Анастасия Удовенко. Вопрос «зачем?» и «Преступление и наказание» в постановке К. Богомолова

В интервью корреспонденту «Золотой маски» один из актёров назвал постановку К. Богомолова поединком слов, мыслей, идей, и с этим высказыванием невозможно не согласиться. Здесь мы не найдём особенной утончённости в костюмах и декорациях, динамики на сцене, ярких эмоций актеров и излишнего драматизма. Всё напряжение и конфликты передаются в основном с помощью текста русского классика, причём с минимальными сокращениями, но порой явными отклонениями. В целом мне хочется дать спектаклю определение «парадокс» - он строится на противоречиях.
Начнём наш обзор с внешнего вида сцены. Декорации на протяжении всего спектакля остаются одними теми же, несмотря на то что действие происходит в разных местах. Поначалу это кажется странным, ведь образ Петербурга как города порока и болезней немаловажен в произведении Фёдора Михайловича. Описание города в романе помогает передать идею о том, как среда порой бывает губительна для личности, в спектакле же не среда влияет на человека, а человек на неё.

Вообще о свете (и цвете) в спектакле стоит поговорить отдельно, ведь Достоевский в своём романе часто использовал цветовую символику. Основным цветом «Преступления и наказания» был «болезненно-жёлтый», в постановке же мы встречаем его лишь раз, когда свой монолог произносит Мармеладов. Интересно, что в спектакле свет не несёт особое символическое значение, скорее функциональное, рациональное, для обозначения смены места действия. В какой-то момент с помощью цветовых акцентов передаётся состояние, тем самым компенсируется безэмоциональность реплик. Например, в конце монолога ранее упомянутого Мармеладова сцена озаряется тревожно-красным – очевидно, этот цвет обозначает смерть героя, и больше мы его не увидим, потому что нам не показывают ни убийство старухи-процентщицы, ни смерть Катерины Ивановны, ни самоубийство Свидригайлова.

Это отсутствие столь значимых для Достоевского сцен абсолютно сбивает с толку зрителя. Казалось бы, произведение называется «Преступление и наказание», но мы не видим ни того, ни другого, так как убийство остаётся за кадром, да и эпилог с Раскольниковым и Соней на каторге нам тоже не показали. Более того, мы не видим никаких душевных мучений главного героя, которые, по замыслу Достоевского, и являлись его главной карой. Нет явных признаков болезни, помутнений рассудка, безумия и отчаяния, которые буквально преследуют Родиона Раскольникова в романе. Зрителю как будто показывают всё, что было в произведении вне основной идеи классика. И это удивительно, потому что режиссёр практически полностью следует слову Достоевского, но при этом лавирует и играет со смыслами так, что мы едва узнаём героев знакомого романа. Взять, к примеру, возраст актёров, этот приём мне запомнился более всего. С первой секунды зритель в недоумении – почему  Пульхерию Раскольникову и Мармеладова играют столь молодые актеры? Потом мы видим Дуню, которая вполне соответствует своему возрасту в романе, и вдруг постановщик совершенно обескураживает нас Соней Мармеладовой, которую играет пожилая женщина. В интервью одна из актрис говорит о том, что внешний возраст персонажей отражает возраст внутренний, так же написано в некоторых критических статьях, но лично я не согласна с этим утверждением, потому что Дуня Раскольникова натерпелась не меньше, а внутренний мир Мармеладова уж никак не может соответствовать внешности лощёного юноши, так что для меня это несоответствие осталось загадкой.
Что касается Раскольникова, то читатель романа невольно испытывает к нему сочувствие как к человеку больному, истерзанному обстоятельствами и жестокостью внешнего мира. Чуть ли не блистающий же Родион из спектакля зачастую вызывает отвращение своим равнодушием и ухмылкой. Доходит до странного — к отъявленным негодяям Достоевского я чувствовала больше симпатии, чем к главному герою. У страшного в своей аморальности Свидригайлова абсолютно безобидный вид, именно у него мы действительно ощущаем хоть какое-то раскаяние и желание изменить положение дел, Лужину же вообще не даётся ни одной реплики, мы даже не можем толком понять, чем он так плох (только со слов Пульхерии Раскольниковой в начале спектакля). Возможно, через внешний вид (а конкретнее рост) актёра режиссёр хотел передать скупость и малодушие героя, но, не зная романа, сторонний зритель никогда бы не сказал, что Лужин – отрицательный персонаж.
Сам Богомолов сказал: “Если ты делаешь театр, ты не можешь не говорить о сегодняшнем дне”, поэтому от спектакля следовало бы ожидать освещения каких-то современных проблем. Однако ни в тексте, ни в сюжете никаких отсылок к нашему времени нет. Всё тот же Достоевский. Поначалу даже костюмы героев не воспринимаются как что-то из ряда вон выходящее, так как они вполне гармонируют с простотой декораций. Но вдруг мы видим следователей в форме двадцать первого века и телефон в руках у Раскольникова. Что этим хотел сказать режиссер? Способствовало ли это осовременивание раскрытию какого-то нового смысла? Возможно, постановщик таким образом хотел сказать, что проблема, поднятая в произведении, остаётся актуальной и по сей день, но такая трактовка выглядит не особенно достоверной, если учитывать, что главную задумку Достоевского Богомолов игнорирует. Создалось ощущение, что эти детали здесь для эпатажа, как и возраст актёров. Отступление от оригинала ради отступления.
Забавно, что на сцене так и не появился Разумихин, который в романе буквально являлся голосом разума. Он лишь пару раз упоминается в диалогах. Полагаю, это происходит потому, что никакого морального выбора перед театральным Родионом не стоит, а значит и в голосе совести в лице Разумихина он не нуждается.
Подводя итоги, скажу, что на протяжении всего спектакля мне не хватало драматичности, столь свойственной Достоевскому. Напряжения на допросах Порфирия, искренности в диалогах Раскольникова с Соней, личной драмы главного героя, отчаянности и бесстрашия Дуни. Казалось бы, вот он, потрясающий текст, но прочтённый так безэмоционально и сухо, что и не узнать. Все углы были как будто сглажены, и, если честно, не особо понятно, для чего. В оригинальной версии произведения ощущалась цель: привести героя к раскаянию через муки, эта болезненность нарастала с каждой страницей и в итоге завершалась поразительной сценой на каторге. Очевидно, Богомолов не ставил перед собой такой поучительной задачи, отсылая к Тарантино. И всё же к концу спектакля остаётся чувство незавершённости, недосказанности, ведь мы три часа наблюдали за бесцельными по своей сути похождениями Раскольникова, слушали о его безразличии, видели его холодность. Герой на протяжении всего спектакля остаётся статичным, когда как у Достоевского он проходит трансформацию через боль и отчаяние. Несомненно, это новое и интересное прочтение классики, но вопрос «зачем?», как по мне, остался открытым.

Майнор «Театр с нуля», преподаватель Елена Леенсон