, и взгляд его будто всегда стремится к небу, а движения внезапные. То упадёт, то юрко-юрко развернётся, то резко свесит голову: очень искренняя игра, будто он изображает невинного ребёнка, а не взрослого человека. Я думаю, то что персонажи двигаются по-особенному, сразу превращает их всех в обобщенные образы. Всё-таки самое главное здесь – рассказать историю о бессилии добра, и в этом отлично помогают чётко распределённые архетипы, обладающие особыми линиями поведения

А сама постановка существует как будто бы вне времени. Я не могу сказать, что костюмы относятся к какой-то конкретной эпохе: здесь персонажи носят и майки, и строгие костюмы, и сетчатые колготки, и коктейльные платья. История, рассказанная в «Добром человеке из Сезуана», могла произойти в любой год любого века: добру всегда было тяжело выжить и остаться добром, когда весь мир пытается растерзать его на кусочки. Поэтому и однозначно определённого временного промежутка здесь нет.

И как же мне понравился такой ход: «боги» воплощены в лице бессильной и хрупкой девушки. Сначала я не понимала, почему она то и дело появляется в кровавых бинтах. У меня не было идей, почему бинтов становится всё больше. Но потом я увидела, как «богиня» предстаёт такой же беременной, как и Шен Те: и всё сложилось. Мне кажется, здесь «бог» олицетворяет Шен Те. Чем больше страдает «добрый человек», тем более уставшим и забитым становится бедное «божество», пришедшее в Сезуан. Когда Шен Те просит «бога» не оставлять её, а «бог» уходит, героиня словно теряет часть себя: ту часть, у которой были силы на милосердие, на добро и помощь всем, кто попал в беду. Она отдала всю себя, и осталась бесконечно истощена: её сердце всё ещё хочет творить добро, но теперь, с уходом «бога», будут ли у неё силы на это?

Это всё плавно подводит к тому, почему конец не мог быть хорошим. История Шен Те – общая история всего добра, столкнувшегося с реальностью. Добро не бывает счастливо: если ты отказываешься защищать себя и решаешь посвятить свою жизнь спасению утопающих, которые готовы утянуть тебя с собой на дно, то долго не протянешь. Именно это случилось с Шен Те: она спасала бедных, но неблагодарных людей, раздавая им рис, она вытащила из петли Янг Суна, моментально воспользовавшегося её любовью ради собственной выгоды. Этот спектакль поразительно правдоподобен: ни один добрый поступок не остаётся безнаказанным. Сказать, что конец должен быть хорошим, значило бы обмануть и себя и зрителя. Хорошего конца не будет: все добрые люди истощены и замучены.

В выводе я хочу сказать, что история, показанная в «Добром человеке из Сезуана» — это история, которая будет повторяться в реальности всегда. Добрые люди на то и добрые, что готовы вырвать своё сердце, чтобы осветить другим путь… даже если это сердце в итоге растопчут. Мир несправедливо жесток к тем, кто пытается сделать его добрее, а добрые люди несправедливо добры к миру, который не хочет принимать их любовь. И всё равно эта история никогда не кончится. Поэтому конец никак не может быть хорошим… более того, я считаю, что концу как таковому здесь места нет.

Майнор «Театр с нуля», преп. Елена Леенсон