Евгения Ульченко. «Новый спектакль от театрального ветерана»

Шумно отпраздновав 40-летие, послеюбилейный сезон Таганка начала с премьеры. Художественный руководитель театра Юрий Любимов показал свой бриколаж «До и после» по стихам поэтов Серебряного века. Всякий раз, когда Любимов выпускает очередную премьеру, театроведы встают перед выбором — относиться к ней как к постановке сезона или воспринимать как чудо. То, что он в свои годы (30 сентября ему исполняется 87 лет) продолжает ставить самые «молодые» в Москве спектакли, кажется порой просто невероятным. Новый спектакль придуман и составлен Любимовым как свободный коллаж стихов и трагических судеб их знаменитых авторов. История литературы превращена им в прихотливый калейдоскоп, в коловращение, в азартную игру. Загадочный термин «бриколаж» сам режиссер расшифровал как «мелкая поделка», «пустяк».
Bricote в переводе с французского — одновременно и безделица, и отскок шара рикошетом в бильярде. Любимов умеет бить по театральным шарам, что он в очередной раз и продемонстрировал зрителю. Себя театральный мэтр назвал бриколажником, что тоже звучит вроде бы как производное от французского «бриколер», то есть человек, занимающийся мелкооплачиваемой работой. А наискосок через всю программку написано легкомысленное «фокусы-покусы, накося-выкуси». Словом, «бриколе-бриколя», потому что, как бы ни были фатальны судьбы персонажей, театр все равно остается игрой, забавой и комедиантством.

Спектакли Любимова всегда требуют внимательного, подготовленного зрителя. Без начитанности поэтами Серебряного века, без минимального знания биографий «участников бриколажа» зритель рискует потерять нить, которая ведет к осмыслению и целостному восприятию действа. И хотя режиссер порой делает пояснения для публики, называя внешне менее узнаваемых персонажей (например, Василия Розанова, Осипа Мандельштама), проговаривая всем знакомые поэтические строки и упоминая наиболее раскрученные биографические сюжеты, все равно с первых минут спектакля начинаешь чувствовать себя как на экзамене по русской литературе. Строчки и высказывания писателей и поэтов о времени и друг о друге узнаешь с чувством облегчения. Не узнаешь — со стыдом. Список авторов такой, что приличному человеку положено опознавать всех подряд по первому слову: от Пушкина до Иосифа Бродского, а между ними — весь Серебряный век русской литературы. Причем мы имеем дело не только и не столько с текстом, сколько с контекстом. «До и после» — это поэтический полилог, в котором все говорят со всеми, вступая во взаимодействие.

В качестве художника виртуальное приглашение от Любимова получил Казимир Малевич. Поэтому в основе сценографии его «Супрематический черный квадрат» — символ таинственного и неразгаданного. В спектакле он означает как поэтическую бесконечность космоса, так и черные провалы истории XX века. Есть еще и второй квадрат — отражение первого на полу. Внутри этих квадратов и разворачивается основное действие. Икона русского авангарда высится среди подмостков Таганки как сцена на сцене. Модернистская черная дыра оказывается с театральным фокусом: в квадрате сделаны вертикальные прорези. Откуда, как из щелей времени, в начале действия вылезают на свет божий все персонажи и куда они исчезают в конце. Все начинается с огромного зияющего квадрата, и все уходит в этот неумолимый квадрат, глотающий время и судьбы.

Актеры выпрыгивают из него, или плавно выплывают, или высвечиваются на фоне темного абсолюта, а то и вовсе повисают на невидимых лестницах. Не только люди, но и маски, герои блоковского «Балаганчика»: Арлекин и Петрушка, печальный Пьеро, наивная Коломбина, вызывающее Красное Домино, беснуясь, выскакивают из большого черного окна, пляшут, страдают, ерничают и дурачатся. Движения их резкие, рваные, очень сочетающиеся с музыкой Игоря Стравинского, автора новаторских балетов, поставленных труппой Сергея Дягилева в начале XX века. В «До и после» постоянно звучит момент из балета «Петрушка». Катарсис создает композитор Владимир Мартынов, однажды уже сочинивший свой Requiem, который звучит в спектакле «Моцарт и Сальери» другого почитателя поэзии — Анатолия Васильева.

Пожалуй, бриколаж можно назвать апофеозом стиля Любимова. Жесткая конструкция полностью отрицает сюжет. При этом великолепная литературная основа не давит, а ощущение целостности происходящего сохраняется. Цитаты из стихотворений и прозы, отрывки из дневниковых записей, реплики, хоровые вставки, удивительная пластика актеров, показывающих порой невероятные чудеса эквилибристики, кукольные марионетки, подчеркивающие гротесковую театральность действа, — все это в конечном итоге сливается в единую картину, легкомысленную, изящную и пафосную.

Старательно окает и аккомпанирует кому попало на контрабасе Горький. Взбирается на постамент и объявляет себя гением король поэтов Игорь Северянин. Нервно машет рукавами желтой кофты Маяковский. Карабкается по невидимой лестнице похожий на цадика Мандельштам. Интеллигентно рефлексирует Чехов. Говорит колкости Зинаида Гиппиус… Одна из главных героинь спектакля — Анна Ахматова, она в России связующая нить между Серебряным веком и последним знаменитым поэтом страшного XX века — Иосифом Бродским. В бриколаже ее играет актриса Любовь Селютина — Медея любимовского театра. Вся в черном, одновременно похожая на двух главных муз Таганки — Демидову и Славину, она и в самом деле подобна античной жрице, плакальщице на похоронах Поэзии.

Под толстым слоем грима не узнать даже самых известных актеров. Лишь по голосу можно догадаться, что перед вами, например, Валерий Золотухин. Он играет сразу три роли — Сологуба, Чехова и Бродского. Последний в его исполнении получился особенно креативным — нарисованные на лице очки и всклокоченные рыжие волосы. В полном соответствии с высказыванием Ахматовой: «Какую биографию они делают нашему рыжему!»
Из «взрослых» бриколажников в спектакле помимо Золотухина и Селютиной участвуют Граббе, Антипов, Семенов. В конце зала на стуле с фонарем в руках сидит автор коллажа. Его трудно не заметить, режиссер радуется и сострадает, и «забивает» театральные шары. Любимов — благодарный и пристрастный зритель, веселый плакальщик по ушедшему веку с его катаклизмами, потрясениями, революцией, мизантропией и великим искусством, создателем которого он сам, безусловно, является.